Пощечина

Он допил кофе, его рука упала на колени. Он покраснел. Он все еще был возбужден. Он смотрел на свою жену и пытался, тщетно, увидеть в ней ту девушку, что явилась ему во сне. Они давно уже не были близки. Он вообще давно уже не знал плотских наслаждений. Последний раз это было в борделе в Коллингвуде, где пьяная девица зло, без всякого энтузиазма пыталась его возбудить. А ему просто хотелось, чтобы она посидела у него на коленях, а он гладил бы ее длинные волосы и что-нибудь ей рассказывал. Ирония судьбы. Когда нужно было, тело отказывалось ему служить, а теперь оно безжалостно дразнит его. Как бы отреагировала Коула, если б он сейчас встал и предложил ей заняться сексом. В каких выражениях описал бы он ей свое желание?

Жена, я хочу тебя.

Она рассмеялась бы, проявила бы жестокость, как когда-то была жестока с ним мать — давным-давно, в другом мире: однажды утром, сдернув с него одеяло, она увидела, что его член выскользнул из дыры в трусах, и, смеясь, ткнула в него пальцем. На что тебе такой жалкий стручок? Смех матери разбудил братьев, и те тоже стали его дразнить. Раздели его догола, и он, униженный и разъяренный, плача, выскочил на улицу, на снег. Он спрятался в хлеву, пытаясь согреться среди коз. Ему хотелось умереть. Он хотел, чтобы все они умерли — и прежде всего, мать. Его бедная, голодная, любимая мама.

Что ж, она давно уже в могиле, давно умерла, как и та жизнь. Как тот мир. Манолис велел своему пенису успокоиться. Будь ты проклят, теперь-то ты мне на что? Они с Коулой никогда больше не будут жить, как муж и жена, никогда больше не будут спать вместе — в этом смысле.

Старость жестока, старость — непобедимый враг. Старость жестока, как женщина. Как мать.

В восемь часов вместе с Савой и Ангеликой приехала Елизавета. Дети влетели в дом. Сава наспех обнял дедушку с бабушкой, затем ринулся в гостиную, включил телевизор, сунул диск в DVD-проигрыватель. Они с Коулой сроду его не включали. Купили его для внуков. Ангелика была в плохом настроении. Устроившись у бабушки на коленях, она разразилась слезами.

— Что случилось, куколка?

— Сава меня ударил.

Елизавета устало чмокнула отца в щеку. Манолис тоже ее поцеловал. Они сдержанно поприветствовали друг друга. Так между ними повелось издавна, с тех пор, как она перестала быть ребенком. В его присутствии она держалась скованно, как и он рядом с ней. Настороженность у обоих вошла в привычку. Никто не хотел первым начинать спор. Потому что если они спорили, дело доходило до скандала.

— Сава тебя не бил. Я ведь предупреждала, чтобы ты не трогала его DVD.

Лицо девочки исказилось от ярости, стало почти что дьявольским.

— Он ударил меня.

Характером она пошла в мать. Та тоже была вспыльчива и обидчива, дулась до последнего. Манолис не обрадовался, осознав, что сценарий повторяется. Они кружили друг против друга, смущенные и, да, немного настороженные. Но он любил свою дочь и был уверен, что она тоже его любит.

Он состроил рожицу Ангелике, и та невольно рассмеялась.

— Как мой маленький ангелочек? Ты рада, что проведешь день вместе с яяи nanny?

Девочка вновь насупилась. Она еще не готова была сменить гнев на милость. Елизавета, пожав плечами, села рядом с отцом. Волосы у нее были длинные, жирные, с проседью. Манолис знал, что его жена обязательно сделает дочери замечание, скажет ей, что она должна следить за собой, должна молодиться. Что она выглядит как старая дева. Какой мужчина позарится на женщину с такой внешностью? Несомненно, она по-прежнему симпатичная, но ведь разведенная, с двумя детьми. Ей нельзя привередничать, нельзя распускаться. В общем, скажет ей все то, что не должна говорить. Все то, что разозлит Елизавету.

— Куда ты сегодня идешь?

— Я же говорила, — раздраженно ответила Елизавета, по-английски. — На конференцию.

На конференцию. Оба его ребенка вечно посещают какие-то конференции. Он понятия не имел, что означает это слово. Собрание? Почему его не проводят на работе?

— Это учительская конференция, папа, — более мягко добавила Елизавета. — Я помогла ее организовать. На ней будет обсуждаться проблема грамотности. — Ну вот, опять непонятно.

— Как помочь детям, которым трудно учиться читать и писать, — попыталась объяснить ему дочь.

— Будут усердно заниматься — научатся.

— Мама, не все так просто. Иногда у них просто нет такой возможности. Я же говорила, многие мои ученики из бедных семей или вообще растут без родителей…

— А где их родители?

Он заметил, как его дочь сделала глубокий вдох.

— В тюрьме, в больнице, умерли. Мало ли где.

Коула покачала головой, поражаясь безумию и эгоистичности современного мира.

— Тебе за это платят?

— Дают отгулы.

Коула фыркнула:

— Лучше б платили.

— Да, это было бы лучше, — рассмеялась Елизавета. Она сунула в рот рахат-лукум.

— У тебя есть время выпить кофе?

— Да, мама, спасибо.

Коула передала Ангелику Манолису. Малышка устремила взгляд через плечо деда в гостиную, где Сава, распластавшись на полу, смотрел фильм.

— Не хочешь посмотреть кино вместе с братом?

Девочка снова заплакала:

— Он меня прогонит.

— Ой, Кики, ради бога. — Елизавета проглотила сладость, с ее пальцев посыпалась сахарная пудра. — Все, мое терпение лопнуло. Иди в гостиную.

Девочка заплакала громче.

Манолис погладил внучку по лицу:

— Может, пойдем погоняем соседскую кошку?

— Не хочу.

— Пусть идет сюда, — крикнул из гостиной Сава. Слезы на лице Ангелики мгновенно высохли, она бегом кинулась в соседнюю комнату.

Елизавета повернулась к отцу:

— Спасибо, что согласились посидеть с ними.

— Что за глупости? Не надо нас благодарить, они — наши внуки.

— Я заберу их часов в восемь. Не возражаешь?

Он кивнул. К концу дня он выбьется из сил. Ему придется развлекать детей, Коула будет их кормить и ругать. После обеда он поведет их на прогулку. К концу вечера все будут зевать от усталости.

— Может, пусть останутся на ночь?

— Нет, мам, завтра утром за ними приедет их отец.

Лицо Коулы посуровело.