После бури

Час спустя, когда состояние мамы и ребенка стабилизировалось, Ханна посмотрела в окно и увидела, что машина Аны до сих пор на парковке. Она вышла из больницы: девочка сидела, уткнувшись лбом в руль. Акушерка запрыгнула в машину и со всей силы хлопнула дверцей, чтобы ветер не сорвал ее с петель и не закружил по улице, словно перчатку. Машина покачнулась, пошел дождь. Они долго сидели молча, слушая, как капли барабанят по крыше. Ханна сказала:

– Ты невероятная молодец, Ана.

Ана подняла отяжелевшие веки:

– Как ребенок?

– Все будет хорошо. Благодаря тебе. Как ты?

– Все в порядке. Просто… когда он только родился и впервые закричал там, в машине, даже не знаю, как это сказать… меня типа накрыло! Понимаете, о чем я? Только не подумайте, что я под кайфом! Вы меня понимаете? Или не понимаете?

– Думаю, понимаю.

– Это каждый раз так бывает?

– Нет.

– Потому что вы привыкли?

Кожа вокруг губ акушерки пошла скорее тонкими шрамами облегчения, чем морщинками смеха, когда она ответила:

– Потому что не всем и не всегда это удается. Надо радоваться, что все кончилось хорошо, – всякий раз, когда выпадает шанс.

Молчание мертвым грузом повисло в салоне.

– Мне пора к папе.

– Твоя мама дома?

– Мама с нами не живет, – отрезала Ана, и Ханна не стала расспрашивать.

Никакой мамы нет. Есть женщина, которая ее родила, сейчас она где-то далеко и у нее новая жизнь, а мамы больше нет. Акушерка тихонько погладила Ану по щеке, шлюзы открылись, и она почувствовала, как по ладони текут слезы.

– Вы обещаете, что с ребенком все будет хорошо?

– Обещаю.

– Зря я врезала этому проклятому маляру. И не надо было так гнать. И я…

Акушерка цыкнула на нее:

– Сегодня ночью ты спасла жизнь, Ана. Я тебе прямо скажу, ты, конечно, та еще дурочка. Если бы не буря, я бы тебе и швейной машинкой не доверила управлять. Но ты просто невероятно храбрая. Ты из тех, кто бросается в огонь. Поверь мне, уж я-то вас знаю.

Ана попыталась кивнуть, будто поверила.

Дома папа, как ни в чем не бывало, спал в кресле, зажав в руке пустую бутылку, – он и не заметил, что земля за окном перевернулась. Ана помыла посуду и проверила батарейки в карманных фонариках, потом легла на пол поближе к камину, забравшись под одеяло, и собаки улеглись рядом. А телефон, забытый в машине, все звонил и звонил.

На следующий день Ана никому ничего не сказала, даже Мае.

* * *

Женщина лежала на больничной кровати. Никто не сказал ей, каково это – быть мамой. К счастью. Теперь страх останется с ней навсегда.

– Видар – хорошее имя, – прошептала она.

– Потрясающее, – всхлипнул папа.

Так они и решили. Хорошее имя для мальчика, рожденного в лесу между двумя враждующими городами во время самой свирепой бури, случившейся на нашем веку. Сын ветра, спасенный дочерью охотника. Если мальчик станет играть в хоккей, это будет наша самая лучшая сказка.

Нам такая очень нужна. Только сказки помогают пережить похороны.

* * *

Вернувшись в больницу, Ханна зашла в раздевалку, переоделась и уткнулась лбом в дверь. Дала себе передышку, совсем недолгую, всего на мгновенье. Все хорошее и плохое протекло по телу и вышло наружу. После этого Ханна закрыла двери в ад и в рай, чтобы не тащить все чувства домой, и открыла глаза. Человек не в состоянии постоянно испытывать сильные чувства. Она была в нескольких километрах от дома, но спустившись на парковку, поняла, что оставила микроавтобус в Бьорнстаде, во дворе Аниного отца. Опасно идти домой пешком в бурю, особенно когда ты совершенно измотана, поэтому Ханна позвонила мужу и с трудом сказала: «Все в порядке, дорогой, но я без машины, останусь здесь, пока буря не…» Но Йонни уже бросил трубку, отнес четверых спящих детей к соседям и одолжил у них машину, чтобы ехать в больницу за Ханной. Даже природные катастрофы не остановят ее любимого идиота.

* * *

Мира в одиночестве сидела за столом и смотрела на свое отражение в оконном стекле – по другую сторону была чернота, небесная мгла поглотила землю. Раз сто она порывалась позвонить дочери, но сейчас было уже слишком поздно – Мая наверняка на какой-нибудь вечеринке, не хотелось ей мешать. Больше всего на свете Мире не хотелось, чтобы дочь услышала в ее голосе страх. И растерянность.

Буря оказалась сильнее, чем обещали синоптики, гораздо сильнее. Но Мира так и не встала с места. Надо было собраться и уехать, но Мира все сидела.

Города и отношения состоят из историй. Там, где заканчиваются одни, начинаются другие.

10 Перелетные птицы

Дома, в Бьорнстаде, Мая сотню раз слышала, что «только в беде узнаешь, кто ты на самом деле». В хоккейных городах любят всякие дурацкие поговорки. «Только спиной к стене узнаешь, на что ты способен», – повторяют их обитатели, не задумываясь, что это значит. Они ведь так никогда и не узнают, на что способны, не узнают, кто они в глубине души – хищники или жертвы, им никогда и мысли такой не приходило. Мая завидовала им. Счастливые люди.

Она ускорила шаг, но не побежала – понятно, что мужчина догонит ее в два счета. Надо выиграть время, подойти как можно ближе к выходу из парка, а потом уже броситься вперед изо всех сил, а пока пусть он ее недооценивает.

Дура.

Весной, когда они с Аной гуляли в лесу между Хедом и Бьорнстадом, Мая смотрела на перелетных птиц и думала, зачем они это делают? «Я понимаю, почему они улетают, но не понимаю, зачем возвращаются» – сказала она Ане как-то раз, а та, пожав плечами, ответила: «Они улетают на время хоккейного сезона. Молодцы!» Если возникали больные темы, Ана всегда отшучивалась, но, когда Мая переехала, она прошептала: «Теперь ты как птица. Улетаешь от нас». Хотелось бы Мае, чтобы все было так просто.

В первую ночь, оказавшись в разных концах страны, они до рассвета проговорили по телефону – одноклассникам Мая изо всех сил старалась показать, что с ней все в порядке, но в разговоре с Аной все усилия пошли прахом. Надо быть полной психопаткой, чтобы не раскаиваться после того, как приставила ружье Кевину ко лбу. Ана простонала в трубку: «Господи, да ты была психопаткой задолго до этого!» Мая улыбнулась. Кто-нибудь из них всегда сводил этот разговор к шутке, углубляться в тему они избегали. Мая ненавидела себя за то, что была в той комнате с Кевином, Ана – за то, что ее там не было. Мая пожалела его тогда, на тропинке, Ана бы поступила иначе. «Звери борются прежде всего за выживание – охотятся, если это заложено в них природой, и убивают, если должны убить», – сказала Ана, а Мая, подумав, ответила: «Но звери не мстят, это привилегия человека – ждать в темноте всю ночь, чтобы отомстить. Так делают только люди». Ана фыркнула и рассказала историю о папиной охотничьей собаке, которую в детстве мама Аны ударила по носу, а несколько недель спустя та прокралась на улицу и разорвала в клочья белое белье, которое мама повесила сушиться в саду. «Отомстила», – подытожила мама.

Они продолжали созваниваться, но все реже и реже, и все меньше вспоминали зверей. Мая старалась все забыть. Ее новые одноклассники ничего о ней не знали, и она решила стать другим человеком – той, с которой ничего не случилось. И ей почти удалось.

Дура. Дура.

«Ты никогда ничего о себе не рассказываешь, мы знакомы два года, но до сих пор ничего о тебе не знаем!» – сказал недавно одноклассник Маи, когда они сидели вокруг стола в библиотеке. Все в ожидании уставились на нее, и Мая совсем растерялась. Это был не упрек, а чистое любопытство, они даже не догадывались, какие двери попытались открыть. Мая отшутилась, сказав на махровом бьорнстадском диалекте, который всегда вызывал у них смех, что на самом деле она киллер и работает на мафию. А что ей оставалось? С чего начать? Их мир слишком мал для ее истории, они по-прежнему были детьми и напивались в стельку на вечеринках, не боясь потерять контроль, потому что ничего плохого с ними никогда не случалось. Этого не поймешь, если тебе никогда не приходилось ненавидеть себя так, что хочется покончить с собой, если в пятнадцать лет ты не попал на вечеринку, после которой все в городе хотели, чтобы ты исчез, ведь если тебя нет, тебя не могли изнасиловать. Если ты никогда не задумывался о том, что было бы, если бы ты не обратился в полицию, если бы промолчал, сделав вид, что ничего не случилось, и просто пошел бы дальше, а не перевернул бы весь мир с ног на голову для того, кого любит весь город. Этого не понять тому, кто во сне не приставлял к чужому виску ружье и не просыпался потом с облегчением – Мая предпочитала сны о том, что она сделала с Кевином, снам о том, что сделал с ней он. У ее одноклассников и в мыслях не было следовать правилам, которым научил ее Бьорнстад: «Убей. Закопай. Молчи».