После десятого класса
Шрифт:
Ю В. Н. Инфантьев
289
Кавказской армиями. Он превосходный инженер-фортификатор, но не стратег и не тактик. А генерал Фадеев — только слабый теоретик и войсками никогда не управлял. Его вмешательство в дела сербо-турецкой войны и склоки с Черняевым говорят не в его пользу.
Император насупился и буркнул:
— Думайте о командующем, а сейчас пора на совещание.
Отмобилизованная русская армия, изнывая от безделья, стаптывала казенные сапоги в Кишиневе и его окрестностях. По стратегическому плану предусматривалось развертывание армии по левобережью Дуная, то есть вступление войск на территорию Румынского княжества, зависимого от Турции. Но румынский князь не только не решался пропустить на свою территорию отдельные русские части, но даже не разрешил интендантам создать в Румынии перевалочные склады и заблаговременно заготовить лес и материалы для наведения переправ до тех пор, пока Россия
В то же время агенты из-за границы доносили, что Порта получает все новые и новые партии оружия и боеприпасов из Англии, Франции и Австрии. С помощью этих стран, хотя и ценой государственного банкротства, Турция создала на Черном море мощный современный броненосный флот, против которого Россия на море и Дунае располагала ничтожнейшими силами. Это означало, что левый фланг Дунайской армии н правый фланг Кавказской армии будут постоянно находиться под угрозой внезапного и сильного удара турецкого флота с высадкой тактических, а может, и стратегического десантов в тылу русских войск.
Поэтому в плане Милютина — Обручева и предусматривалось главное направление движения Дунайской армии в центральной части Болгарии, оставляя к востоку крепостные районы турок, в удалении от возможных действий морских десантов. Эти соображения и приводил в своих лекциях полковник Артамонов. Но переправы на Дунае безусловно оказались бы под воздействием турецкой броненосной речной флотилии и кораблей черноморского флота Порты. Против них русские моряки намеревались бороться постановками минных заграждений и атаками легких паровых катеров, вооруженных шестовыми и буксируемыми минами. В результативности таких операций сомневались многие видные военные и морские авторитеты, как и в возможности блокировать и атаковать в портах и базах турецкие броненосцы легкими минными катерами, доставляемыми к месту действия коммерческими пароходами, которые морское министерство намеревалось зафрахтовать у Российского общества пароходства и торговли после объявления войны.
Кажется, забот и дел для генерального штаба и военного министерства было более чем достаточно. А тут еще надо бороться за болгарское ополчение.
Милютин предложил назначить начальником болгарского ополчения генерал-майора Столетова, указал на его широкую образованность и особенно подчеркнул его успехи в недавней Ал-Текинской экспедиции, где генерал показал себя не только хорошим организатором такого сложного и трудного предприятия, но и способным принимать правильные решения в самых неожиданных и трудных ситуациях. Кроме того, Столетов оказался умелым политиком в обращении с местным населением, а сие для начальника ополчения является весьма важным.
Участники совещания молчали, только министр просвещения многозначительно спросил:
— Это братец профессора Александра Столетова?
— Истинно так,—спокойно ответил Милютин и добавил:— Профессор Александр Григорьевич Столетов недоволен, что его брат пошел по военной стезе, оставив науку, на что Николай Григорьевич возражает, доказывая, что в наш чреватый военными осложнениями век преданные России люди должны находиться и при оружии...
Здесь Милютин согрешил против своей совести, истины и Столетовых. Ничего он не знал о взаимоотношениях братьев, кроме того, что профессор придерживался материалистических взглядов, но, чувствуя, что этому иезуиту-министру известно нечто, тут же придумал версию о разногласиях братьев. Оправдывал Милютин себя тем, что сказал это во имя большого и полезного дела и вряд ли опорочит имя Столетовых. Тем более что большинство совещаний не носит характер открытой и честной борьбы, они даже не похожи на обыкновенный русский кулачный бой, а скорее на драку с затаенной корыстью.
Многозначительность вопроса Толстого до участников совещания не дошла. Кто-то предложил в начальники генерала Фадеева, но тут великий князь Константин бросил реплику:
— Тогда уж лучше Черняева, его хоть турки били, за битого двух небитых дают, а Ростислав Фадеев и оного опыта не имеет.
И Николай Григорьевич Столетов был назначен начальником болгарского ополчения.
И вот, кажется, последнее совещание по главному вопросу — боевому использованию ополчения в войне с Турцией. На это совещание по настоянию Милютина был приглашен генерал Столетов.
Полненький, с круглым, добродушным лицом, с гладко причесанными седеющими волосами, Николай Григорьевич сидел, как бедный родственник на богатых именинах, держа на коленях кожаную папку, И хотя Милютин загодя посвятил его в то, как идут прения при дворце, ярость и личная неприязнь
участников совещания друг к другу поразили генерала. Он никак не предполагал, что подобное может происходить в самых верхах, где, казалось, спокойно царит сама государственная мудрость. По крайней мере, так воспитывали граждан империи с детства и так изображали принятие решений государем в газетах...Становилось ясным, что большинство и сам государь думают использовать болгар только для конвойной и гарнизонной службы на освобожденной от турок территории, Николай Григорьевич чувствовал, как рушатся планы генерального штаба и его личные. А они сводились к следующему.
После того как на правом берегу Дуная будет захвачен плацдарм, в бой двинутся ударные силы армии и пробьют бреши в турецкой обороне. В эти бреши устремятся полные отваги части болгарского ополчения для самостоятельных действий в тылу турок. Опасаясь всенародного восстания, турецкое командование будет вынуждено часть своих сил повернуть против ополченцев. И тогда главные силы русской армии перейдут в генеральное наступление, разрывая вражескую армию на куски и устремляясь на Константинополь...
На самом деле все будет не так. И генерал Столетов будет заниматься конвоированием пленных, охраной дорог, мостов и селений от башибузуков! Может, пока не поздно, отказаться? Но военный министр, Обручев, офицеры генерального штаба и друзья говорили, что, каким бы по численности ни было болгарское ополчение, оно будет основой болгарской армии и Столетов обязан использовать все возможности, чтоб в кратчайшие сроки обучить добровольцев военному делу. Что же касается боевого использования, то война будет не такой простой, как предполагают при дворе, время покажет, а на войне как на войне...
В кабинете императора сталкивались, переплетались и гремели голоса спорящих. Столетов подумал: почему же сегодня молчат военный министр и великий князь Константин? У Милютина как-то странно поблескивают глаза, словно у охотника в засаде. Он что-то выжидает. Такое поведение министра удивило самого государя, и он спросил его.
Над шевелюрами и лысинами поднялся раздражающе торчащий хохолок Милютина.
— Ваше величество, господа, доводы, приведенные здесь, довольно резонны, и возразить им трудно. Хотя в узковоенном отношении подобное использование болгар менее выгодно. Но я прошу при окончательном решении данного вопроса оценить его с политической стороны, а именно о нашем престиже в Западной Европе.— Милютин помолчал, нервно перебирая пальцами,— Ныне корреспонденты, дипломаты, государственные лица Запада утверждают, что император России не собирается освобождать болгар, а хочет превратить Болгарию в свою провинцию — и поэтому император Александр не желает иметь в боевых порядках своих войск болгарских добровольцев. Это во-первых. А во-вторых, действуя в составе наших передовых частей, болгарские ополченцы будут заняты только военным делом. Мы же сейчас определяем им конвойные и гарнизонные функции. Вся общественность России и Европы знает о зверствах янычар в Болгарии и — как результат — ненависть болгар к своим поработителям. И в данной ситуации мы возлагаем на болгарское ополчение только конвоирование пленных и охрану порядка в местах, занятых нашей армией... Точнее, прошу обратить на это внимание, в местах, которые освободила от неприятеля наша армия и ушла дальше!—Милютин повысил голос: — В местностях, городах и селениях, в которых уничтожена турецкая власть, а новая еще не установлена! В местностях, где состоятельные болгары потому и занимали высокое положение, что ладили с турками, угодничали перед ними! Ваше величество, господа, ведь вполне возможно, что при данной ситуации гарнизоны из болгарских волонтеров, став на время хозяевами положения да еще возбуждаемые революционно настроенными слоями интеллигенции и даже духовенства, возьмут и примутся избивать своих чорбаджиев, старост, чиновников и купцов. А мы в этом случае будем вынуждены повернуть часть своих сил, ослабляя армию, себе же в тыл на подавление возмущения болгар! — Милютин развел руками: — Признайтесь, господа, что большего козыря в руки наших недругов просто дать невозможно. Какой шум поднимется в прессе! Кто только не ополчится против нас! Как к этому отнесутся наши офицеры и солдаты? Как к этому отнесутся все слои нашего общества, не говоря уже о болгарах, столетиями ожидавших помощи России?
Кажется, впервые за все совещания по этому вопросу воцарилось молчание. Кто-то хрипло дышал, кто-то кашлял.
Потом заговорил великий князь Константин. Он сказал, что ситуации, упомянутые военным министром, просто неизбежны. Отсюда возможен поворот общественных сил Запада против России, так что нужно из двух зол выбирать меньшее, а именно то, что предлагает генерал Милютин: организованную силу болгар направить только против турок. И было решено использовать болгарское ополчение в составе передовых частей Дунайской действующей армии.