После огня

— Если ты не понял… Я прошу тебя помочь ей.

Юбер поднял голову, на губах мелькнула едва заметная улыбка.

— Это не в моих силах. Это вообще ни в чьих силах. Она нацистка. Ею и умрет.

— Тогда я обращусь к Риво.

— Риво первый будет орать, что ты предатель, что тебя надо отдать под трибунал. Его сына замучили до смерти, когда он не успел вывезти своих из страны. Его мальчишка издох, когда ему было всего восемнадцать. Знакомо? Он их ненавидит едва ли меньше меня. Будь его воля, их бы всех сгноили в их же лагерях. Вообрази его реакцию, если ты станешь его просить. Так почему он станет тебе помогать?

— Я не знаю, почему. Но у меня нет другого выхода.

— Тогда ты стучишь в ту дверь, которую никто никогда не откроет.

— Я знаю. Проблема в том, что мне некуда больше стучать, чтобы сделать все по закону.

Юбер приподнял бровь. Та красиво изогнулась на его непривычно бледном лице. Такое выражение у него бывало тогда, когда он желал прекратить разговор, тяготивший его.

— Она совсем задурила тебе голову, братец.

— Да нет… Напротив… Заставила увидеть себя самого. Какой я есть.

— Твою мать, Ноэль, меня всегда выводили из себя твои сентенции!

— А мне на это плевать.

— Что ты думаешь делать?

— Я от нее не откажусь, если ты об этом. Я все равно что-нибудь придумаю.

— Только мне не рассказывай что, а то я вынужден буду доложить об этом. Потому что ты пока еще носишь форму.

— Это на несколько дней.

Оба замолчали и некоторое время просто смотрели друг на друга. Потом Юбер шумно выдохнул:

— Послушай, я могу помочь в чем угодно, но только не в этом. По закону здесь все равно не получится.

— Я знаю. Что у тебя случилось?

То, что что-то случилось, Ноэль понял еще с порога. Он всегда это чувствовал в том, что касалось Юбера. Они были знакомы слишком давно. Трудно было представить себе двух более непохожих друг на друга людей. Но после всего, через что прошли они оба бок о бок, они всегда знали друг о друге самое главное.

Юбер отвел взгляд и, глядя прямо перед собой, словно перестал быть здесь и сейчас, произнес:

— Тетка написала. Мадлен в июле выходит замуж. Оказывается, война закончилась, Ноэль.

Они долго еще о чем-то говорили. Понимали, что, может быть, это последний их настоящий и важный разговор на долгое время. Потом, когда часы показывали начало одиннадцатого, Ноэль отправился домой. Следующего утра он ждал так, как еще никогда ничего не ждал в своей жизни. Он очень долго не мог заснуть, вспоминая то оттенок глаз, то интонации голоса. Ее. Женщины, оказавшейся с ним под одной крышей тогда, когда он совсем не думал встретить Ее. Даже если не простит, даже если смерть Фридриха Леммана навсегда стала стеной между ними, в эти последние часы перед рассветом он жил мыслью о том, что точно поговорит с ней. Потому что не поговорить было нельзя.

Пасхальное утро вышло солнечным и теплым. Лучи скользили по его комнате, словно бы забавляясь и играя с ним. Он открыл глаза и отчего-то улыбнулся. Потом встал, оделся, спустился вниз, на кухню. Варить кофе. И с удовлетворением отметил, что впервые проснулся первым. Лемманы, конечно, отправятся в церковь. Ноэль не собирался. На обед он был приглашен к Риво. Но что, в конце концов, такого, если утро он впервые за долгое время проведет так, как он хочет? Будто бы все хорошо.

Когда он с чашкой кофе направлялся из кухни в гостиную, сверху на лестнице раздался шум. Он поднял голову и увидел Грету.

На ней было то же платье, которое она надевала на концерт. Новое она так и не сшила. На голове красовалась шляпка, подаренная Ноэлем. Заметив его, она смутилась, но продолжила спускаться ему навстречу. Не отводя глаз ни на мгновение.

Уилсон сглотнул и шагнул к ней, едва не пролив кофе.

— Здравствуй, — только и смог выдохнуть он.

— Доброе утро, — улыбнулась в ответ она.

Ночью Грета несколько раз порывалась пойти к нему, но возвращалась в кровать. Она не находила в себе решимости, не находила верных слов. Решив оставить объяснение до утра, ненадолго забылась беспокойным сном. Но и теперь не знала, как сказать все, что думала в эти ужасные дни. Дни без него. И надеялась, что он все поймет. Потому что, кажется, только он один и способен был понять. Все по той же причине — прошлое было одно на двоих. И, может быть, будущее тоже.

— Светлой Пасхи, — улыбнулся и он — он не мог не улыбаться, глядя на нее сейчас. — Тебе идет эта шляпка.

Она чуть склонила голову, поправила прядь волос, заложенную за ухо, и, снова взглянув на Ноэля, негромко сказала:

— Спасибо!

— Вы уходите в церковь?

— Да, — кивнула она. — А ты?

— Нет. Позже уйду к генералу на праздничный обед. Отказаться никак нельзя, понимаешь?

— Понимаю. Я буду ждать.

— Я постараюсь сбежать пораньше. Мне нужно сказать тебе… много всего…

— Мне тоже.

Ноэль выдохнул. Стало легко. Он знал, что скажет ей. Знал, чего она будет ждать от него. И знал, что скажет она. Плевать на все. Они будут вместе. Если нужно, он останется в этом чертовом городе. Он найдет способ. Главное, что сейчас она стоит перед ним в этой шляпке и улыбается.

— Грета! Галстук! — донеслось из комнаты Рихарда, а потом на пороге показался он сам и хмуро провозгласил: — Я, в конце концов, откажусь от него!

— Не откажетесь, — она еще раз улыбнулась Ноэлю и подошла к Рихарду. — Вы будете в галстуке, как и положено.

— Ну так вяжи! — рявкнул Рихард. — Мы опаздываем!

— Светлой Пасхи, герр Лемман, — подал голос Ноэль.

— Вы в церковь, конечно, не идете, — без одобрения констатировал немец.

— Я англиканец.

— А еще говорили, что француз! Разве среди французов бывают англиканцы?

— В жизни случается всякое, а у меня был не самый покладистый английский отчим.

Рихард поморщился, а потом проворчал:

— Нынче Пасха. Вам любая церковь подойдет.

— Я подумаю, герр Лемман, — рассмеялся Ноэль и посмотрел на Грету. Ее пальцы расправляли складки галстука. А он почему-то подумал о том, что она ни разу не видела его в штатском. И да, он тоже ненавидел галстуки, хотя у него было целых две руки!

— Грета, ну что ты возишься! Который час? — продолжал бурчать Лемман.

— Старый ворчун! — усмехнулась она, поцеловав его в щеку. — Ничего мы не опаздываем. Идемте!

Она направилась в прихожую. Проходя мимо Ноэля, шепнула: «Светлой Пасхи!» И скользнула пальцами по его ладони. Он попытался сжать ее руку, но не успел, словно цеплялся за воздух. Когда за ними закрылась дверь, он таки пригубил свой кофе, который безнадежно остыл. И подумал о том, что это самый вкусный кофе, что он пил в своей жизни.