После полуночи становится жарче

– Хмммм, – Колин склонил голову набок. – Расскажи мне о них.

– О них?

– Об Иных. – Все это время он не сводил с нее глаз. – Прошлой ночью я понял, что чертовски мало знаю о… - парень немного замялся, – … таких, как я. А недостаток знания может привести к очень дерьмовым последствиям.

О, да, еще как может.

– Ты уже был знаком с такими же Иными, как ты? – Эмили показалось, что лучше начать с чего-то, с чем он уже сталкивался. Они могут поговорить сначала об оборотнях, а потом уже пойти дальше.

– Встречался с несколькими. У нас с ними не сложилось побеседовать по душам, если ты понимаешь, о чем я говорю. Видел еще несколько вампиров, пару демонов…

– Что? – ручка, которую она на автомате взяла со стола, выпала из руки. Не сложилось побеседовать по душам? Прозвучало так, словно другие оборотни для него такие же незнакомцы, как, например, вампиры. – Но твои родители…

– Умерли, когда мне было несколько месяцев, – Колин пожал плечами, словно это один из эпизодов, случившийся очень давно, и это ничего для него не значит. – С тех пор я жил по приемным семьям.

Эмили резко выдохнула:

– Что ты подумал, когда первый раз обернулся? – впервые, без кого-нибудь, кто мог бы объяснить и рассказать… Боже, должно быть, это был настоящий кошмар.

Колин отвернулся. Уставился в окно.

– Что умираю.

Эмили ничего не сказала. Просто ждала продолжения.

– Мои кости ломались, выворачивались, – он сжал зубы. – Знаешь, каково это, слышать треск собственных костей?

Нет, она не знала.

– Н-но, мне казалось, что оборачиваться – процесс безболезненный. – Ей говорили, что иногда ощущения похожи на зуд от солнечного ожога.

– В первый раз очень больно. Чертовски больно. Как будто взрываются твои внутренности. Все меняет форму, очертания. Первыми изменились ногти – превратились в когти. Потом зубы – стали длиннее и острее. Потом появился мех. – Колин замолк, покачал головой и снова посмотрел на Эмили. Девушка увидела боль воспоминаний в глубине его глаз. – Я пытался позвать на помощь, но в тот момент уже потерял человеческий голос.

– А что ты почувствовал, когда изменения завершились?

– Что я урод.

Эмили схватила блокнот и стала быстро делать заметки на память. «Травма после первого обращения. Не знал о собственном виде».

– Я был животным, – на скулах Гита заиграли желваки. – Я не понимал, что, черт возьми, со мной произошло, и как, будь оно проклято, мне вернуться в человеческую форму. Какое-то время я думал…

Ее ручка не отрывался от блокнота:

– Что ты думал?

Нахмурившись, Колин посмотрел на ручку и блокнот:

– Док, я не один из твоих пациентов. Мне не нужен психоанализ.

Пальцы Эмили крепче обхватили прохладный металлический корпус шариковой ручки.

– Я подумала, ты захочешь поговорить о…

– О чем? О моем загубленном к чертям детстве? О десяти приемных семьях, в которых я жил? О моем первом обращении в зверя, когда я решил, что схожу с ума?

На самом деле, да. Ручка заскользила по бумаге: «Боялся за собственный рассудок. Очень враждебно настроен».

– Эмили.

Она застыла. Подняла голову и посмотрела на Колина.

Гит встал, подошел и облокотился о ее стол, широко расставив руки.

– Мне не надо, чтобы ты копалась в моем прошлом, чтобы понять почему… – он взглянул в блокнот девушки, и процедил сквозь зубы, – … я враждебно настроен.

Эмили решила, что лучше прямо в этот момент не ставить его в известность о том, что именно враждебность он и проявляет. Вместо этого, она попыталась быть тактичной:

– Некоторые считают, что секрет успешного будущего в том, чтобы не отворачиваться от несчастного прошлого.

– Тогда эти некоторые – чертовы идиоты. Несчастное прошлое должно покоиться в холодной, темной могиле. До полного разложения.

Ну, это один вариант развития событий. Очень аккуратно Эмили положила ручку:

– Я не должна была начинать… – не закончив фразу, она откашлялась, осознав, что сама поставила себя в неудобное положение.

Быть психоаналитиком – ее призвание. А боль Колина просто взывала к ней. Девушка облизала губы и начала фразу сначала:

– Я не должна была…

– Не должна была начинать трахать мне мозги?

Она нахмурилась:

– Я не трахала тебе мозги, как ты это мило назвал.

– Детка, ты этим на жизнь зарабатываешь, – Колин наклонился чуть ближе.

Эмили совсем не нравилось, как он над ней навис. Показывая свое превосходство. Показывая своим видом, что он – большой, сильный детектив, а она – психоаналитик, которая должна заниматься своими делами.

Тут проснулся ее собственный темперамент, девушка вскочила на ноги:

– Я пыталась помочь тебе, Гит. Если ты не заметил, у тебя до хрена проблем. – И ярость. Очень много ярости.

Эмили поставила руки на стол и наклонилась к Колину. Достаточно близко, чтобы поцеловать. Или ударить. И ей очень хотелось сделать и то, и другое.

Колин пристально посмотрел в глаза девушки, ярко-голубые глаза Гита переполняли эмоции:

– Я рассказал тебе о своем прошлом, потому что говорил с Эмили Дрейк. А не с Доктором Монстром.

Наконец, она поняла.

– Мне тяжело перестать быть Доктором Монстром, – голос девушки стал нежнее. Она так долго работала с Иными, пытаясь излечить их душевные проблемы, что почти забыла, как отключать в себе доктора.

– Мы отклонились от темы, – проворчал Колин, отступая и распрямляя плечи. – Я сюда пришел не за тем, чтобы вспоминать мое дерьмовое детство.

Эмили облизнулась, поняв, что только что чуть не испортила их с Колином отношения. Рядом с ним надо больше думать как женщина, а не как доктор:

– Да, мне жаль. – И это было правдой. Ей было жаль, что она надавила на него, попытавшись превратить его в пациента.

– Просто больше так не делай, док.

Этого Эмили не могла обещать.

– Слушай, Колин, мне немного трудно вот так просто отключаться, понимаешь? – Гит сидел на кушетке в ее кабинете, поэтому она и стала так к нему относиться, когда он завел разговор о прошлом.