После ссоры

– Ну, зато я знала… то есть не хотела признавать это, но почему-то понимала, что я вернусь. Я всегда возвращаюсь.

– Больше у тебя не будет повода уйти.

– Надеюсь, что нет. – Я целую его в ладонь. – Я тоже не дам тебе повода.

Больше я ничего не говорю: сейчас нам не нужны слова. Он засыпает, и я не хочу больше обсуждать эту тему. Спустя пару минут он уже спит, громко посапывая. Когда утром Хардин назвал меня Дейзи, мне захотелось перечитать «Великого Гэтсби», так что я просматриваю список в электронной книге, чтобы узнать, загрузил ли он туда этот роман. Конечно, загрузил. И как только я собираюсь подняться и пойти к его маме, я вдруг слышу яростный женский голос.

– Извините!

Моя мать. Я бросаю электронную книгу на кровать и вскакиваю. Какого черта она здесь делает?

– Вы не имеете права сюда врываться! – слышу я крик Триш.

Триш. Моя мать. Хардин. В этой квартире. О боже! Ни к чему хорошему это не приведет.

Дверь спальни с грохотом распахивается, и я вижу свою мать: в красном платье и на каблуках она выглядит изящно, но вид у нее угрожающий. Ее волосы завиты и забраны наверх в прическу «улей», а губы накрашены ярко-красной помадой – чересчур яркой.

– Как ты можешь находиться здесь! После всего этого! – вопит она.

– Мама… – начинаю я, а она поворачивается к Триш.

– А вы еще кто такая? – спрашивает она, глядя той прямо в глаза.

– Я его мать, – с твердостью в голосе отвечает Триш.

Хардин что-то недовольно бормочет во сне, а затем открывает глаза.

– Какого черта? – говорит он, как только замечает дьявола в кроваво-красном платье.

Мать резко поворачивает голову в мою сторону.

– Идем, Тереза.

– Я никуда не пойду. Зачем ты вообще приехала? – спрашиваю я, а она раздраженно выдыхает в ответ и упирает руки в бока.

– Я тебе уже сказала, зачем. Ты мой единственный ребенок, и я не стану сидеть сложа руки и смотреть, как ты портишь себе жизнь из-за этого… этого засранца.

От ее слов внутри у меня будто что-то вспыхивает, и я сразу занимаю оборонительную позицию.

– Не смей так говорить о нем! – кричу я.

– Этот «засранец» вообще-то мой сын, дамочка, – говорит Триш.

Ее веки слегка нависают над глазами. За этой иронией скрывается женщина, готовая бороться за своего ребенка.

– Ваш сын, знаете ли, развращает мою дочь и разрушает ее жизнь, – выпаливает в ответ моя мать.

– Вы, обе, выходите отсюда, – говорит Хардин, вставая с кровати.

Мать качает головой и широко улыбается.

– Тереза, собирай свои вещи, сейчас же.

Не выдерживая всех ее указаний, я выдаю:

– Что из слов «Я никуда не пойду» тебе непонятно? Я приехала и дала тебе возможность провести со мной праздники, но из-за твоей надменности меня хватило ненадолго. – Я понимаю, что не должна так с ней разговаривать, но не могу сдержаться.

– Из-за моей надменности? Думаешь, купила пару развратных платьев, научилась краситься и теперь можешь учить меня жизни? – Она кричит, но в то же время вроде бы и смеется. Словно над моими решениями можно только смеяться. – Что ж, это не так. Раз ты отдалась этому… этому негодяю, это еще не значит, что ты стала женщиной! Ты всего лишь маленькая девчонка. Наивная, впечатлительная девчонка. А теперь собирай свои вещи, или я соберу их сама.

– Вы не посмеете трогать ее вещи, – сквозь зубы произносит Хардин. – Она никуда с вами не пойдет. Она останется со мной – здесь ее место.

Моя мать подходит вплотную к нему, с ее лица исчезает усмешка.

– Здесь ее место? А где было ее место, когда она жила в чертовом мотеле после того, что ты с ней сделал? Ты ей не пара, и она с тобой не останется.

– Мадам Непорочность, эти двое – взрослые люди, – перебивает Триш. – Тесса уже совершеннолетняя. Если она хочет остаться, то вы ничего…

Яростным взглядом моя мать смотрит на Триш, та отвечает ей не менее суровым выражением лица. Это катастрофа. Я открываю рот, чтобы вмешаться в разговор, но моя мать меня опережает.

– Как вы можете поощрять такое ужасное поведение? После всего, что он с ней сделал, его надо бы держать под замком! – кричит она.

– Судя по всему, она решила простить его. И вам нужно с этим смириться, – хладнокровно говорит Триш.

Слишком хладнокровно. Сейчас она словно змея, которая подползает так медленно, что вы не ожидаете от нее стремительной атаки. Но когда она нападает, у вас нет шансов. Моя мать – настоящая хищница, но я не могу не надеяться, что укус Триш окажется ядовитым.

– Простить его? Он лишил ее девственности на спор – в виде игры, которую затеял со своими друзьями. А затем хвалился перед всеми, пока она тут изображала примерную хозяйку!

Удивленный возглас Триш звучит так громко, что все замолкают. Открыв рот, она смотрит на своего сына.

– Что…

– А, так вы не знали? То есть – вот сюрприз – наш лжец солгал даже собственной матери? Бедная женщина, неудивительно, что вы его защищаете, – говорит моя мать, качая головой. – Ваш сын поспорил со своими друзьями на деньги, что он сумеет лишить Тессу девственности. Он даже сохранил доказательство и весело размахивал им перед всем кампусом.

Я замираю на месте. Я смотрю на наших матерей, боясь даже взглянуть на Хардина. Судя по тому, каким беспокойным стало его дыхание, он не предполагал, что я в таких подробностях расскажу своей матери о его предательстве. А что касается его мамы – я просто не хотела, чтобы она знала, какой ужасный поступок совершил ее сын. Я сама решаю, с кем делиться историей своего позора.

– Доказательство? – дрожащим голосом переспрашивает Триш.

– Да, доказательство. Презерватив. А, и еще простыня как свидетельство потерянной девственности Тессы. Неважно, что он сделал с выигранными деньгами, но он рассказывал всем в подробностях об их… близости. А теперь скажите мне, должна ли я заставить свою дочь уйти со мной или нет.

Моя мать смотрит на Триш, изогнув свои идеально очерченные брови.

Я сразу чувствую это. Я ощущаю перемену в этой комнате, смещение невидимой энергии. Триш теперь на стороне моей матери. Я отчаянно пытаюсь уцепиться за Хардина, за мой обрушивающийся утес, но я прекрасно вижу, с каким отвращением она смотрит на него. Я вижу, что этот взгляд ему знаком. Она и раньше смотрела так на него – словно это выражение лица связано с определенным воспоминанием. Этот взгляд только и говорит о том, что она снова готова поверить во все плохое, что говорят о ее сыне.