После третьего звонка…
Шрифт:
– Пока все нормально, – доложил он. Литвина это сообщение совсем не обрадовало.
Третий звонок. Да, теперь все. Ждать глупо.
Дверь машины открылась и девушка вышла наружу. Какая девушка?.. Это же парень с длинными, до плеч, волосами. Не оглядываясь по сторонам, он двинулся к подъезду.
Снова хлопнула дверь. Из театра вышел человек. Тот самый престарелый весельчак. Забыл чего? Да, внимательно смотрит вниз, словно ищет что-то, одновременно бьет себя по карманам, вот достает плата: и вытирает лоб. И в тот же момент к нему подходит длинноволосый.
– Нет,
– Пошли… – резко бросил Астахов.
Бойцов задержался. Развернувшись спиной ко входу, он достал портативную рацию.
– Всем постам! Внимание! Темные «Жигули», номерной знак…
… К дверям они подошли почти одновременно.
– Пожалуйста, – Астахов галантно пропустил весельчака вперед. В фойе Литвин взял незнакомца под руку. Волнение прошло.
– Торопитесь? – негромко спросил он.
– Какое вам, собственно… – вскинулся толстяк. – Пустите…
– Уголовный розыск. Предъявите, пожалуйста, документы.
Толстяк облегченно вздохнул.
– Фу, напугали… Я-то думал, что уже и в театре начали… – хохотнул он. – Как на Западе… Шутники… Сейчас, минуточку.
Он полез во внутренний карман и вытянул кучу каких-то бумаг.
– Вот!
Бумаги полетели в лицо Литвину. Тот от неожиданности отпрянул назад. Ловко метнувшись под рукой Астахова, толстяк побежал к выходу. Но заметив в дверях мощную фигуру Бойцова, свернул в сторону. Сзади загремели по паркету Астахов и Литвин.
– Что вы, что вы… Здесь же театр! – раскинула руки старушка– билетерша.
Литвин столкнулся с ней. Рассыпались по полу программки.
– Простите, – зло сказал он. – Нам очень надо!
Толстяк скрылся за дверями туалета. Литвин и Астахов кинулись за ним.
Ошарашенная старушка проводила их глазами, не понимая, что случилось с этими мужчинами?
Георгий огляделся. У писсуаров никого не было. Астахов дергал дверцы кабин. Подошел Бойцов. Средняя дверь была закрыта.
– Выходите! – приказал Астахов.
– Кто вы такие? Отстаньте от меня, хулиганы! – глухо донеслось из-за двери.
Астахов усмехнулся.
Он вошел в кабинку справа и, встав на унитаз, заглянул через перегородку. То же самое с левой стороны сделал Литвин.
Толстяк, сжавшись, сидел внизу.
– Ай-яй-яй, – укоризненно сказал Владимир. – Нехорошо!
– Что нехорошо? – толстяк удивленно поднял глаза и настороженно смотрел то на Астахова, то на Литвина.
– Нехорошо разговаривать с людьми через дверь, тем более, сидя вот так…
Толстяк шутку не оценил. Наоборот, глаза его выразили страдание.
– Я не выйду!
– Взломаем дверь, – грозным басом пообещал Шура Бойцов.
– Не усложняйте… – посоветовал Литвин. – А то это будет квалифицировано как попытка скрыться… – и, не удержавшись, весело подмигнул Астахову.
Толстяк опустил
голову и задумался.– Хорошо! – он встал, одернул пиджак, поправил галстук и зачем– то спустил воду. – Только учтите, я буду жаловаться…
16
Девять сорок три…
Опять на пятиминутку не успевает. Литвин выскочил из троллейбуса и побежал к управлению.
Утром, после операции, он проснулся совершенно разбитым. Врач, вызванный на дом, констатировал вегетососудистую дистонию.
За три дня освобождения от работы и два выходных Георгий привык просыпаться не торопясь, по настроению.
Вот сегодня и проспал…
К началу пятиминутки он, разумеется, опоздал безнадежно. Постояв у закрытой двери, решил не ходить совсем. Грех на душу, но уж очень не хочется вот так, сразу после отдыха, снова услышать проповеди «Граммофона».
Решив, что оправдание он найдет потом, Литвин развернулся и направился к себе в комнату. Для очистки совести он решил сразу же засесть за рапорт о проведенной операции.
Георгий исписал целый лист, когда стали подходить ребята. Приятно встретиться с товарищами, особенно в роли победителя. Когда кончились вопросы «как дела» и ответы на них, к столу Литвина подошел Астахов.
– Что творим? – поинтересовался он.
– Посмотри, – предложил Георгий.
Володя сел верхом на стул и взял листок.
– Рапорт написан неверно.
– Ты про что? – удивился Литвин.
– Надо писать на мое имя.
– Как это? – уставился на него Георгий. – А Трубников?
– Пока в отпуске. Со вчерашнего дня. Надеюсь, к нам уже не вернется.
– Вот это да! – изумится Литвин – Чего он вдруг?
– Не вдруг, – усмехнулся Астахов. – Ты что же, думаешь, мы так и позволим за «здорово живешь» съесть своего коллегу? Пришлось мне побеспокоить в госпитале Попова. Он позвонил в политотдел. Мужики там грамотные, разберутся, что почем.
– Таких, как он, вообще, по-моему…
– Ну-ну! Горяч больно. Фантазер… Его тоже не очень укусишь. Как ни кинь, а формально он везде был прав. Другое дело, по существу. Вот он и слинял в отпуск, от греха. А за это время переберется куда-нибудь… Да, а рапорт перепиши. Пока исполнять обязанности зама буду я. И, данной мне властью, объявляю вам, товарищ капитан, замечание за опоздание на пятиминутку! Учтите.
– Есть, так точно, будет сделано! – улыбаясь, выпалил Литвин.
Он еще никогда не был так рад во время получения взысканий.
17
Степан Аркадьевич держался с достоинством. Он не хитрил и ничего не утаивал. Отвечал на вопросы подробно и обстоятельно, порой с легким юмором, как тренер футбольной команды на пресс-конференции после проигранного матча.
Что? Какое раскаяние? В его возрасте и с его опытом?! Раскаяния – в прошлом. Пускать слезу будем в суде. Там для этого дают последнее слово. Здесь суд, верно? Просто он любил игру. Азартную, острую. А упустив все шансы, терял к ней интерес. Что ж тогда не рассказать?..