Последнее пристанище
Шрифт:
Сделав еще шаг назад, она резко развернулась и направилась в дом. А Кадан остался стоять в саду, бессильно сжимая кулаки.
Сигрун поднялась на второй этаж. Длинный узкий коридор с окнами на юг протянулся вдоль всего здания, позволив разделить дом более чем на два крыла.
В окнах его стояла темнота, и только свеча в руках Сигрун едва заметно разгоняла мрак.
Сигрун направилась к себе, но успела сделать лишь два десятка шагов.
Она замерла, когда дверь в комнаты Рафаэля оказалась по правую руку от нее. Помешкав несколько секунд, она отстегнула от пояса
Луи с трудом заставил себя уснуть, и весь следующий день он не знал до конца, пойдет ли в кафе Хугельмана или нет. Едва забрезжил рассвет, взяв собранный чемодан, он покинул дом, не прощаясь ни с кем, и отправился на вокзал — не было сил смотреть Лихтенштайнам в глаза и не хотелось знать, как проживет этот день Рафаэль.
Решение виконта казалось ему позерством, бессмысленной глупостью, от которой зависели сейчас жизнь самого Рафаэля, собственная жизнь Луи и — как невольно думал Луи — возможно, жизнь Кадана, который сказал, что не хочет жить без него.
Линии их судеб сплетались в клубок, от попыток распутать который у Луи начинала болеть голова. Все, что он мог сделать — это попытаться защитить Кадана, который должен был выжить чтобы ни произошло. Потому он вручил одному из лакеев десять гульденов и распорядился после окончания "событий в кафе Хугельмана" — как выразился он — отправиться к Локхарту и передать, что Луи будет ждать его в Хоэнзальцбурге. Вместе с лакеем он передавал билет на поезд. Лакею же Луи оставил чемодан — на случай, если тот еще понадобится ему.
Сам он весь день старался держаться вдали от центральных улиц и не переставая думал о выборе, который поставил перед ним Рафаэль. Луи драться не хотел. Рафаэль был мальчишкой, и он не хотел отвечать за его глупость головой. Но и позволить себе сбежать Луи не мог.
Потому в назначенный час он вошел в двери кафе Хугельмана с твердым намерением переубедить Рафаэля — и только в самом крайнем случае прибегать к стрельбе. Он думал к тому же о возможности, которая позволила бы ему выйти из этого бессмысленного поединка с честью: отдав право первого выстрела Рафаэлю, он мог отложить второй. Таким образом этикет был бы соблюден, и они обошлись бы без жертв — если, конечно, первая же пуля Рафаэля не угодит ему в сердце или в голову.
Сделав глубокий вдох, Луи пересек порог и нашел взглядом Рафаэля, замершего у дальней стены, среди бильярдных столов, с кием в руках. Тот успел нанести еще один удар, пока Луи медленно шел через зал, а затем распрямился и встретился взглядом с глазами кузена.
— Вот и ты, — констатировал Рафаэль, — прошу прощения, граф Валленштейн, признаю свое поражение, ко мне пришли.
Рафаэль пододвинул к своему партнеру по бильярду пачку купюр, которую тот тут же ему милостиво вернул.
— Не стоило прерываться, — сказал Луи, обходя стол, — если я правильно тебя понял, ты, возможно, играешь в последний раз.
Рафаэль повел плечом и опустил кий на стол, рядом с другим — который положил граф Валленштейн.
— Я надеюсь на более благоприятный исход, — сказал он.
— Я тоже, — согласился Луи, — надеюсь, твой азарт
будет удовлетворен за столом, и завтра мы еще сыграем с тобой партию как друзья.— Мда… — сказал Рафаэль, разминая пальцы, и подал лакею знак.
Тот опустил на стол шкатулку и открыл ее так, чтобы содержимое видел только Луи.
Луи кивнул.
— Я по-прежнему считаю, что это глупо, Рафаэль. Рисковать жизнью из-за такой ерунды.
— Ерунды, — Рафаэль вскинул бровь, и в глазах его блеснула злость, — в этом вся суть, Луи. Для тебя это ерунда. Просто игра. А мое сердце превратилось в прах.
Луи вздохнул.
— И я собираюсь доказать это, — продолжал тем временем Рафаэль.
— Как? Как этот бесполезный спектакль поможет доказать что-то кроме того, что мы два дурака?
— Скоро узнаешь, — Рафаэль прищурился, — и так… брат… я вызываю тебя. Перчатку швырять не буду — некрасиво хлестать друг друга по щекам.
Он замолк, с любопытством выжидая реакции Луи, но тот тоже молчал.
— Вызов принят, надо полагать.
— Да, — глухо сказал Луи.
— Оружие выбираешь ты, — Рафаэль провел рукой над столом, очертив ларец с пистолетами и два бильярдных кия.
Луи непонимающе воззрился на него.
— Мы можем стреляться, здесь и сейчас. Только выйдем на задний двор. Один из нас умрет, а другого ждет суд и бегство из Вены, он будет жить, скрываясь от правосудия до конца своих дней.
— Хорошо, что ты это осознаешь, — подтвердил Луи.
— Но ты можешь выбрать вот это, — Рафаэль взвесил в пальцах кий. — Тогда нам правда придется ввести ставки, которые будут стоить не меньше, чем стоила бы наша жизнь.
— Я слушаю тебя, — Луи изо всех сил пытался скрыть облегчение.
Рафаэль достал из-за пазухи чек и положил его на стол. Наклонившись, Луи разглядел подпись графа Лихтенштайна.
— Это сто тысяч, — озвучил его мысль Рафаэль, — которые мой отец предназначил тебе. Я взял этот чек с его стола, и если ты выиграешь — они твои. Тебе не придется соблюдать его условия и, как он выразился, "заботиться обо мне".
— Что с моей стороны?
— То, что нужно мне, — Рафаэль сделал театральную паузу, — Кадан Локхарт, этот несчастный кастрат.
Луи вздрогнул на последних славах и стиснул зубы, чтобы не ударить.
— Ты иначе говорил о нем до последних пор, — процедил Луи.
— Я думал, что он ангел, обитающий на земле. А он лишь подстилка для таких, как ты.
— Тогда зачем рисковать ради него головой?
— Увидишь — если на то будет воля судьбы.
Луи опустил взгляд на два комплекта оружия, лежавшие на столе. Перевел взгляд с одного на другой. В эти мгновения ему в самом деле хотелось Рафаэля застрелить — и в то же время он понимал, к чему неизбежно приведет настоящая дуэль.
— Кадан Локхарт, — тихо сказал он, — принимает решения сам. Максимум, что я могу позволить поставить на кон, это свое согласие не мешать тебе.
Рафаэль насмешливо смотрел на него.
— Ты и так не сможешь мне помешать.
— И тем не менее это все, что у меня есть. Он пойдет с тобой, если ты его убедишь.
— Пусть так, — часы пробили шесть, и Рафаэль внезапно взмахнул рукой, приказывая лакею унести пистолеты, — итак… мое право провести время с Каданом Локхартом против чека на сто тысяч гульденов.