Последнее сражение. Воспоминания немецкого летчика-истребителя. 1943-1945

Однажды она протянула мне карманное зеркальце, которое достала из своей сумочки, но я отодвинул его. Когда в мою комнату случайно заходил врач, он несколько раз заставал ее сидящей около моей кровати и держащей мою руку. Каждый раз она вставала и отходила к умывальнику, делая вид, что занята припудриванием лица и приведением в порядок волос. Ее звали Маритта.

В один из дней приехала санитарная машина, чтобы забрать меня. Я уезжал с тяжелым сердцем.

Перед отъездом из госпиталя я поговорил с водителем, немецким унтер-офицером, и сказал:

– Я хотел бы взглянуть на свой «Мессершмитт». Очевидно, он лежит где-то в окрестностях.

Меня отнесли в машину на носилках. Маритта заставила главного хирурга разрешить ей сопровождать ее пациента на аэродром Крайовы, откуда санитарный самолет должен был эвакуировать меня в Ниш. Обо мне должен был заботиться санитар. Когда я увидел, что он собирается усесться в кузове санитарной машины, я воззвал к его чувству такта:

– Оставьте нас в покое. Пойдите и сядьте рядом с водителем. Я хочу спокойно наслаждаться пейзажем.

Солдат понял и вылез, предоставив Маритте занять свое место на скамейке. Она взяла мою руку, улыбнулась той улыбкой, которую я всегда видел у нее, и, запнувшись, сказала:

– Вы должны сохранять спокойствие и не волноваться.

– Если бы вы только знали, Маритта. Я никогда снова не буду чувствовать себя так же хорошо, как когда я с вами.

Я смотрел на нее, немного скосив глаза.

В ней было нечто материнское. Она, по крайней мере, никогда не украла бы у меня мой кошелек. Какая жалость, что у меня не было времени, потому что я хотел отдать ей все, чем обладал.

Автомобиль подбросило. Я чувствовал каждую неровность дороги.

Маритта должна была держаться одной рукой, но свою левую руку не отнимала от меня.

Я пытался утешить себя той мыслью, что знал, почему она хотела сопровождать меня до Крайовы.

Санитарная машина остановилась, и двери открылись.

Передо мной был мой «Мессершмитт», я и «желтая двойка» разбились. Фюзеляж разрушен. Обшивка разорвана, смята и вывернута. Двигатель был наполовину в земле, а кабина расколота на уровне моего кресла.

– Куча старого железа, – сказал я. – Маритта, пойдите и снимите ключ зажигания. Он уже третий, и я хотел бы иметь его.

Она не поняла, что я хотел сказать, и вместо нее за ключом пошел водитель. Вернувшись, он указал на группу крестьян, которые собрались вокруг дверей санитарной машины и смущенно теребили в руках меховые шапки.

– Это румыны, которые вытаскивали вас из кабины, герр лейтенант.

Я сказал несколько слов благодарности, которые Маритта перевела, и санитарная машина уехала.

На аэродроме Крайовы меня ожидал санитарный самолет. Я должен был подняться со своих носилок, пройти короткое расстояние и подняться в самолет. Это было трудное дело, но я справился с ним благодаря Маритте. Я обхватил ее рукой за шею, чтобы опереться. Я преднамеренно шел как можно медленнее. За долгое время это был первый раз, когда я официально имел право обнять симпатичную женщину, и я не упустил эту возможность.

Когда санитар хотел подать мне руку, я сказал:

– Нет, спасибо. У нас отлично получается. Мы сможем справиться, не так ли, Маритта?

Когда мы добрались до самолета, она повернула ко мне лицо. Я мог поцеловать ее, и я был уверен, что она была готова к этому. Однако я удовольствовался лишь тем, что погладил ее по щеке и прошептал ей на ухо:

– Auf widersehen [151] , Маритта, и спасибо за все. Она покачала головой и прошептала:

– Не благодарите меня. Widersehen никогда не будет. Я это знаю.

Повернувшись, она пошла к санитарной машине, открыла дверцу и поднялась внутрь. В окно она не смотрела.

151

До свидания (нем.).

«Она, возможно, плачет», – сказал я сам себе.

«Юнкерс» взлетел и взял курс на Ниш. Моя голова ужасно болела. Самолет летел на 3000 метров, а я не мог вынести эту высоту. Однако местность внизу была горной, и пилот из-за соображений безопасности не мог лететь ниже.

Я ощутил нечто в своем кармане и нашел карту, которую Маритта сунула в него прежде, чем я улетел. Я развернул ее.

Вокруг Балша она нарисовала двойной красный круг и справа от него написала заглавными буквами: «MARITTA».

«Я всегда узнаю твой голос, Маритта, среди тысяч других. Но я также знаю, что никогда не услышу его снова».

Мы приземлились в Нише. Мне помогли выйти из самолета, а затем я уже один, пошатываясь, пошел в канцелярию аэродрома. Осмотревшись, я увидел Старика, направлявшегося, чтобы встретить меня. Я встряхнулся и пошел к нему.

– Лейтенант Хенн докладывает о возвращении из вылета.

Я, должно быть, выглядел нелепо, если судить по впечатлению, которое я произвел на группу пилотов, сопровождавших меня.

– Хорошо, мой мальчик, на этот раз вы все разбили на куски.

Я туповато улыбнулся.

– Что с вами случилось?

– Понятия не имею, герр майор.

– Вы выглядите не слишком хорошо, но это не имеет значения. Главное в том, что вы вернулись назад. Навестите «шарлатана» и разрешите ему поработать стетоскопом.

Он сопроводил меня в Ничка-Банья, пригород Ниша, где было несколько гостиниц, превращенных в госпитали. Мне предоставили отдельную комнату и немецкую медсестру, чтобы она заботилась обо мне. К сожалению, ее имя было Гертруда, а не Маритта. Я не сильно пострадал, никаких переломов не было. Моя голова, однако, доставляла мне много неприятностей. У меня в ушах постоянно стоял гул. Находясь в госпитале, я много размышлял. Проходили дни. Монотонно, скучно, отвратительно…

Моя голова по-прежнему была обмотана бинтами. Распорядок дня всегда был один и тот же. Посещение «шарлатана». Хлеб и масло на завтрак, затем четыре часа наводящих тоску размышлений, прерываемых обедом. Картофельное пюре и предписанный послеобеденный сон. Потом еще четыре часа смертельной скуки, чай и повторный осмотр. Еще три часа раздумий, кофе с молоком, вечерний градусник и спать.

Однажды я не удержался и спросил доктора:

– Я смогу снова летать?

Он покачал головой: