Последние атаки

Воронин вынужден был объяснить.

— Поругай его. Но не так больно. Он уже сам себя наказал, — примирительно заговорил Василий Иванович и уже с грустью пояснил: — Любовь не картошка, конечно. Но здесь, Петр Васильевич, сам понимаешь, фронт.

Василий Иванович воюет с 22 июня 1941 года и ни разу не был в отпуске. Конечно, стосковался по семье и устал от этой тоски, может быть, больше, чем от войны.

— Тебе надо повидать семью — свою Анечку и сына. Отпуска ведь никто не отменял, — попал в точку Петр и к слову пошутил: — Теперь борода у тебя великолепная. Солиднее тебя в полку нет. Никто не посмеет отказать в отпуске. Съезди!

— Ноль — один в твою пользу, — заметил Василий Иванович и с гордостью заговорил: — Моему Вовке идет уже третий год! Не мешало бы на него посмотреть. — Он задумался, погладил свою хорошо ухоженную бородку и не без упрека спросил: — А почему ты не попросишься в отпуск? У тебя тоже жена, дочь, мать…

Петр замялся с ответом, и Василий Иванович немедленно воспользовался паузой, выпустил очередь:

— Тоже мне советчик. А отпуска сама война отменила. Надо воевать. Сейчас для нас полк — наш дом и семья. И ты это не хуже меня знаешь.

* * *

Наверное, никто так не ждал прибытия подполковника Василяки с передовой, как майор Воронин. Прилетел комполка рано, еще до захода солнца. Посеревшее лицо с нахмуренными густыми бровями не сулило добра. И все же не хотелось верить в плохое, и вид Василяки Петр объяснял по-своему: без привычки устал на передовой. Только он вылез из связного самолета По-2, как оказался в окружении летчиков. Комэск не стал скрывать своего нетерпения, сразу же спросил о бое. Владимир Степанович вместо ответа взял в руки планшет, висящий у него сбоку, неторопливо вынул бумагу и протянул Воронину.

— Читай.

Сколько тревожных мыслей промелькнуло у майора, пока он разворачивал сложенный вдвое лист. Это был документ, подтверждающий, сколько в этом бою было сбито самолетов.

— А не опоздали ли мы с атакой? — настороженно спросил майор.

Усталое лицо Василяки засветилось улыбкой:

— Нет, как раз вовремя. Командование наземных войск передало вам благодарность. Вы и представить себе не можете, — продолжал командир, — как на земле все ликовали, когда бомбы с «лапотников» полетели на немецкие войска.

Далее Василяка сообщил, что два летчика с «юнкерсов», выпрыгнув на парашютах, попали в плен. Они рассказали, что на каждую группу бомбардировщиков одновременно напало великое множество русских истребителей. От них просто невозможно было обороняться.

— У страха глаза велики, — рассмеялся Лазарев.

— Совершенно верно, — согласился Василяка. — Когда имеешь перевес в силах, победить тоже надо уметь. Но шестеркой нагнать такого страха па полторы сотни самолетов и разбить их — это не просто мастерство, а это искусство. Поздравляю вас, друзья.

После беседы Владимир Степанович отозвал майора Воронина в сторону и извинился, что подал неудачную команду — атаковать головную группу «юнкерсов». Тому были и свои причины. Когда к линии фронта приближалась армада бомбардировщиков, Василяку на КП окружили наземные командиры. Они возмутились, почему он в такой момент не командует истребителями. Он-то понимал хорошо, что только собьет нас с толку. А как это объяснить общевойсковым командирам? Пришлось поспешно подавать команды. Вот и получилась неувязка.

— Да и радиолокаторы подвели: они долго не отмечали вторую волну бомбардировщиков, — пояснил командир полка. — На эту новую технику полагаться пока нельзя: еще не освоили ее как следует. А вообще получилось в конечном итоге прекрасно!

Как хорошо у всех стало на сердце! Счастье? Да оно — в победе! В жизни пет более тяжелой и опасной работы, чем бой, и нет большей радости, когда тебя похвалят за него: ведь в сражениях решается судьба Родины и судьба каждого бойца.

В оперативной сводке Совинформбюро за девятнадцатое апреля сорок четвертого года об этом бое было такое лаконичное сообщение: «Восточнее города Станислава группа летчиков-истребителей под командованием Героя Советского Союза майора Воронина прикрывала боевые порядки наших войск. В это время появилась большая группа немецких бомбардировщиков и истребителей. Гвардии майор Воронин во главе ударной группы атаковал бомбардировщиков, а лейтенант Лазарев завязал бой с истребителями противника. Наши летчики сбили шесть немецких самолетов».

МЫ ЖИВЫ ПОТОМУ, ЧТО ПОГИБЛИ ОНИ

Далеко еще до заката, но солнце потеряло свой дневной накал и, спускаясь к дымному горизонту, побагровело, окрасив небосвод на западе в кровавый цвет. Полетов не предвиделось. И вдруг звонок. Летчиков эскадрильи вызывали на КП.

В землянке за столом сидели Василяка и Рогачев. Командир полка упредил майора Воронина с докладом о прибытии.

— Вашей эскадрилье до завтрашнего обеда предоставляю день отдыха.

— День отдыха? — Такие слова вышли в полку из употребления, и у Воронина невольно вырвалось: — Как это понимать?

— А так: самолет Василия Ивановича неисправен. И сейчас он полетит на твоем. На остальных машинах твоей эскадрильи пускай поработают техники.

Летчики майора Воронина вышли из землянки и растерянно остановились, не зная, куда податься. Для них начался непривычный день отдыха.

Перед ними — летное поле, позолоченное одуванчиками и лютиками. За ним косогор с дубовой рощицей. На горе село Великие Гаи. Правее, на запад, — цветущие тернопольские сады. Сзади, за шоссейкой, — лесок. Отовсюду доносятся голоса птиц.

До этой минуты как-то не замечалась красота обновляющейся природы. Весенние бои отбирали все силы, а нежные запахи цветов, леса забивались пороховой гарью. И вот внезапно, накоротке освободившись от оков войны и ее забот, они, огрубевшие в бесконечных боях воины, остались наедине с весенним солнцем, цветами, с самой природой.

И вдруг тишину разорвал треск запускающегося мотора. Затем заработал второй, третий… Гулом и пылью наполнился воздух. Один за другим вырулили на старт четыре «яка». Привычный аэродромный гомон, точно сигнал тревоги, погасил в «отпускниках» прилив мимолетного настроения.

Группа взлетела и взяла курс на фронт. Воронинцы уже не могли наслаждаться отдыхом и любоваться природой. Беспокойство за улетевших друзей, думы о возможном бое полностью овладели ими. Фронтовой труд так роднит людей, что ты становишься как бы кусочком единого живого тела и то, что касается товарища, не может ее коснуться и тебя.

Так и простояли в ожидании возвращения группы с задания. Вот наконец, и показались «яки». Но почему их только трое? Кого нет? Наверное, ведомого Василия Ивановича, промелькнула у Петра догадка: молод еще, как следует не слетался с ведущим.