Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945
Шрифт:
Шверин фон Крозиг так любит риторику и апострофы [136] , так вольно обращается с абстрактными существительными и так склонен слышать шуршание крыльев ангела истории над своей головой, что его рассказ может показаться поэтическим преувеличением. Но у нас есть косвенное подтверждение из другого, независимого источника – одного из секретарей министерства пропаганды [137] . «Я хорошо помню этот день, пятницу 13 апреля, – рассказывает она. – Каждую неделю Геббельс ездил на Восточный фронт обращаться к войскам, возил им сигареты, коньяк и книги. В тот день он был в Кюстрине. Когда он возвращался в Берлин на легковой машине, мы получили известие о смерти президента Рузвельта. Геббельс, как обычно, вернулся из поездки поздно ночью. В тот день Берлин сильно бомбили. Имперская канцелярия и отель «Адлон» горели. Мы встретили Геббельса на крыльце министерства пропаганды. Дежурный сказал ему: «Господин рейхсминистр, умер Рузвельт». Геббельс буквально выпорхнул из машины и застыл, словно в трансе. Я никогда не забуду выражение его лица, освещенного огнем пожара. «Доставайте шампанское, – сказал он, – и давайте позвоним фюреру». Мы пошли в его кабинет и поставили на стол шампанское. Геббельс поговорил с Гитлером по своему личному кабелю, сказав: «Мой фюрер, я поздравляю вас! Рузвельт мертв. Звезды не зря сказали, что во второй половине апреля мы переживем поворотный пункт в нашей истории. Сегодня пятница, 13 апреля. Поворотный момент наступил!» Гитлер что-то ответил, и Геббельс положил трубку. Было видно, что он просто в экстазе» [138] .
136
Апострофа – риторический прием, обращение (часто восклицательное), прерывающее повествование. В данном контексте намек на Карлейля: «Храбрый король!»
137
Госпожа
138
Стеенграхт, чиновник министерства иностранных дел, свидетельствовавший в пользу Риббентропа на Нюрнбергском процессе, как и Шпеер, упоминают о радости Геббельса, когда он узнал о смерти президента Рузвельта, рассказ о которой подтверждает приведенные выше подробности. Эти сведения можно найти в дневниках Землера (Землер. Геббельс). Надо добавить, что сам Геббельс почти наверняка не верил в астрологию, хотя и использовал ее. «Безумные времена требуют безумных мер», – сказал он Землеру по этому поводу. Впрочем, на астрологические предсказания полагались не только нацисты, стремившиеся сохранить Третий рейх, но и оппозиция, желавшая нацистский режим свергнуть (см., например, мнения президента сената Камеке, записанные в дневнике Ульриха фон Хасселя «О другой Германии»). Как жаль, что наука астрология подвела всех своих приверженцев. (Примеч. пер.)
Любому разумному человеку может показаться невероятным, что в эти последние дни Третьего рейха его руководители всерьез думали, что положение звезд или какая-то пустячная мелочь может их спасти; тем не менее все свидетельства говорят о том, что они действительно так до самого конца и не осознали всю горькую реальность гибели их государства. Отгородившись на двенадцать лет от мира китайской стеной интеллектуальной самодостаточности, они перестали понимать (если вообще когда-нибудь понимали) суть политики, ее идеи и образ мышления других народов. Ни одному из немецких руководителей даже не пришло в голову, что, какие бы разногласия ни скрывались за фасадом Великого союза, все его участники были полны решимости, невзирая на них, как можно скорее нанести полное поражение Германии. Никакие дипломатические переговоры с ней были невозможны до устранения нацистского правительства. Не веря своим глазам, мы читаем о фантастическом отрыве Шелленберга от реальности, о наивных утешениях Шверина фон Крозига, об астрологических упражнениях Геббельса и Гиммлера. В то время, когда армии Востока и Запада почти разрезали Германию пополам, Геббельс все еще твердил о неизбежном и близком конфликте между русскими и англо-американцами (вероятно, по причине исторической необходимости и справедливости) и был уверен, что немецкому правительству остается лишь ждать, когда этот конфликт окончательно созреет и завершится полным разрывом. Но самым поразительным и самым убедительным доказательством существования такого корабля дураков, на котором жили все эти люди, является та энергия, с какой эти обреченные марионетки продолжали цепляться за стремительно съеживавшуюся власть. Преемник Гитлера был неизвестен, хотя официально им продолжал считаться Геринг. Читатель может подумать, что в такой ситуации едва ли находились охотники стать преемниками фюрера. Ничего подобного! Гиммлер считал само собой разумеющимся, что это наследство принадлежит ему по праву, хотя и продолжал морочить голову Шелленбергу, ожидая, когда все произойдет естественным путем. Борман продолжал интриговать и без конца нашептывал на ухо Гитлеру всякие гадости о своих потенциальных соперниках. Геббельс жаждал получить пост министра иностранных дел, сместив Риббентропа [139] . Один только он не участвовал в этих лихорадочных интригах, так как остался без партии и без сторонников, опираясь на которых можно было участвовать в этой игре без правил. Все остальные, яростно грызясь между собой, были единодушны в одном: «Риббентроп должен уйти». Этот крик души дружно издавали Геринг и Гиммлер, Геббельс и Борман, Шпеер, Шелленберг и Шверин фон Крозиг. Незадолго до этого они стройным хором пели об этом требовании самому Гитлеру, но он ответил, что все они недооценивают способности Риббентропа, назвал министра вторым Бисмарком и исполнил его самое заветное желание: в прессе была опубликована фотография: «Министр иностранных дел на фронте» [140] .
139
Шверин фон Крозиг. Ссылка на дневник Землера «Геббельс».
140
Шпеер, Шверин фон Крозиг, Бернадот «Падение занавеса». Бернадот также указывает, что весной 1945 года Риббентроп все еще пользовался благосклонностью Гитлера и его поддержкой.
Среди всех этих интриг и мелких заговоров Шелленберг и Шверин фон Крозиг наконец встретились [141] и решили скрепить свой союз. Встретившись, они остались довольны друг другом. Шелленберг удостоверился, что граф хорошо информирован об иностранных делах, особенно о положении в Англии, а граф нашел Шелленберга «молодым, очень способным и симпатичным». После знакомства они несколько раз побеседовали друг с другом и сошлись на том, что Германии как воздух необходимы мирные переговоры с Западом. При этом они оба беспощадно критиковали Риббентропа. Теоретически они видели перед собой только одно серьезное препятствие. Шверин фон Крозиг настаивал на том, что любая иностранная держава должна понимать, что, несмотря на то что все нацистские лидеры должны быть одновременно устранены, Гитлер и Гиммлер должны остаться на своих местах, ибо это была единственная гарантия от соскальзывания страны в хаос. К несчастью, все иностранцы считали этих двух самыми одиозными фигурами… Шелленберг исподволь готовил почву. Он соглашался с тем, что само имя Гиммлера вызывает за границей очень нежелательные ассоциации. Гиммлера обвиняли во многих вещах, которые были сделаны от его имени, но не по его приказам (эта обтекаемая фраза, без сомнения, относилась к Бельзену и Бухенвальду). Шелленберг делал все возможное, чтобы уладить это недоразумение. Он уже давно искал хитроумные способы повлиять на иностранную прессу… Согласен ли Шверин фон Крозиг на встречу с Гиммлером? Организовать ее было нелегко, потому что в начале года граф поссорился с Гиммлером, но Шелленберг вызвался сгладить острые углы. О Гитлере Шелленберг не сказал ни слова – ему не хотелось работать на репутацию фюрера.
141
При посредничестве подчиненного Шелленберга Оттфрида Девитца.
19 апреля все формальности были улажены, и Гиммлер имел с графом Шверином фон Крозигом продолжительную беседу в доме последнего. Шелленберг хорошо проинструктировал графа, и тот начал убеждать Гиммлера в необходимости начать переговоры с Западом, ибо убедить немецкий народ и дальше оказывать героическое сопротивление можно будет только после передышки, в ходе которой надо найти приемлемое политическое решение. «Но как мы сможем провести такие переговоры?» – спросил Гиммлер. Шверин фон Крозиг был полон оптимизма. Для их проведения есть множество разных возможностей. Во-первых, римский папа. Римско-католическая церковь в Америке представляет собой мощную единую организацию, в отличие от протестантов, которые разделены на бесчисленное количество разбросанных по стране сект. Если папа согласится… Во-вторых, есть доктор Буркхардт, руководитель европейского Красного Креста, и доктор Салазар, премьер-министр Португалии. Есть еще полезные бизнесмены и кочующие профессора. Кроме того, назревает разрыв между Востоком и Западом. «Но что будет с Гитлером?» – возразил Гиммлер. Это серьезная проблема, признал фон Крозиг, настоящая психологическая головоломка. «Однако, какими бы высокими ни были его планы, фюрер, в конце концов, всего лишь человек, обеими ногами стоящий на земле; он способен отличать черное от белого; неужели у него сохранились какие-то иллюзии?» Гиммлер неловко поежился. У фюрера есть какой-то план, неопределенно сказал он, и, несомненно, это верный план. Сам Гиммлер был убежден, что в конце концов все будет хорошо. Он согласился, что это не рациональное убеждение, но инстинктивная вера. Понимал ли Шверин фон Крозиг, что Гиммлер теперь не грубый язычник, а верующий в Бога и провидение человек? И он рассказал графу историю чудес, которые способствовали его обращению, – спасение фюрера 20 июля 1944 года и таяние льда на Одере. Таким образом, Шверин фон Крозиг добился от Гиммлера не больше, чем Шелленберг. Он не успел даже перейти к сути вопроса, когда Гиммлер уклонился от темы и отвлекся на несущественные обобщения. Разговор кончился ничем.
Закончив беседу, Шверин фон Крозиг и Гиммлер вышли на улицу, где их ждали Шелленберг и его друг Зельдте [142] . Эти двое обсуждали ту же тему, но, как водится, продвинулись дальше, чем их вышестоящие начальники. Они решили, что Гиммлер должен взять на себя всю полноту государственной власти и заставить Гитлера в его день рождения (то есть на следующий день) обратиться по радио к немецкому народу с манифестом, объявить в нем конец однопартийной системы, упразднить народные суды и пообещать свободные выборы. Когда появился Гиммлер, Зельдте обратился к нему с просьбой использовать все его влияние на фюрера с тем, чтобы побудить его к переговорам о мире. Это
уже не личное дело, речь идет о «биологическом выживании немецкого народа». Не приходится гадать, откуда взялись такие слова: это была излюбленная фраза Шелленберга. Сидя в машине, по дороге от дома Шверина фон Крозига Шелленберг снова вернулся к своей теме. Он, кроме того, без устали хвалил графа, говоря, что Шверин фон Крозиг – единственный человек, достойный занять пост министра иностранных дел в будущем правительстве Гиммлера.142
Зельдте – бывший председатель «Стального шлема». Подобно Шверину фон Крозигу, он был мастер выживания, продержавшись на посту министра труда с 1933 по 1945 год.
Так, через Шверина фон Крозига и Зельдте, так же как через Керстена и Вульфа, Шелленберг непрерывно подстрекал Гиммлера отдалиться от Гитлера, низложить его, а если потребуется, то и убить, и немедленно начать переговоры с Западом. Естественно, как всякий человек из плоти и крови, уверенный в своих дарованиях и оторванный от реальности, Шелленберг был уверен, что с каждой новой попыткой он все ближе и ближе подбирается к намеченной цели. Но реальность была абсолютно иной. Гиммлер по-прежнему проявлял упрямую нерешительность, разрываясь между верностью и сомнением. В полночь он велел принести шампанского, чтобы выпить за здоровье фюрера в день его рождения. Услышав этот приказ, Шелленберг покинул дом Гиммлера. В такой церемонии он участвовать не мог. Он поехал в Гарцвальде, в имение своего союзника Керстена, где продолжил свои отчаянные, нескончаемые махинации.
Глава 4
Кризис и решение
20 – 24 апреля
20 апреля у Гитлера был день рождения; Геббельс напомнил немцам об этом факте в своем выступлении по радио, призвав их слепо верить в фюрера и звезды, которые вместе выведут страну из нынешних трудностей. На этот день Гитлер планировал уехать в Оберзальцберг и оттуда, из пещеры Барбароссы, руководить сражениями на южном фланге. Десять дней назад в Оберзальцберг были посланы слуги подготовить дом к приему фюрера [143] . Но за эти десять дней катастрофа следовала за катастрофой. «Всю неделю, – писал Шверин фон Крозиг, – в Берлин непрерывным потоком прибывали вестники Иова». Германия была почти полностью захвачена. Лишь узкий коридор отделял американцев, форсировавших Эльбу, от русских, преодолевших Одер и Нейсе и угрожавших одновременно Дрездену и Берлину. На севере британцы вошли в пригороды Бремена и Гамбурга. На юге французы вышли к верхнему течению Дуная; русские взяли Вену. В Италии войска фельдмаршала Александера захватили Болонью и проникли в долину реки По. В самом сердце рейха генерал Паттон пробивался к югу через Баварию, колыбель нацизма, в Альпы, которым было суждено стать его могилой.
143
Показания Артура Канненберга.
Ставка Гитлера размещалась в имперской канцелярии, огромном мавзолее, который был построен для того, чтобы внушать трепет марионеточным царям и возвеличивать немецкую гордость. Огромные помещения, сложенные из глыб порфира и мрамора, внушительные двери и массивные канделябры – все это теперь было никому не нужно и быстро разрушалось от взрывов и пожаров. Никаких кабинетов и учреждений в имперской канцелярии уже не было, уцелевшие строения использовались как командные пункты и господствующие высоты. Однако под зданием старой канцелярии и под садом был за время войны на глубине 8 метров выстроен подземный бункер. Войти в бункер можно было через канцелярию по лестнице, проходившей через продуктовый склад. У подножия этой лестницы находилось узкое пространство, окруженное тремя герметичными водонепроницаемыми переборками. Одна из этих переборок перекрывала путь в склад – проход Канненберга [144] , как шутя называли этот путь (Канненберг был дворецким Гитлера). Вторая переборка прикрывала выход на наружную лестницу, выходившую в сад министерства иностранных дел; третья лестница вела в бункер [145] . Сам бункер был разделен на две части. Первая состояла из двенадцати комнат, каждая размером не больше вместительного буфета – по шесть с каждой стороны центрального прохода. Здесь размещались чуланы и комнаты прислуги, а кроме того, находилась Di"atk"uche, вегетарианская кухня, где готовили блюда для Гитлера. В конце главного прохода, который теперь использовали как общую столовую для обитателей бункера, начиналась еще одна лестница, ведущая еще ниже, в следующий, больший нижний бункер. Это был личный бункер Гитлера, F"uhrerbunker, сцена, на которой разыгрывался финальный акт нацистской мелодрамы. Несмотря на ограниченную площадь, там вполне хватило бы места для постановки некоторых вещей Никола Буало.
144
Kannenberggang.
145
План бункера см. на с. 207.
Бункер фюрера состоял из восемнадцати тесных, неудобных комнат и центрального прохода. Не могло быть большего контраста, чем контраст между египетской громадностью помещений новой имперской канцелярии, для пересечения которой трепещущим послам требовалась целая вечность, и этими жалкими подземными норами, в которых карликовый двор продолжал воздавать раболепные почести своему фюреру. Перегородка делила центральный проход на две части. С ближней от перегородки стороны находилась комната отдыха, откуда можно было попасть в служебные отсеки и караульное помещение, на телефонную станцию и на аварийную электростанцию. За перегородкой находилась святая святых. Здесь центральный проход становился конференц-залом, где Гитлер проводил совещания ставки. Левая дверь вела в отсек, состоявший из шести комнат, – в личные апартаменты Гитлера и Евы Браун. На половине Евы Браун были жилая комната, совмещавшая гостиную и спальню, ванная и гардеробная; на половине Гитлера была спальня и рабочий кабинет. Шестая комната выполняла функцию прихожей. Две других двери слева вели в маленькую «картографическую комнату», где проводились небольшие совещания, и в узкий пенал, известный под названием «собачий бункер» [146] , в котором теперь помещались офицеры, охранявшие фюрера. В конце «собачьего бункера» начиналась лестница, выходившая на неоконченную бетонную наблюдательную вышку. Справа в проходе находились помещения, которые занимали врачи, Морель и Штумпфеггер, а кроме того, здесь же находился кабинет первой помощи доктора Штумпфеггера. В начале апреля Гитлер приказал Штумпфеггеру открыть перевязочную в канцелярии, так как стали возможны ранения. Штумпфеггер перенес в имперскую канцелярию свои хирургические инструменты из Хоэнлихена. Эта перевязочная находилась не в бункере, а в подвале новой канцелярии. Операционная в бункере фюрера предназначалась для одного Гитлера.
146
Hundebunker.
В конце прохода находилась дверь, ведущая в маленькую прихожую, где располагалась гардеробная, откуда наверх вели четыре бетонные лестницы. Это был запасный выход.
Помимо бункера фюрера, были и другие подземные убежища, расположенные в подвалах комплекса правительственных зданий. Так, существовал бункер партийной канцелярии, где жил Борман со своим штабом, а также обслуживающий персонал и эсэсовская охрана. В третьем бункере размещался бригаденфюрер СС Монке, комендант имперской канцелярии, и его подчиненные. Геббельс и его штаб укрывались в подвалах министерства пропаганды. Из всех этих укрытий офицеры и чиновники ежедневно ходили в бункер фюрера на продолжительные совещания, проходившие в узком центральном проходе. Йодль и Кейтель приезжали сюда из штаба Верховного командования вермахта – из Цоссена или Потсдама, вместе с новым начальником штаба, так как Гудериан был с этого поста смещен. Как и его предшественники, он не смог приспособиться к вдохновенной стратегии фюрера, и 30 марта, после череды бурных сцен, принял предложение Гитлера уйти в отставку из-за болезни сердца. На посту начальника штаба Гудериана сменил Ганс Кребс. Кребс долгое время был военным атташе в Москве. Способный, но поденщик по натуре, «гладкий приспособленец», по выражению Шпеера, угодник Гитлера и близкий друг Бормана, он исповедовал фундаментальный национал-социализм, и последним его действием как эмиссара издыхающего нацизма станет поездка к его бывшим русским друзьям.
Тогда, 20 апреля, в этот подземный бункер пришли обычные и не совсем обычные визитеры, чтобы принести свои по большей части неискренние поздравления по случаю дня рождения фюрера. Начиная с полудня гости приходили и уходили, а весь день был занят приемами, речами и совещаниями. Несмотря на катастрофическое положение, все гости отметили, что фюрер выглядит очень уверенно. Он все еще верил, что у стен Берлина русские потерпят свое самое сокрушительное поражение. В саду канцелярии Гитлер принял делегацию мальчиков из гитлерюгенда, которых привел Артур Аксман, и в присутствии Гиммлера, Геринга и Геббельса (в саду не было взрослых солдат, чтобы они не затмили юных воинов) поблагодарил их, вручив награды за их подвиги в этой последней, решающей битве. После этого Гитлер удалился в маленький конференц-зал, где по очереди принял Дёница, Кейтеля и Йодля. Остальные выстроились в центральном проходе, и Гитлер, подходя к ним по очереди, пожимал руки и поговорил с каждым. С Кейтелем он был особенно любезен. «Я никогда вас не забуду, – сказал он. – Я никогда не забуду, что это вы спасли меня после покушения и что это вы помогли мне выбраться из Растенбурга [147] . Это было правильное решение и правильное действие для того момента». Среди прочих гостей на этой последней церемонии присутствовали Борман, Риббентроп и Шпеер.
147
20 июля 1944 года после взрыва бомбы Гитлер упал на руки подбежавшего Кейтеля (см. с. 88, 125).