Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945

Полковник фон Белов вошел в ближний круг Гитлера восемь лет назад и стал младшим, но признанным придворным фюрера. Благодаря своим личным связям он был приглашен участвовать в торжестве по случаю бракосочетания Гитлера и Евы Браун утром 29 апреля и стал одним из тех, кто засвидетельствовал подпись Гитлера под его личным завещанием. Однако, несмотря на то что он по его собственной просьбе получил от Гитлера пузырек с ядом, он вовсе не горел желанием участвовать в ритуальном массовом самоубийстве. Когда же после дневного совещания он услышал, что фюрер одобрил уход Фрейтага фон Лорингхофена, Больдта и Вайса, он рассудил, что он такой же адъютант, которому больше нечего делать в обреченном и блокированном со всех сторон бункере имперской канцелярии. Пример других адъютантов воодушевил его. Очевидно, не было никакой необходимости оставаться в бункере. Кребс и Бургдорф заявили, что они останутся в бункере и умрут в нем, но они разрешили своим адъютантам уйти, так, может быть, и Гитлер сделает то же самое? Несмотря на все громкие и публичные клятвы покончить с собой, засвидетельствованные или просто придуманные Ханной Рейтч, три человека уже покинули бункер утром, еще три готовились уйти. К тому же и Хевель, и Фосс сдержанно уверили фон Белова, что тоже не видят никакой необходимости участвовать в этом изуверском действе, и намерены, если получится, уйти.

На дневном четырехчасовом совещании фон Белов услышал от Кребса, что ситуация в Берлине изменилась к худшему. После совещания фон Белов подошел к Бургдорфу и спросил, нельзя ли и ему покинуть бункер. Бургдорф ответил, что решить этот вопрос может только фюрер, и фон Белов отправился к Гитлеру, поставив перед ним тот же вопрос. Гитлер согласился сразу. Кажется, в тот день он соглашался со всем, чем угодно. 29 апреля в этом отношении было похоже на 23 апреля, когда Гитлер простил Шпеера. Это были дни затишья после кризисов, связанных с принятием трудных решений. Но у Гитлера была и другая причина отпустить фон Белова. Он хотел передать из бункера еще один документ – постскриптум к завещанию. Гитлер сказал фон Белову, что он должен добраться до штаба Верховного главнокомандования вермахта, расположенного теперь в Плоэне, в Шлезвиг-Гольштейне, и вручить документ лично в руки генерал-фельдмаршалу Кейтелю. Гитлер приказал фон Белову быть готовым к уходу после окончания вечернего совещания.

Оно началось в десять часов вечера. В нем участвовали Гитлер, Геббельс, Борман, Кребс, Бургдорф, Хевель, Фосс, фон Белов и генерал Вейдлинг, начальник Берлинского гарнизона. Генерал Вейдлинг описал обстановку, которая, как и ожидалось, сильно осложнилась. Русские прорвались на Саарландштрассе и Вильгельмштрассе и дошли почти до министерства авиации. На западе Берлина они прорвались с севера на улицы между Бисмаркштрассе и Кантштрассе, а с юга – к северной границе пригородного района Груневальда и к Имперскому стадиону. Немногочисленные немецкие подразделения продолжали удерживать плацдарм на Хафеле близ Пихельсдорфа. Там стояли подразделения гитлерюгенда, которые помогли двум группам из бункера продолжить путь. Русские добились успеха и на других участках фронта. Они наступали со всех направлений. Самое позднее 1 мая русские подойдут к имперской канцелярии. Сегодня или никогда, сказал Вейдлинг, немецкие войска могут попытаться прорвать русское кольцо и вырваться из Берлинского мешка. Гитлер ответил, что это невозможно. Отдельные солдаты и офицеры могут прорваться сквозь линию фронта, но для больших подразделений измотанных, плохо вооруженных и лишенных боеприпасов солдат такой прорыв попросту немыслим. Как всегда, решение Гитлера было окончательным.

После совещания фон Белов послал за своим ординарцем Хайнцем Матхизингом [220] , которому он приказал подготовиться к дороге. Потом он попрощался с Гитлером. Так же, как прощаясь с Лоренцем, Гитлер пожал фон Белову руку, но не сказал при этом ни слова. После этого фон Белов попрощался с остальными обитателями бункера. Генерал Кребс попросил фон Белова передать привет своей жене, если это окажется возможным, и дал ее адрес, а кроме того, передал фон Белову письмо генералу Йодлю. В нем [221] Кребс информировал Йодля, что положение Берлина критическое, что окружение его противником полностью завершилось, оружия и боеприпасов катастрофически не хватает, а их поставки по воздуху далеко не достаточны. Все берлинские аэродромы и посадочные полосы разбиты или захвачены противником, об армии Венка ничего не слышно и наступления его армии уже никто не ждет. Сопротивление в Берлине может продлиться самое большее несколько дней. Фюрер надеется, что и на других фронтах армии будут биться до последнего солдата.

220

Матхизинг был допрошен, и его показаниями воспользовались для подтверждения истории, рассказанной фон Беловом.

221

Содержание письма изложено согласно показаниям фон Белова, так как текст письма утрачен.

Постскриптум Гитлера фон Белову передал Бургдорф. Этот документ был адресован Кейтелю и представлял собой прощание Гитлера с вооруженными силами. В этом документе (если фон Белов правильно его воспроизвел) Гитлер констатировал, что сражение за Берлин подходит к концу. Он писал, что предпочтет самоубийство капитуляции, что назначил Дёница своим преемником и что двое его старейших сторонников – Геринг и Гиммлер – в конце предали его. Потом Гитлер обратился к анализу действий вооруженных сил, которые он своей стратегией довел до краха. Зато Гитлер хвалил военно-морской флот за его высокий моральный дух, каковым он искупил свой позор 1918 года. Флот нельзя винить в поражении. Гитлер простил люфтваффе; военно-воздушные силы сражались храбро, и это вина Геринга, что они не смогли сохранить первоначальное превосходство в воздухе. Что же касается сухопутных сил, то Гитлер видел их разбитыми на две неравные группы. На простых солдат, одним из которых был когда-то сам Гитлер, солдат, доверявших ему так же, как он доверял им; и генералов, не сумевших как следует воспользоваться солдатами – этим мощнейшим орудием войны. Эти генералы противились его (Гитлера) стратегии, подрывали его политику и даже замышляли убить его. В этом своем последнем письме Гитлер не смог удержаться от того, чтобы еще раз высказать ненависть к Генеральному штабу армии, который он сам когда-то считал самым могущественным орудием войны, которое когда-либо видел мир. «Народ и вооруженные силы, – писал Гитлер (в изложении фон Белова [222] ), – пожертвовали всем, чем могли в этой длительной и тяжелой борьбе. Жертвы были непомерно огромны. Однако многие люди злоупотребили моим доверием. Нашу способность к сопротивлению всю войну подтачивали неверность и предательство. Из-за этого мне было не дано привести народ к победе. Штаб главного командования вермахта никоим образом нельзя сравнивать с Генеральным штабом времен Первой мировой войны. Командование вермахта не могло вовремя реагировать на изменения положения на боевых фронтах». Письмо заканчивалось повторением несбыточной мечты пангерманистов, единственного положительного пассажа из Mein Kampf: «Усилия и жертвы немецкого народа в этой войне были так велики, что я не могу поверить, что они были напрасны. Наша цель остается прежней – завоевание территории на Востоке для немецкого народа».

222

Оригинальный текст письма был уничтожен и изложен здесь в версии фон Белова. Однако анализ структуры текста говорит о том, что эта версия является правдивой.

В ночь с 29 на 30 апреля, фон Белов и его ординарец покинули имперскую канцелярию. Они тоже пошли по проторенной дорожке по Герман-Герингштрассе, через Бранденбургские ворота по Шарлоттенбургершоссе к железнодорожной станции Тиргартен, а затем по Кантштрассе, под огнем русских, дошли до Мазуреналлее к командному пункту батальона гитлерюгенда, откуда проводник провел их по Рейхсштрассе к Имперскому стадиону. Там они догнали Фрейтага фон Лорингхофена, Вайса и Больдта, а затем последовали за ними к Пихельсдорфскому плацдарму, откуда на следующее утро, подобно своим предшественникам, поплыли на лодках по Хафелю и высадились на западном берегу между Гатовом и Кладовом.

Глава 7 Смерть Гитлера

Когда фон Белов покидал бункер, Гитлер уже готовился к финальному акту своей пьесы. Днем в бункер была доставлена еще одна новость из внешнего мира: Муссолини был мертв. Соучастник гитлеровских преступлений, провозвестник фашизма, первым показавший Гитлеру возможность установления диктатуры в современной Европе и опередивший его в крушении иллюзий и поражении, наглядно показал ему теперь, какая судьба ждет поверженного тирана. Захваченные партизанами во время всеобщего восстания в Северной Италии Муссолини и его любовница Клара Петаччи были казнены, а их тела за ноги повешены на рыночной площади Милана. Разъяренная толпа била их трупы и швыряла в них камни. Если бы эти подробности стали известны Гитлеру и Еве Браун, то они еще раз повторили бы свои предсмертные распоряжения: их тела должны быть уничтожены так, «чтобы от них вообще ничего не осталось». «Я не желаю попасть в руки врага, которому требуется новое зрелище для отвлечения его истерических масс». На самом деле невероятно, чтобы детали казни Муссолини и Петаччи были известны Гитлеру и укрепили его в принятом решении. Судьба свергнутых деспотов во все времена была одинаковой; и Гитлер, велевший подвесить тело одного генерал-фельдмаршала на крюк, как тушу забитой коровы, не нуждался в отвлеченных исторических примерах для того, чтобы понять, какая судьба ждет его собственный труп, если он будет найден [223] .

223

Люди, воображение которых развито сильнее, чем память, часто утверждали, что на решение Гитлера повлияла судьба Муссолини. В рассказе о застольном разговоре заключенных в Нюрнберге, приписываемом главному психиатру процесса и опубликованном в га зете Sunday Express 25 августа 1946 года, даже цитировалось высказывание Геринга: «Вы помните, что случилось с Муссолини? Мы видели фотографию, на которой он и его любовница мертвые валялись в канаве, а потом были подвешены вверх ногами. Они выглядели ужасно! Гитлер пришел в неистовство и начал кричать: «Такого со мной не случится никогда!» Но одно лишь сопоставление дат опровергает этот вымысел. Геринг в последний раз видел Гитлера за восемь дней до смерти Муссолини. Сам Геринг, находясь в тюрьме, мог видеть фотографии, Гитлер – нет. Такова ценность человеческих свидетельств, на которых, однако, часто основывается писаная история.

Днем Гитлер приказал убить свою любимую эльзасскую овчарку Блонди. Профессор Хаазе, лечивший теперь раненых в своей берлинской клинике, явился в бункер и отравил собаку. Две другие собаки, жившие в имперской канцелярии, были застрелены фельдфебелем, который за ними ухаживал. После этого Гитлер дал капсулы с ядом двум своим секретаршам, чтобы они воспользовались ими в случае крайней необходимости. Он извинился за то, что не смог преподнести им лучшего прощального подарка, похвалил за мужество и в обычной своей манере добавил, что ему хотелось бы, чтобы его генералы были так же надежны, как они [224] .

224

Показания фрау Юнге.

Вечером, когда обитатели двух наружных бункеров обедали в импровизированной столовой, устроенной в центральном проходе бункера фюрера, туда явился один из эсэсовских охранников, сказавший присутствующим, что фюрер хочет попрощаться с дамами, и приказал никому не ложиться спать до получения приказа. Около половины третьего утра этот приказ поступил. Все были вызваны по телефону в бункер и снова собрались в столовой – офицеры и женщины, всего около двадцати человек. Когда все собрались, из своих личных апартаментов вышел Гитлер в сопровождении Бормана. Взгляд Гитлера был отстраненным, глаза блестели от покрывавшей их влажной пленки, которую так красочно описала Ханна Рейтч. Некоторые из присутствующих даже решили, что Гитлер находится под воздействием наркотиков; но такое объяснение не могло прийти в голову тем, кто изо дня в день наблюдал Гитлера в его последние дни. Молча Гитлер пошел по проходу, пожимая руки женщинам. Некоторые из них заговаривали с ним, но он либо молчал в ответ, либо мычал что-то нечленораздельное. В тот день молчаливое пожатие рук было обычным для Гитлера [225] .

225

Рассказ баронессы фон Варо.

Когда Гитлер ушел, участники и свидетели этой странной сцены некоторое время обсуждали ее значение. Они сошлись на том, что значение могло быть только одно: фюрер вот-вот покончит жизнь самоубийством. После этого в бункере произошло нечто невероятное. Казалось, что с души обитателей бункера слетело тяжелое и темное облако. Страшный колдун, тиран, наполнявший их дни невыносимым мелодраматическим напряжением, скоро умрет, и в краткий миг сумерек они наконец смогут свободно поиграть. В столовой, где находились солдаты и ординарцы, шли танцы. Когда солдатам сообщили новость, они и не подумали прекратить свое развлечение. Вестовой из бункера фюрера велел им утихомириться, но танцы продолжались как ни в чем не бывало. Портной [226] , работавший в ставке Гитлера и оказавшийся теперь вместе с другими заложником в бункере, страшно удивился, когда бригаденфюрер Раттенхубер, начальник полицейской охраны Гитлера и генерал СС, сердечно похлопал его по плечу и поздоровался с ним с демократичной фамильярностью. Привыкший к строгой иерархии бункера, портной был несказанно удивлен. К нему отнеслись так, словно он был старшим офицером. «Впервые я услышал, как высокопоставленный офицер сказал мне «Добрый вечер!», и я понял, что настроение в бункере полностью изменилось». Потом от одного из солдат портной узнал причину такого внезапного и неожиданного дружелюбия. Ничто так не стирает классовые различия, как общая опасность и общее облегчение.

226

В.О. Мюллер.

Гитлер готовился к смерти, но в бункере был по крайней мере один человек, который в это время думал о жизни: Мартин Борман. Уж коли он не смог заставить германские армии прийти в Берлин, чтобы спасти Гитлера и его самого, то он по меньшей мере будет настаивать на мести. Вскоре после прощальной церемонии, в четверть четвертого утра 30 апреля, Борман отправил одну из тех телеграмм, в которых живо чувствуется нервозная атмосфера, царившая тогда в бункере. Телеграмма была адресована Дёницу в Плоэн. Борман не доверял обычной связи и отправил телеграмму через гаулейтера Мекленбурга. Вот ее содержание: