Последние дни Константинополя. Ромеи и турки

«Джустиниани со своими воинами погибнет, и я – тоже», – сказал себе Тодорис, ведь стены являлись единственным, что защищало от турецкой армии, которая была как море, но стены постепенно превращались в бесполезные кучи камней и битого кирпича.

Вспомнилась ночная битва, состоявшаяся три недели назад [22] , которая чуть не закончилась взятием Города. Именно тогда стало очевидно, что даже могучий Джустиниани нуждается в помощи, и если он не получает её, то бессилен.

22

В «Повести о взятии Царьграда» Нестора Искандера утверждается, что битва 6–7 мая происходила днём. В записках венецианца Николо Барбаро утверждается, что битва была ночная, и в романе принята именно эта версия.

Вода подтачивает плотину, и турецкое войско так же постепенно подтачивало оборонительные укрепления. Три недели назад всё было очень похоже на то, что происходило вчера: враги очень усердно палили из пушек, постепенно разрушая стены, но не шли на штурм. Они наблюдали, как ядра разбивают Малую крепостную стену, а затем – как бьют в Большую.

Джустиниани, на чьём участке это происходило, слишком поздно осознал степень опасности. Ведь дела вроде бы шли как обычно: турки стремились разрушить, а он восстанавливал.

Впрочем, начальника генуэзцев вряд ли следовало винить, ведь Тодорис, находившийся там же и, как всегда, таскавший мешки вместе с генуэзцами, тоже пропустил момент, когда события стали развиваться слишком быстро.

Наверное, следовало что-то заподозрить тогда, когда генуэзцы, измотанные бесконечным строительством, начали покрикивать друг на друга.

– Быстрее! Тащите ещё мешки! – кричали «каменщики», занимавшиеся укладкой.

– Быстрее кладите! Надо скорее вкапывать колья! – кричал на «каменщиков» Джустиниани.

Все торопились, но никто не замечал, что стены разрушаются чуть-чуть быстрее, чем восстанавливаются, и что отставание увеличивается.

Стоя на стенах ближе к северо-западному углу, а вернее – неподалёку от Влахернского дворца, генуэзцы с ненавистью смотрели на исполинскую турецкую пушку, выделявшуюся своими размерами среди других турецких орудий, как корабль среди рыбацких судёнышек. Даже деревянная опора, на которой покоилась эта громадина, по размерам могла соперничать с корпусом корабля.

Пушка стреляла огромными ядрами, которые казались большими даже на расстоянии, а разрушения от них получались такие, будто оборонительные стены Города построены из мокрого песка.

Конец ознакомительного фрагмента.