Последние дни

Какие же странные бывают предначертания. Я подумал об этом в тот день, когда Ландрю приговорили к смерти, а точнее, на следующий день, когда об этом написали в газетах. И подумал не в связи с месье Ландрю (хотя мог бы), а в связи с одним кривым, которому какой-то тип выколол единственный глаз. Заметка в хронике происшествий не на шутку взволновала месье Толю — взволновала намного больше, чем смертный приговор месье Ландрю. Происшествие было пересказано из рук вон плохо. Толком не ясно, что произошло. Это остается загадкой. В любом случае кривой теперь стал слепым. Вот оно, предначертание! До чего же предначертание странная штука! Я предполагаю, что этот кривой каждый день приходил в одно и то же кафе, возможно, в течение лет двадцати, — это просто предположение. Изо дня в день он появлялся и появлялся, как солнце каждое утро или звезды каждый вечер, и совершал годичный цикл вместе с временами года. Когда раскрывались первые листья, он, должно быть, говорил «весна пришла», а когда они падали в грязь, наверное, произносил «зима наступила». Один и тот же официант каждый день подавал ему один и тот же аперитив, и старик, несомненно, рассчитывал, что так будет продолжаться еще долго, возможно, он ожидал — всегда. Теперь все закончилось. Все ожидания рухнули. Однако это наверняка можно было прочесть по звездам, но кто подумал на них посмотреть?

Когда я вижу, как вращается вокруг меня мой крошечный мир, я думаю о том, что однажды предначертанное свершается; и тогда кто-нибудь уходит. Иногда для этого требуются годы и годы. Некоторые превратились в стариков, из раза в раз повторяя природные циклы, оседлав свой очередной день рождения, как деревянную лошадку. При виде такого постоянства можно подумать, что они не остановятся никогда, что ось у них смазана превосходно и колесо их жизни не перестанет вращаться. Но однажды предначертанное свершается. Иными словами, однажды они умирают. Те, кто помоложе, крутятся здесь не так долго, а когда исчезают, это означает, что они крутятся теперь в другом месте. Я же в природные циклы не вовлечен, и смена времен года меня не затрагивает. Времена года зависят от положения планет, а поскольку их путь мне известен, то я словно иду вослед времени. Завсегдатаи ни о чем не подозревают, и от этого мне иногда хочется рассмеяться.

XV

Библиотека Сорбонны отапливалась гораздо лучше, чем библиотека Святой Женевьевы; поэтому Роэль не нашел там ни одного свободного места. Он ненавидел библиотеки, однако несколько часов назад проникся решимостью серьезно подготовиться к экзаменам и в связи с этим считал своим долгом отправиться читать фундаментальные труды — а именно, труды господ профессоров, чтобы хоть немного представлять себе, что полагается думать о языке, об инволюции, противопоставленной эволюции, о первобытном сознании, о кастах в Индии, о модальностях оценки или о последнем этапе платоновской философии. Такое рвение к работе совпадало с тем обстоятельством, что Роэль жил теперь с одной цыпкой, с которой познакомился в тот день, когда она скучала перед чашкой кофе со сливками; он пошел на хитрость, пригласив ее в кино, а теперь они жили вместе, и это длилось уже восемь дней.

Итак, Роэль убедился, что свободных мест нет. Неудачно, однако, начинал он новую учебную жизнь; была уже половина пятого. Для работы оставалось полтора часа; без двадцати пять он появился в Святой Женевьеве. Там было не так тепло, зато не проверяли студенческие билеты, так что читатели все равно подтягивались. Атмосфера была более строгая, чем в Сорбонне, но также более тусклая и слегка гнилостная. Роэль обошел столы, разглядывая девиц, и уселся напротив студентки-с-большими-глазами-и-растрепанными-волосами, которая читала одно из изданий «Фуане» [58] . Он достал из кармана несколько листков, с шумом их скомкал и разнообразными гримасами попытался привлечь внимание девушки; но прилежная студентка подняла глаза раза два, не больше.

58

Серия учебных книг.

Теперь ему предстояло выбрать произведение и попытаться получить его у недоброжелательных хранителей, вприпрыжку бегавших между стеллажами. Вслед за ними семенил разношерстный читатель, готовый выдержать любые унижения, лишь бы ощутить в руках желанный том ин-октаво [59] . Каждый раз, когда Роэль отваживался сюда прийти, у него были неприятности с местными «послами по особым поручениям». Он принялся смотреть картотеку в поисках шифра. Вот еще одна вещь, которую он ненавидел. Замусоленные картонные карточки вызывали у него отвращение. Наконец, он оформил требование и, вручив его хранителю, в свою очередь повторил его перемещения. В конце концов он получил труд «в собственные руки». Поникший Роэль вернулся на свое место; тут он заметил Тюкдена, который уткнулся носом в какой-то томище.

59

Книга форматом в восьмую долю листа.

— Ну что, как дела? — спросил у него Роэль.

Тюкден что-то промямлил; он не любил, когда его заставали врасплох.

— Что это вы читаете?

— О, это старая книга, — ответил Винсен, закрывая ее.

Приятель не стал настаивать.

— Вы уже уходите?

— А вы?

Роэль увел его прочь. Они спустились по улице Кюжас.

— Много работаете?

— Бывает. Но в основном то, что я делаю, не имеет отношения к программе.

— А что вы сейчас читали?

Тюкден улыбнулся.

— De vita propria [60] Кардана [61] .

— Кто вас надоумил это прочесть?

— Бейль. Никогда не читали его «Словарь» [62] ? Удивительная вещь.

— К черту это все! Эрудиция вас погубит, старина. На фига вам сдался «Словарь» Бейля? Я берусь за такое старье, только если это есть в программе.

— Ну вот, теперь вы с Бреннюиром рассуждаете одинаково.

— Нет, в самом деле, вы серьезно относитесь к диплому по фило(софии)?

60

О частной жизни (лат.).

61

Кардано, Джероламо (фр.: Жером Кардан) (1501–1576) — итальянский математик, врач и философ. «De vita propria» (1575) является его автобиографией. Изобрел тип подвеса, названный его именем.

62

Бейль, Пьер (1647–1706) — французский философ литератор. Речь идет о его «Историческом и критическом словаре» (1696—97).

— Нет, конечно.

— Так в чем же дело? Зачем убивать время над старыми книгами? Лучше бы их сжечь. В огонь Святую Женевьеву — всем только легче будет! Спалить все эти паучьи сети.

— Может, и Лувр заодно?

— И Лувр!

— Я уже читал подобное в дадаистских журналах, — сказал Тюкден. — Только вот, дадаисты так ничего и не сожгли. А книга Кардана — произведение необыкновенное, и спрашивается, во имя чего вы помешали бы мне ее прочесть?

— Не собираюсь я тебе мешать. Правда, это хоть чуть-чуть интересно?

— Да. Очень современно.

— Надо будет почитать.

— Знаете, вам бы стоило прочесть «Рожок игральных костей» [63] . Потрясающе. Вся современная поэзия идет от Макса Жакоба и Аполлинера.

— Это не тот тип, который переменил веру?

— Тот. Но это никак не влияет на поэтическую значимость его книги.

— Естественно.

— Вообще-то я атеист, — внезапно сказал Тюкден.

— Зайдем сюда?

Они сообщили Альфреду о своем желании выпить пива.

63

Сборник стихотворений в прозе Макса Жакоба (1876–1944), вышедший в 1917 г. Родившийся в еврейской семье Жакоб принял католицизм в 1914 г. За пять лет до этого, в 1909 г., ему явился образ Христа.

— Кстати, как Ублен? — воскликнул Роэль. — У тебя нет от него новостей?

— Никаких. Думаю, и не будет. Он ведь уехал.

— Какая-то невероятная история. Что с ним произошло?

— Ничего. Просто уехал, и все.

Роэль посчитал ответ изящным.

— Что ты делаешь вечером? Поужинаем вместе?

— Меня ждут родители.

— Родители? Брось ты их на один-то вечер. Уже не маленький.

— Понимаешь, они вообще неплохие. Не хочу, чтобы они волновались.

— Так позвони им.

— У них нет телефона.

— Отправь им пневмописьмо.

— Где будем ужинать?

— Посмотрим.

— Хорошо, отправлю им пневмописьмо. Зайдем на почту на улице Дантона.

Несколькими минутами раньше Роэль начал изучать старенького господина, сидевшего за соседним столиком; вошли еще два стареньких господина и направились к первому. Роэль расслышал его имя. Это был не кто иной, как Бреннюир-старший.

— Ого, Пилюля, — сказал Тюкден, который как раз узнал Толю.

— Сматываемся, — предложил Роэль, подзывая официанта.