Последние каникулы, Шаровая молния

– Я этому Игорьку фасад покрашу!
– свирепо пообещал Вадик.- Не по первому разу шутит.

– Злится, ревнует,- сказала Оля.- Ну да! А ты и не знал? Эх ты, филин!
– Она засмеялась.- Ну, не как при любви ревнуют, а... Просто ему хочется вот так со мной посидеть. Ишь, хищник! Я его сразу раскусила!

– А меня?

– С тобой у меня ошибочка вышла, каюсь.- Оля толкнула Вадика лбом в плечо.- Думала, ты рыба вареная.- Она запрокинула голову, подставляя губы.- Ну! Сама прошу!

Они были уже за лагерем, на тропинке, едва натоптанной над обрывистым берегом. Под рукой жило ее тонкое податливое плечо, от него шло тепло даже из-под курточки. У дуба она остановилась, закинула Вадику руки на шею и не отстранилась, когда его жар передался ей. Ах, никогда она не была такой!

– Люблю!
– шептал ей Вадик.- Люблю тебя!
– Она уступала ему, то суетливо и слабо сопротивляясь, то замирая, покорная,- Оля!
– позвал он ее, задыхаясь.- Ну, скажи!

Она вздрогнула, открыла глаза и, как сквозь сон, слабо улыбнувшись, села, поникнув плечами, склонив набок голову. Дальний свет луны чуть бледнил ее лицо. Вадик закурил и лег навзничь, лицом к мутному, встревоженному небу.

– Странный ты, Вадька! Не пойму тебя!-озабоченно произнесла Оля.- Как дальше будет? Ты вправду меня любишь? Тогда почему ты?.. Ну, у тебя, в медпункте... Испугался, что обженю?

– Ты про это? А ты смелая, Ольке!..- восхитился Вадик. Он сел так, чтобы видеть ее лицо, дотронулся до него.- Объясню. Красть не хочу! Понимаешь? Ведь ты то огонь, то лед. Есть вещи, которые я в тебе совершенно не понимаю!

– А я в тебе,- быстро и серьезно сказала Оля.

– Когда ты, как сегодня, мне даже страшно делается: вдруг ты завтра все перечеркнешь? Ты мне нужна и ты мне не даешься.- Оля засмеялась, и Вадик торопливо поправился: - Ну, то есть я хочу сказать,.. Ты - свободный человек, точно знаю!

– Чудик ты, Вадька! У тебя девушки раньше были? Ну, признайся, Вадя! Я за старое ревновать не стану.

– Была,- буркнул Вадик, отворачиваясь.-Только она меня не любила. Держала рядом, не понимаю для чего. У нас все было, вроде бы ничего больше не пожелаешь - знаешь, так некоторые думают?- а шел к ней на свидание, как на войну. Измучился я с ней,- признался Вадик.

– Ты тоже требовал от нее все объяснить, все назвать? А она молчала, да?
– Оля вела пальцем по его носу, по губам.- Она просто не любила тебя, это ты точно угадал.

– Человек - святыня!
– сказал Вадик,-А женщина вдвойне. Потом она меня ненавидела. И, может быть, всю жизнь ненавидеть будет. А за что? За то, что не полюбила меня?

– А ты не робкий, да, Вадя? Ты просто интеллигент, да?

– Ой! Оставим этот разговор, противно! Так и слышу интонации твоего друга.

– Он здесь ни при чем!
– отрезала Оля.- Я спрашиваю: ты интеллигент? Мне это нужно знать от тебя. Ну?

– - По происхождению и по убеждению - да.- Вадик улыбнулся и получил за это по макушке.- Оля, драться нехорошо!
– Его продолжали бить.- Ну, Оль! Бить интеллигента нельзя, он слабый! Ну, Оль!.. Больно! Отрекаюсь, отрекаюсь!.. Я робкий!

– И Ведьма сказала - ты слабый, потому что добрый. А того доктора звали Александр Иванович Лучков. Вот!

– Откуда ты знаешь?
– подскочил Вадик, Он схватил Олю за плечи.- Разговаривала с ней? Пока я купался? Расскажи!

– Она пила настой. Какой-то такой настой, против которого нет спасения. Так что ты все хорошо сделал, а вылечить ее не смог бы никогда. Слушай, Вадька, а почему ты совсем не переживаешь?

– Вот отчего такое затемненное сознание,- сообразил Вадик.- Я ведь все по максимуму делал, как большой...

– Она легко умерла?

– Упокоилась, как говорят старушки. Поэтому я и хочу на мой единственный раз иметь все настоящее и целиком. Настоящую работу, настоящую любовь, настоящую жизнь.

– Ну, насчет работы все в порядке, кажется,- с вызовом произнесла Оля.- А об остальном тебе судить.- Все это время она смотрела на него странно большими глазами, внимательно и пристально, а теперь отвернулась и встала. Поднялся и Вадик, опять обнял ее, но она не отозвалась.- Гляди!
– Оля протянула руку.- Видишь что-нибудь? Плохо, что мы все время ночью разговариваем. Ночью сам себе кажешься большим, а все остальное не видно. Ну, видишь что-нибудь?

Их глазам, привыкшим к темноте, из-под густой ночной тени дуба открылся горизонт бугрящейся воды с серебрением по краю, а за ним - непроглядный мрак всего остального мира, про который известно, что он есть.

Вадик проводил Олю до темного крыльца. На прощание они стиснули друг другу пальцы до боли - здесь была как бы запретная зона, и они никогда не целовались. Оля поднялась по ступенькам на крыльцо, Вадик ждал скрипа отворяемой двери, но Оля вдруг испуганно ойкнула. И тут же послышался голос Сережи-комиссара:

– Тихо, тихо, не шуми, это я тут... сижу.

– Привет!
– шепнул Вадик.- Бессонница?

– Да нет. Так просто... Я все про собрание думаю.

Вадик улыбнулся:

– Утро вечера мудреней, комиссар, Иди спать.

Сережа не отозвался, и была минута полной, мертвой тишины. Потом он встал и молча ушел за дверь.

– Он совета у тебя спрашивал!
– с сердцем сказала вдруг Оля.- А ты его мордой об стол. Эх, Вадик!..

– Здравствуйте, доктор!
– улыбаясь ему ярко накрашенным ртом, обрадовано сказала секретарша директора.- Я про вас передачу слышала! А директора нет!
– игриво добавила она.- В поле. Теперь его до обеда не поймать.

– Мне обязательно надо с ним поговорить,- вздохнул Вадик.- Насчет машины. Отобрал у отряда машину!
– ища сочувствия, объяснил он.

– Ну!
– Секретарша безнадежно махнула рукой.- Откажет! У нас трех водителей на уборочную в район взяли. Да и работа у вас невыгодная.- Она вытащила из ящика стола пачку сигарет, предложила Вадику. Закурив, спрыгнула со стула и плотно закрыла дверь, возвращаясь за свой стол, она прошла рядом, обдавая Вадика тяжелым запахом духов и табака. Горб углом выступал у нее на спине, по-детски худой, узкой.

– Подождите, доктор!
– всполошилась секретарша, когда Вадик с расстроенным лицом поднялся со стула. Он остановился.- Вы можете меня проконсультировать?
– помолчав и будто бы решившись, спросила она, глядя в окно.

– Пожалуйста. Только ведь я детский врач все-таки.

– Я зайду к вам на днях, можно?
– кокетливо спросила она. И рукой с зажатой в пальцах сигаретой помахала ему.

Вадик пошел вдоль поля, по шоссе, надеясь попасть в лагерь на попутной машине, но дорога была пустынна. Поле ярко зеленело, живое, ветер гнал по нему волны. Вадик топал по обочине, разглядывая облачное небо, колышущееся поле, темно-зеленый лес, и уже далеко отошел от центральной усадьбы совхоза, когда сзади раздались сигналы машины. Он обернулся и увидел быстро приближающийся "газик". В лобовом стекле белела рубашка директора.