Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна
Шрифт:
— Не доберемся!
— Непременно.
— Ах! Тысяча чертей!
Громкий треск… Отчаянные вопли… Машина зацепила трамвай, затем, отброшенная к забору, превратила в щепки метров десять досок и, в конце концов, разбилась об угол каменного парапета.
— Шофер! Свободен?!
Это был голос Люпэна. Лежа еще на животе на газоне лужайки, он окликнул такси…
Люпэн поднялся, увидел вдребезги смятый автомобиль, толпу, собиравшуюся уже вокруг Октава, и вскочил в другую машину.
— К министерству внутренних дел, на площадь Бово… Двадцать франков на чай!
И,
«Ах, нет, он не умрет, — думал Люпэн. — Нет, тысячу раз нет! Это не ляжет на мою совесть! Достаточно того, что я был игрушкой в руках этой женщины, что дал себя обвести вокруг пальца, как школьник… Стоп! Довольно позора! Я отправил этого несчастного в тюрьму… Я подвел его под смертный приговор… К самому подножью эшафота… Но он на него не взойдет! Если это случится, мне останется лишь послать себе пулю в лоб!»
Приближались к заставе. Он наклонился вперед:
— Двадцать франков сверх всего, шофер, если не остановишься!
И крикнул, когда поравнялись с контрольным постом:
— Служба Сюрте!
Проехали, однако, благополучно.
— Не смей тормозить, о дьявол! — заорал Люпэн. — Быстрее! Еще быстрее! Боишься задеть парочку старух? Дави их! Я за все плачу!
За несколько минут они доехали до министерства, на площадь Бово.
Люпэн бегом пересек двор, поднялся по парадной лестнице. В приемной было полно народу. Он написал на листке бумаги «Князь Сернин» и, прижав в угол дежурного швейцара, сказал:
— Это я, Люпэн. Узнаешь, не так ли? Я устроил тебя на это место, настоящую синекуру, здесь ты как на пенсии, правда? Так вот, ты должен немедленно меня провести к премьеру. Отнеси ему этот листок. Большего от тебя не требуется. Премьер тебя только отблагодарит, будь уверен… Я — тоже… Ступай же быстрее, идиот! Валенглей меня ждет.
Десять секунд спустя Валенглей сам высунул голову из кабинета и не без иронии проронил:
— Пригласите «его светлость».
Люпэн торопливо вошел, закрыл за собой дверь и, с ходу перебивая премьер-министра, сказал:
— Нет, не надо речей, вы не можете меня арестовать… Это значило бы погубить себя и скомпрометировать кайзера… Нет… Речь совсем о другом… В двух словах: Мальрейх невиновен. Я обнаружил настоящего преступника… Это Долорес Кессельбах. Она мертва. Ее труп — там, где я его оставил. У меня неопровержимые доказательства. Сомнений не может быть. Все сделала она…
Он перевел дух. Валенглей, казалось, ничего не понимал.
— Дело срочное, господин премьер-министр, Мальрейха надо спасти. Подумайте сами… Судебная ошибка… Упадет голова невинного… Отдайте распоряжения… Новое расследование… Не знаю уж… Но нужно торопиться, время не ждет…
Валенглей внимательно на него посмотрел, подошел к столу, взял с него газету и протянул ее Люпэну, очертив пальцем статью.
Люпэн сразу увидел заглавие:
«Казнь чудовища. Сегодня утром Луи де Мальрейх был обезглавлен…»
Он не стал дальше читать. Ошеломленный, уничтоженный, со стоном отчаяния он рухнул в кресло.
Сколько времени он оставался
в нем? Оказавшись снаружи, Люпэн не смог бы этого сказать. Вспомнилось долгое молчание; он увидел, как над ним склонился Валенглей, обрызгавший его холодной водой. Вспомнился глухой голос премьера, говорившего почти шепотом:— Слушайте… Об этом не надо ни с кем делиться… Он был невиновен? Вполне возможно, я не говорю «нет»… К чему, однако, разоблачения?.. Огромный скандал?.. Судебная ошибка может возыметь неисчислимые последствия. Стоит ли? Ради реабилитации? К чему она? Он ведь не был даже приговорен под своим настоящим именем. На публичное осуждение представлена фамилия Мальрейх… И это действительно фамилия лица, совершившего все преступления… Так что же?
И, тихонько подталкивая Люпэна к двери, заключил:
— Возвращайтесь туда… Устраните тело, оно должно исчезнуть… Чтобы никаких следов, постарайтесь… Никаких следов от всей этой истории… Я рассчитываю на вас, смотрите…
И Люпэн отправился обратно. Он возвращался, действуя, как автомат, который получил приказ, поскольку собственной воли у него уже не осталось.
Несколько часов он прождал на вокзале. Машинально поел, взял билет и устроился в одном из купе. Он спал плохо, с пылающей головой, с кошмарами и смутными пробуждениями, в которые пытался понять, почему Массье не стал себя защищать.
«Это был сумасшедший, — думал он. — Наверняка… Полубезумный, по крайней мере… Он когда-то был с ней знаком… Она отравила его жизнь. Свела его с ума. И тогда, не желая больше жить… К чему ему было защищаться?»
Такое объяснение успокоило его лишь наполовину, и он дал себе слово рано или поздно выяснить эту тайну, узнав истинную роль, которую Леон Массье сыграл в жизни Долорес. Пока же это было не столь важно. Одно представлялось ясным — безумие Массье, и он упорно продолжал твердить:
«Это был сумасшедший… Этот Массье наверняка был сумасшедший… Впрочем, они все сумасшедшие, эти Массье… Целое сумасшедшее семейство…»
В полубреду он путался уже в именах, его мозг начинал сдавать…
Но, выходя из вагона на станции Брюгген, на свежем воздухе раннего утра он приободрился душой. Все предстало ему вдруг в другом свете. И он воскликнул:
— Ну что же, в конце-то концов! Почему он не стал протестовать?! Я не могу быть за него в ответе… Это было настоящее самоубийство — с его-то стороны… Что-то ведь между ними, наверно, было, чем-то в деле участвовал и он… И проиграл… Мне очень жаль… Но что поделаешь!..
Потребность действовать опять опьяняла его. И, все еще страдая, терзаемый раскаянием в преступлении, виновником которого все-таки себя считал, он обратил уже взоры к будущему.
«Это издержки войны, — размышлял Люпэн. — Не будем об этом думать. Ничто еще не потеряно. Наоборот! Долорес была на моем пути препятствием, так как в нее влюбился Пьер Ледюк. Долорес больше нет; Пьер Ледюк отныне — всецело мой. И он женится на Женевьеве, как я решил. И будет править. А я останусь притом хозяином. И Европа! Европа будет моей!»