Последние сумерки

Хотя какая разница, за кого его примут?! Он привычно ненавидит в себе эти приступы романтизма, а потому неохотно, но уверенно цедит вторую порцию ледяной горечи, когда слышит тревожное дребезжанье звонка.

Он отставляет недопитый виски, закрывает бутылку. Матерясь про себя, бестолково ищет под кроватью сандалии, конечно, не находит и – снова к бару. Достает второй стакан, вместе с початой бутылкой ставит на столик у дивана – она ведь, наверное, захочет выпить. Все проститутки пьют. Или VIP – не пьют?

Он открывает дверь. И понимает, что мир сошел с ума.

– Ты?!

– Я. Пустишь?

Он отступил на шаг назад, пропуская ее внутрь. Она была все та же, но в то же время совсем другая. И эта седая прядь…

– Здравствуй, Славка.

Он отвечает на приветствие не сразу, что бывает с ним редко – воспитание есть воспитание, несмотря ни на что. Ее улыбка – в меру приветливая, в меру нерешительная, совсем чуть-чуть кокетливая и даже искренняя – заставляет растеряться больше, чем неожиданная серебряная прядь в русых волосах. Которая, впрочем, вовсе ее не портит. Скорее – наоборот.

– Здравствуй… – тянет он удивленно.

Низкий густой голос, одна из основ его привлекательности, мог становиться по его желанию невероятно сексуальным и столь же невероятно презрительным.

– Я тебе не нравлюсь?

Он не отвечает. Отворачивается, чтобы налить себе еще, а заодно разобраться в собственных реакциях, осмысливая увиденное.

Она спросила это так просто, что невозможно не устыдиться оценивающего взгляда снизу вверх, которым только что ее окинул. И ведь всегда знал – она не из тех, на кого можно смотреть подобным образом. В принципе выглядит она так, что надо бы… что? Кинуться к ней, припасть к ручке и предложить чашку кофе вместо стакана Джонни Уолкер?

– Если так, ты можешь сказать мне, чтобы я ушла. И я…

– Да нет, напротив. Просто я, наверное, не знаю, как себя с тобой вести.

Примечательно, после этих слов оба облегченно вздыхают.

– Проходи. Выпьешь чего-нибудь? Хотя ты, наверное, не пьешь…

Он нервно усмехается, натолкнувшись на свое отражение в зеркале над диваном. Нарочито бесформенные джинсы, черная футболка припечатана на груди нагло-зеленым листиком марихуаны. Мешков под глазами не могут скрыть даже упавшие на лицо волосы, хорошо хоть чистые. Престарелый рок-герой на отдыхе, да и только. А когда оборачивается, лицо у нее такое, будто она уже знает, что он скажет дальше.

– И не куришь? Не ругаешься матом, не спишь, с кем попало?

– Ты почти прав.

– Почти?!

Он не собирался, не хотел и все же невольно повысил голос.

Она, кажется, не замечает его тона. С той же, видимо, врожденной раскованностью подходит, чтобы заглянуть в его руку, опасно сдавившую стекло стакана. Она выше его, что понятно – наверняка очередная неудавшаяся модель.

– А ты что пьешь? А… Налей немного.

Он долго возится у бара со льдом и лимоном, радуясь поводу отвлечься на знакомые действия, привычные фразы.

– Располагайся, будь как дома. Может, еще что-нибудь… Что такое?

Продолжая вежливо улыбаться, она внимательно смотрит на его ноги.

– Можно я сниму туфли?

– Э… Конечно.

Она выскальзывает из обуви, оставляет изящные босоножки там, где только что стояла. Теперь их глаза на одном уровне.

– Какой у тебя приятный пол. Прохладно.

У нее узкие ступни, а лак на ногтях либо отсутствует, либо совсем незаметен, и кажется, что это детские пальцы смешно расплющиваются на его полу. Тут до него доходит, что в ней не так.

Она сама! Исчезла та детская вера в любовь и чудо, которая всегда так его раздражала. Главным образом потому, что была ему недоступна. Теперь же эта новая Юлия была гораздо ближе ему, чем та. Хотя та явно любила его больше. И искреннее…

Что такое? Ах да, слишком долгая пауза, он слишком явно ее разглядывает. Впрочем, находчиво выходит из положения.

– Я пытался тебя вернуть, знаешь?

Юлия молчит. И смотрит на него своими глазами-хамелеонами, которые всегда завораживали, заставляя забывать о самом главном. О чувстве свободы.

– Я звонил, приходил… А ты все где-то бегаешь. Мама твоя сказала – то по лесам, то по болотам, то вообще в монастырь ушла…

– Ушла.

– И что, теперь решила вернуться?

– Решила…

– Хм… Зачем же, интересно?

– Интересно?

Глаза в глаза, хамелеоны против черно-серого, словно антрацит, озера его взгляда.

Любой наш шаг к чему-то ведет. Демон внутри нее плотоядно ухмыльнулся, а на лице Юлии заиграла смущенная, если не влюбленная улыбка.

– Из-за тебя.

– ??? – брови Вячеслава взлетели.

– К тебе.

– Ко… мне?

– Ты не рад?

– Но ты решила забыть меня!

– А теперь поняла, что не могу без тебя жить…

Весь его вид показывал, что он не верит. Да так оно и было на самом деле. Однако Юлию вел вперед сам Марк, нашептывая ей на ухо гениальные в своей циничности мысли – а это что-то да значит. Впрочем, возможно, в любой женщине, даже в самой наивной, может поселиться демон, если она загнана в угол?

– Ты ведь пытался вернуть меня? Я знаю, мама говорила… – соврала Юлия, не дрогнув, хотя ничего такого не знала. А если бы даже и знала, разумеется, никогда, ни при каких обстоятельствах ей не пришло бы в голову так себя вести. Боже… возможно, тогда сейчас все было бы по-другому. Был такой фильм – «Эффект бабочки», вдруг вспомнила Юлия. Фильм о том, что любой наш шаг, любое слово, любое движение ведут к определенным последствиям – и только к таким.

Каждый шаг… А этот-то уж точно!

Юлия шагнула вперед, не отрывая взгляда от антрацитовых озер.

А он, кажется, даже испугался. Их ауры столкнулись в напряженном противостоянии. И на мгновение Юлии показалось, что он сейчас возьмет ее за плечи, аккуратненько развернет и, вежливо улыбнувшись, отправит обратно за порог.

Именно поэтому она вскинула руки порывистым жестом и обняла его за шею. Пальцы мгновенно вспомнили это ощущение мягких завитков на шее под волосами.

Вячеслав вздрогнул. И демон, поселившийся у нее внутри, воспользовавшись минутным замешательством противника, прильнул к его губам нежно и властно. Вячеслав оказался не в силах сопротивляться потусторонней силе, ведущей ее. Он так быстро сдался, его оказалось настолько просто провести, что Юлия, будучи уже на пороге победы, чуть было не отказалась от нее. Но ребенок в ее животе, ребенок Белояра снова явственно напомнил о себе. И она прижалась к оглушенному Вячеславу так доверчиво и трепетно, как только могла.

Она осталась. Так и должно было быть. Все наши шаги ведут к определенным последствиям.

– Будешь? – Вячеслав протягивает ей стакан, где на дне плещется медово-янтарная жидкость.

Она отпивает глоток и морщится. От виски или от боли, что сдавила сердце холодными ладонями в разгар жаркого лета?

Они молча глядят друг на друга в тишине дома. И он понимает, что сейчас все начнется. Сейчас вот и будет любовь. Видно, и она это понимает. Они будто вспомнили, зачем сидят тут, пьют виски, беседуя, как старые знакомые. Она поднялась. Тихо, словно взлетела, легкая и стремительная, и неужели в свободе ее движений скрыто напряжение?