Последние времена (сборник)

Несколько часов он просидел на скамейке в парке, слушая, как веселый оркестр наигрывает бодрые мелодии. К нему подсаживались кудрявые девчушки, прижимались, хохотали и тащили его за собой — в городе был какой-то праздник, а может быть, праздник здесь был всегда. Тезкина ничто не трогало. Что теперь делать, куда идти дальше, он не знал. Но одну вещь понимал с очевидностью — вернуться так просто домой он не сможет. Он настолько остро ощутил свою утраченную связь с Козеттой, что не раздумывая отдал бы все для того, чтоб с нею встретиться. И там же, в парке, Саня решил, что, покуда у него достанет сил и денег, он будет ездить по Германии и искать ее, и Бог даст — в этом он был уверен — ее встретит.

Не такая уж большая страна Германия, чтобы разминулись в ней двое русских, кому обещали встречу пасхальные звезды над речкой Березайкой.

5

Он искал ее повсюду, на севере и на юге, во Франкфурте, в Дюссельдорфе, на Рейне, в Руре и в Саксонии, ночуя в дешевых гостиницах и кемпингах, передвигаясь на автобусах и поездах, а когда кончились деньги — автостопом, точь-в-точь, как некогда по Украине. И теперь снова приходилось ему ночевать на улице, в парках и лагерях для беженцев, нелегально подрабатывая мытьем посуды.

Он увидел совсем другую Германию — югославских и азиатских беженцев, насмешки и презрение работодателей, унижение и вражду, столь знакомые ему в родном Отечестве. Воистину, мир был слишком одинаков. Вот только Козетты нигде не было. Он понимал, что она могла уехать куда угодно — в Австралию, в Канаду, в Аргентину, и давно пора было оставить безумные и тщетные поиски, но Тезкин продолжал еще на что-то надеяться. Иногда ему случалось по целому дню не есть, несколько ночей спать в холоде. Снова донимали его утихшие было лихорадка и озноб, мучил кашель, но он не сдавался, хотя с ужасом понимал, что срок пребывания здесь сокращается, как шагреневая кожа, и через пару недель любой полицейский чиновник выкинет его вон за пределы Германии.

А страна уже готовилась к богатому и сытому Рождеству. Всюду на витринах красовались товары, раздражавшие взгляды нищих беженцев, к которым зорко присматривалась полиция и которых ненавидела местная шпана. Саня обходил стороной сверкающие улицы, подавленный, угрюмый и потерявший остатки всякой веры, спрашивая возлюбленную скорее по привычке. Он снова был в Мюнхене, но теперь улицы пронизывал горный ветерок, баварские модницы щеголяли русскими мехами, кроме тех, кто вступал в общество защиты животных. Пиво текло рекою, праздник не прекращался, философ был в таком же тупом унынии, как ровно десять лет назад, вычищая полковые сортиры.

Но однажды в голодный и маятный ноябрьский день его кто-то окликнул на ломаном русском языке:

— Хэрр Тьозэкин?

Саня повернул голову и увидел невысокого щуплого немца в очках, лет сорока пяти. Немец приветливо улыбался, и Тезкин несколько секунд тупо на него глядел, даже не пытаясь вспомнить, где и когда он мог видеть этого человека.

— Бэрэзайка, — сказал немец, широко улыбаясь, — банья. Я бил к вас прошлый Рождество. Мне зовут Фолькер.

— Хорошо, — сказал Тезкин бесцветным голосом.

— Почему ви так грустный? — спросил Фолькер, приглядываясь к Тезкину. — Я приглашай вам пить пиво, йа?

— Йа, — вздохнул Саня, которому было все равно, не осталось даже сил ничего в себе таить.

— Вам что-нибудь плохо?

Тезкин кивнул и скупо и безучастно рассказал, что ищет одну женщину.

— Надо сделать объявление на газета.

— О, йа, — согласился Александр, думая, как бы ему побыстрее расстаться с поклонником российских философов и брошенных деревень, но его собеседник, так же беспричинно весело оглядывая Тезкина, заказал еще пива и объявил:

— Вы не имейт марки.

— Да, не имейт, — сказал русский философ зло, — я не имейт в вашей хваленой стране ничего, нихт.

— Алекзандер, ви не надо сердитый. Я хочу вас помогать.

— Я не сержусь, — ответил Тезкин, вставая. — Сколько я должен за пиво?

— Ничего, — сказал Фолькер серьезно и ничуть не обижаясь. — В этот раз я ви угощал, в другой ви угощает мне.

— Боюсь, что ничего не получится, — пробормотал Саня. — Простите, я должен идти.

— Подождите, Алекзандер, — возразил немец. — Возьмите ваше место и слышите, что я говорю. Ви нужен отдых. Ви много писал прошлый год?

— Я не написал ни слова и вряд ли что-нибудь еще напишу.

— Не говорите это. Ви сейчас трудный позиция в страна, я знаю. Ми тоже бил так позиция после война. Я бил маленький, но я вспомню. Я не имел отец, они убил его на война. Вы имейт отец, Алекзандер?

— Нет, — сказал Тезкин хрипло, — его тоже убили.

— Я вам понимаю. Я бил очень бедный, я мил стаканы в этот бар, а теперь я имейт деньги, я директор частный гимназиум, и в мой гимназиум дети научат русский язык. А какой-нибудь русский убил мой отец. Это странно, Алекзандер?

— Да, — согласился Саня, — в Хорошей до войны было сорок с лишним мужиков, вернулась треть. А зачем вам в вашей гимназии русский, Фолькер?

— Я люблю ваша страна. У нее убили мой отец, но я люблю ей. Я хочу, чтобы мой студенты тоже любите ваша страна.

— Да, — пробормотал Тезкин, не зная, что сказать.

Фолькер молча пил пиво, и Саня вдруг подумал, что, пожалуй, он не будет ждать еще неделю, а уедет сегодня же вечером, денег на дорогу у него хватит, и хотя не удастся привезти никаких подарков ни матери, ни деду Васе и бабкам, он все равно уедет.

— Алекзандер, — сказал Фолькер, поднимая голову от стакана, — я хочу просить вам одну вещь.

— Какую?

— Я предлагай вас читать лекция в мой гимназиум о Россия. Я хочу, чтоб мой студенты знать Россия и не бояться она. Вы мне понимаете, да?

— Да, — ответил Тезкин, — но это невозможно, хэрр Фолькер. Я никогда и никому не читал никаких лекций. Я просто недоучившийся студент, самоучка и трепло, каких в России тысячи, и с тем же успехом вы могли бы позвать любого из русских оборванцев, шляющихся по Европе. Лучше обратитесь в университет.

— О, нет, — покачал головой Фолькер. — Я знаю люди, Алекзандер. Мне не нужно профессор или, как это у вас есть так смешная штука, я никогда не мог понимать — а вот — кандидат наука. Мне нужен ви, я очень, очень прошу вам. Алекзандер. И тоже ви может делать объявление на газета о эта женщина. Это важно вас, йа?

— Было важно, Фолькер, — сказал Саня с грустью, — вы немного опоздали. И потом, у меня кончается виза.

— Это мой проблем, — возразил директор.

6

Так неожиданно, в который по счету раз переменилась тезкинская судьбина, и он обрел работу, которой позавидовали бы многие из презирающих или жалеющих его российских умников. И работа эта, как ни странно, пришлась ему по вкусу, принеся успех, какого никогда прежде он не знал. Гимназисты и гимназистки были от него без ума, не сводили крупных арийских глаз, засыпали вопросами, прилежно выполняли все его задания. И была среди этих глаз одна пара, смотревшая на Тезкина особенно нежно и показавшаяся ему знакомой.