Последний английский король

Елена стояла на коленях перед Честным Крестом, который ей удалось разыскать благодаря вещему сну. Мать императора окружали фигурки рабочих с лопатами и заступами, они были меньше по размеру, чем государыня, поскольку их роль была не так существенна. Над головой Елены парили ангелы, а на самом верху располагалась Троица. Выпуклый рельеф, настолько мастерски выполненный, что казалось, персонажи вот-вот спрыгнут с него, был обильно украшен лазурью, киноварью, позолотой.

Распахнув дверь, Гарольд по-прежнему неторопливо двинулся по центральному нефу к главному алтарю. По обе стороны несли караул толстые круглые колонны, на каждой из них был вырезан свой узор, где елочка, где ромбы, и листья капителей тоже всякий раз выглядели по-разному, а между ними там и сям выглядывали маленькие уродцы, то ли гномы, то ли гоблины. На колоннах покоились дубовые балки и свод, усиливавшие сходство с лесом, с деревом-храмом, и крыша напоминала кровлю амбара. На главных балках и перекрытиях расположились украшенные листовым золотом, ярко расписанные ангелы с арфами, лирами, гобоями и трубами. Гарольд остановился перед ступенями престола, все в той же рассеянности разглядывая сложное кружево из золота и хрусталя, эмали и драгоценных камней на ковчежце, врезанном в центр распятия. Отсюда, не подходя вплотную к кресту, он не мог разглядеть заключенную в янтарь щепку бузины, но знал, что реликвия находится здесь, у него перед глазами, – частица Животворящего Креста.

Гарольд не был набожен, да и христианином был только наполовину, но он вполне ощущал таинственную силу, исходившую от святыни, хотя реликвия не вызывала у него благоговейного трепета.

Постепенно волнение, охватившее Гарольда, улеглось, мир и спокойствие вошли в его душу. На это он и надеялся. Незачем обдумывать дальнейшие шаги, все и так было ясно, требовались только уверенность и отвага: уверенность в собственной правоте и отвага, чтобы без колебаний идти до конца. В эти минуты Гарольд обрел необходимые ему силы. Он вышел из церкви и вернулся к друзьям.

– Мы пойдем на север, – объявил он.

Несмотря на прозвучавшую в голосе Гарольда решимость, на всех лицах отразились сомнение и страх, хотя в глубине души каждый понимал, что король прав и другого выхода нет.

– Но сперва прикроем свои задницы, – сказал Гарольд.

Четыре с половиной тысячи дружинников, разделенные на пять отрядов, охраняли побережье. Они стояли в Портчестере и Бошеме, расположились в Литтлгемптоне в устье Аруна, заняли позиции в Певенси и Гастингсе. В каждой гавани хватало кораблей, чтобы свезти всех воинов в одно место, туда, где высадятся нормандцы. Были у них и лошади, на случай если задует встречный ветер и придется мчаться к месту сражения верхами. Гарольд позаботился расчистить прибрежные дороги, убедился, что все мосты целы и броды пригодны для переправы. За береговой линией, на холмах у подножья большого леса Уилда, разбили около двадцати военных лагерей для ополченцев из Суссекса и Кента – это еще пять тысяч человек. Жатва уже закончилась.

Учитывая, что Вильгельм должен переправиться через Пролив, как только ветер окажется попутным (а это могло случиться еще до битвы с Норвежцем или, хуже того, как раз в тот момент, когда король с дружиной окажутся далеко на севере), Гарольд сделал три важных распоряжения: он приказал дружинникам собраться в Лондоне, – отсюда они могли двинуться на юг даже в последний момент, пока не прозвучит приказ идти в Йорк; судам он тоже велел оставаться в устье Темзы. Поскольку Гарольд забрал с кораблей солдат, флот никак не мог воспрепятствовать Вильгельму переправиться через море, зато из Лондона флот мог двинуться на юг или на север, как...

– Погоди! – буркнул Квинт. – Мы получили общее представление об этой кампании. Насколько я понимаю, блестящая стратегия Вильгельма заключалась в том, чтобы оттягивать вторжение до тех пор, пока корабли Гарольда не начали разваливаться на куски, так что их пришлось срочно ремонтировать, припасы у него иссякли, а ополчение почти рассеялось.

– Ерунда! – возмутился Уолт. – Гарольд был опытным военачальником, он не допустил бы ничего подобного.

Пожав плечами, Квинт запихнул в рот пол-яблока.

– Так в чем заключалась его замечательная стратегия? – пробормотал он, жуя.

Все свои планы Гарольд изложил им тогда же, в большом доме в Уолтхэме, через десять минут после того, как узнал о вторжении норвежцев.

Он велел разделить ополчение на маленькие отряды, которые могли прокормиться сами, не сделавшись бременем для местных жителей. Эти отряды должны были охранять вторую линию обороны у леса на холмах Даунса.

– Если Вильгельм высадится до того, как мы окажемся в Уотфорд-Гэп, мы повернем назад и встретимся с ним лицом к лицу, – сказал Гарольд. – Флот поплывет туда же и потопит его корабли, где бы они ни прятались. Ополчение должно будет задержать его, не ввязываясь в битву, пока мы не сойдемся с ним на том поле, какое сами выберем. Но если мы минуем Уотфорд-Гэп, а он так и не выйдет в море, мы пойдем вперед и разделаемся с Харальдом. Лишь бы Эдвин и Моркар не вступили с ним в схватку до нашего прихода, а уж мы выпроводим Норвежца из страны, это точно.

Ну а далее, если Вильгельм и к тому времени не снарядит экспедицию, мы вернемся, ничего не потеряв, а если вторжение начнется, пока мы будем воевать в Нортумбрии или где еще, то пусть себе идет в глубь Острова, хоть до самой Темзы. Ему придется оставить свой флот, и, коли повезет, наши корабли перехватят его суда, ополчение последует за ним по пятам и будет тревожить тылы, а когда он доберется до Темзы, его будут ждать обе армии – и южная, и та, что вернется с севера. Если он захочет драться, мы разобьем его, если запросит мира, ткнем его носом в грязь. Но весь этот план держится на одном условии: только бы Эдвин и Моркар не завязали битву одни, без нас. Они должны отступать перед Харальдом и ждать подкрепления.

Харальд и Тостиг поплыли по Хамберу и Узе к Йорку. Для начала Тостиг решил осадить Йорк – большой город с развитым ремеслом и торговлей, к тому же порт (хотя Йорк расположен в тридцати милях от моря, его отделяла от берега плоская болотистая равнина, по которой текли судоходные реки). Йорк почти не уступал размерами Лондону, говорили даже, что он больше. К северу от Тиса Тостиг не пользовался популярностью, но с гражданами Йорка ему удавалось найти общий язык, и он заверил Харальда, что, получив определенные гарантии, они капитулируют.

Союзники поднялись по Узе мимо Селби – этот город уплатил немалую дань, чтобы избегнуть разграбления, добрались до Рикколла и там прослышали, что Эдвин и Моркар собирают свои силы у Тадкастера, примерно в восьми милях к востоку. Незваные гости причалили в Рикколле, намереваясь идти на Йорк по берегу Узы, чтобы река прикрывала с запада их левый фланг, но Эдвин и Моркар тем временем тоже продвинулись к Йорку примерно на десять миль. Тимор нагнал их на полпути между Тадкастером и Йорком, вечером восемнадцатого сентября.

Войско Мерсии и Нортумбрии растянулось на три мили по римской дороге, соединявшей Йорк с Лидсом. С помощью насыпи строители приподняли эту дорогу над болотами. Был пасмурный, но не холодный день, на юго-западе клубились тучи, еще выше парили белые перистые облака. После длительного бездождья – самого длительного на памяти старожилов – надвигалась перемена погоды.

Солнце спускалось к Пеннинским горам. Тимор попробовал было срезать путь, но лошади с трудом вытягивают копыта из болотистой почвы, остававшейся влажной даже после столь засушливого лета. Шестеро всадников вернулись на римскую дорогу, покорно следуя ее мостам и дамбам, хотя с каждой минутой продвижение замедлялось: ополчение, тянувшееся в хвосте колонны, заполонило всю дорогу и ползло вперед вялым, отнюдь не маршевым шагом. Впереди скакали дружинники по четыре в ряд, и ни один из них не собирался уступать путь. Приходилось расталкивать их силой. В результате Тимор добрался до Эдвина и Моркара лишь вечером, когда эрлы уже въехали в Йорк и уселись пировать в большом доме.

Тимор предъявил верительные грамоты слуге, и тот отнес их Эдвину. Эдвин небрежно проглядел бумаги и обернулся к брату, но Моркар только головой потряс – дескать, прочти сам – и вновь принялся обгладывать большую кость. Слуга принес Тимору кусок хлеба с сыром и флягу темного водянистого эля, любимого напитка местных жителей. Наевшись до отвала, эрлы наконец позвали Тимора. Его вынудили остановиться у подмостков и стоя разговаривать с братьями, сидевшими во главе стола.

– Ты от Гарольда?