Последний аргиш

С тех пор никто из кетов не бьет гагары — шаманской птицы. Может быть, это сын Доха.

*

Так рассказывает легенда, и в ней мысль: счастье не только на небе, но и на земле есть богатый край — Сосновый лоб.

В половодье столетние сосны свысока смотрят на верхушки затопленных берез, елей и горделивых кедров, вынужденных ютиться у подножия лба. Сосны, как солдаты, захватившие господствующую вершину, удерживают свои позиции, и только исполинская, в три обхвата лиственница допущена ими на открытую поляну у самого края. Этот край обращен к далекому каменному берегу Енисея.

Лоб обширен, и, как всегда в сосновом бору, деревья щедро делятся землей, питающей корни, и лучами солнца насыщающими хвою крон. Здесь просторно и чисто.

В жаркий полдень лета в мягком плотном ковре опавшей за столетия хвои и мха глохнет шум шагов. Разросшиеся вершины создают тенистый шатер. Наверное, и в сильный дождь редкая капля падает на землю. Здесь всегда сухо.

Зимой, когда снег по низким местам наваливает огромные сугробы, на лбу малоснежно, и легко развернуть оленью упряжку меж деревьев.

Западный склон лба более пологий, чем восточный. Тут сосны, сбежавшие вниз, задерживаются перед небольшим, но глубоким и прозрачным озером.

В озере много рыбы — сиг, пелядь, чир, окунь ищука. Иногда по неширокой извилистой Мамонтовой речке, вытекающей из озера и впадающей в приток Енисея, заходят осетры. У толстой лиственницы в самый большой мороз не замерзает родник.

*

«Как можно отнять у людей такое богатство? Что делать будут люди, когда оскудеют запасы зверя и рыбы на других угодьях? Искать новые стойбища?»

Чуй удивленно смотрел на Дагая, занятого какими-то своими мыслями и не слушавшего его.

Глухим голосом Дагай вдруг спросил:

— А если я все-таки пойду на лоб?

Чуй покачал головой:

— Не пойдешь, Дагай… там и мать положили. Ты не нарушишь обычая, не пойдешь к могилам родных.

— Зачем же мать там положили. Зачем?

Дагай вытер слезы и приподнялся.

— Слушай меня, Дагай! — продолжал Чуй. — Перед смертью сенебат сказал нашим людям, что ты заменишь его, ты будешь нашим шаманом. Ты должен три года прожить один здесь, на стойбище. Если ты к людям вернешься раньше, духи тебя покинут — ты не будешь шаманом! Ты знаешь больше нашего, Дагай. Ты знал песни сенебата.

— Чуй, но ведь в жизни не так, как говорил сенебат! Посмотри на тайгу, послушай ее голоса, я их слышал. Зачем теперь, когда все видят, что мой отец, твой браг Токуле, был прав, зачем теперь нам нужен шаман?..

Дагай даже встал, но Чуй перебил его:

— Постой, Дагай. Выслушай меня до конца, выслушай, что сказали наши люди. Тебе решать самому, ты не маленький. Ты, наверное, прав, когда говоришь, что понял голоса тайги. Я привел тебе сайку оленей. Снег мелкий, мой след виден, хотя ночи уже темные. Если нам не нужен шаман, то ты вернешься к людям. Так сказали все на стойбище. Я оставляю тебе оленей, решай сам, Дагай.

Чуй вышел из чума. Дагай ничего не успел ответить, как зашуршали полозья, и, когда он выскочил наружу, санка Чуя была уже под угором.

— Чуй, а как же я! — крикнул Дагай, и в ответ долетело:

— Решай…

*

Прошло меньше десяти дней.

Все время стоял сильный мороз. На седьмой день месяц, всходивший на ущербе, пропал совсем. Быстро наступили сумерки. Терялись следы полозьев на проложенной дороге. Олени с трудом удерживали тропу.

Путь должен был пройти по большой тундре. Краем огромного зыбуна лежала дорога. Не стоило бы и выезжать в такую темень, но Дагай торопился. Он пристально вглядывался в еле приметный след и вдруг потерял его.

Олени сошли с тропы, но продолжали бежать. Дагай привстал, огляделся и нигде не мог различить дорогу. Обманчиво светлый издали снег, вблизи лежал серой неразличимой массой.

Небо стало совсем чужим, враждебным. Далекий свет звезд терялся в его густой пелене.

Первыми заметили вспышки олени, которые сначала остановились, а затем резко рванули вперед. Дагай задержал их, откинул капюшон сокуя, смахнул нависшие на ресницах льдинки и посмотрел на неожиданно вспыхнувшее красочными огнями небо. Над тундрой, над тайгой висело огромное зарево, напоминающее бахрому занавесей, сложенных в складки. Бахрома мерцала, вспыхивала и озаряла светом заснеженную землю. Затем на южном конце свет стал гаснуть, как будто кто-то дул на эти гигантские светильники. Когда погасло на севере, с юга побежала легкая, быстрая и тонкая полоса света, и по всему небу загорелся купол сказочного шатра.

— Сполохи! Небесный огонь! Зимней ночью он зажигается одним на счастье, другим на горе. Нам с тобой, Боской, на счастье!

Дагай поднял хорей — длинную свежевыструганную палку с тупым выступающим концом, ударил оленей и выехал на потерянную дорогу, которая пролегала совсем рядом.

В небе продолжали играть сполохи, освещая путь из тайги и тундры. Олени быстро несли санки мимо зыбуна, по оставленной Чуем тропе.

СОСНОВЫЙ ЛОБ

Прожив год в тайге один на один с природой, Дагай вернулся к людям. Это случилось четверть века назад. Двадцать пять лет — огромный срок в жизни человека. Казалось, все прошлое осталось в прошлом.

Я слышал выражение «мертвые хватают живых», но впервые здесь, в пределах Туруханского Севера, увидел, как это может происходить.

Истина раскрывалась для меня не сразу, исподволь. Все началось довольно буднично…

Повседневная работа этнографа в поле — записывать старинные предания народа, чертить маршруты забытых путей кочевок, отмечая большими и маленькими кружками постоянные и временные стойбища.

И вот тогда-то на самых разных угодьях, у самых разных групп кетов нам говорили о старом стойбище сородичей Дагая.

*

«Старое стойбище», «старая застройка» — по-разному называли чудесный Сосновый лоб — высокий выступ гряды обширных холмов наволочной стороны — сургутинские, пакулинские кеты и даже дальние их соплеменники на севере — у берегов Курейки, на юге — у Подкаменной Тунгуски.

Вода, рыба, не затопляемая в половодье земля, сосны и рядом многокилометровые площади охотничьих угодий — где этот обетованный край, почему он назван Старым стойбищем?

Тот, кто говорит о «старой застройке», неопределенно машет то на север, то на юг. Не легенду о шамане Дохе и его сыне, а просто рассказ о Сосновом лбе, точно эхо, повторяют рассказчики из разных мест.

Там, на Сосновом лбу, каждую весну вновь цветет и распускает хвою лиственница. Каждую осень она остается темно-серым остовом с маленькими круглыми черными шишками на оголенных ветвях.