Последний барьер

Я увидел в зеркале ее отражение: она смотрела на меня.

– Кажется, вам не очень нравится, как вы выглядите, – сказала она.

Я обернулся.

– Вы правы, – с кривой улыбкой ответил я. – Кому такое может понравиться?

– Как сказать... – Она вдруг лукаво улыбнулась. – К примеру, выпусти вас гулять по нашим коридорам... Впрочем, если вы не догадываетесь, какое впечатление... Может, кто-то и дал бы от ворот поворот, но вообще-то, я начинаю понимать, почему Пэтти хотела... то есть... что она... – И в полном смущении Элинор умолкла.

– Чайник кипит, – вовремя нашелся я.

С облегчением она повернулась ко мне спиной и занялась кофе. Я подошел к окну и, прижавшись лбом к холодному стеклу, принялся смотреть на пустынный двор.

Итак, это снова случилось. Несмотря на немыслимую одежду, несмотря на кажущуюся бесчестность. По какой случайности судьба наделила меня какой-то привлекательной формой черепа? Я задавал себе этот вопрос, наверное, в тысячный раз. Каждый раз, когда приходилось вспоминать о своей внешности, я чувствовал себя неловко. Бывало, она обходилась мне дорого. Я потерял по крайней мере двух богатых клиентов: им не понравилось, что их жены смотрели не столько на лошадей, сколько на меня.

Но у Элинор это, скорее всего, просто минутное затмение. Она слишком разумна и, конечно, не позволит себе завести интригу с бывшим конюхом своего отца. Что до меня... нет, руки прочь от сестер Таррен, от обеих. Только что вырвался из огня и сразу в полымя! Увольте. Жаль, конечно. Элинор мне нравилась.

– Кофе готов, – объявила она.

Я вернулся к столику. Она взяла себя в руки. Предательских озорных огоньков в глазах уже не было, она даже как-то посуровела, – наверное, жалеет о своих словах и вообще не хочет, чтобы я вдруг воспользовался ее минутной слабостью.

Она протянула мне чашечку, предложила печенье, и я не стал отказываться – ведь на обед у Хамбера я съел кусок хлеба с маргарином и жестким, безвкусным сыром, да и ужин будет не лучше. По субботам всегда так. Хамбер прекрасно знал, что мы набиваем желудки в Поссете...

Мы степенно поговорили о лошадях ее отца. Я спросил, как поживает Искрометный. Все отлично, сказала она, спасибо.

– Я вырезала о нем заметку из газеты. Хотите посмотреть? – спросила она.

– Да, интересно.

Я вместе с ней подошел к столу. Она открыла ящик, полный бумаг и всякой всячины.

– Должна быть где-то здесь. – И Элинор начала выкладывать бумаги на крышку стола.

– Не беспокоились бы вы, – вежливо сказал я.

– Нет-нет, я хочу ее найти. – Она выложила на стол горстку каких-то мелких предметов.

Среди них я увидел небольшую, чуть короче указательного пальца, хромированную трубку с цепочкой-петлей от одного конца до другого. Где-то я такую штуку видел. И не один раз. Но где? Кажется, что-то связанное с выпивкой.

– Что это такое? – спросил я.

– Где? А-а, это бесшумный свисток. – Она продолжала рыться в ящике. – Для собак, – пояснила она.

Я взял трубочку в руки. Бесшумный свисток для собак. Но почему я решил, что он имеет отношение к бутылкам, стаканам?.. И вдруг все поплыло у меня перед глазами... Мой мозг, словно хищный зверь, кинулся на свою жертву. Неужели Эдамс и Хамбер наконец-то в моих руках? В висках забилась кровь.

Все просто. Все предельно просто. Разъемная, из двух частей, трубочка, один конец ее – тонкий свисток, другой – крышка. Соединяет их маленькая цепочка. Я поднес крошечный мундштучок к губам и дунул. Раздался тонюсенький, едва уловимый звук.

– Человек его слышит плохо, – объяснила Элинор, – зато собака – отлично. А подрегулировать – он и для человеческого уха будет свистеть громко. – Она взяла у меня свисток и что-то в нем подкрутила. – Дуньте теперь.

Я дунул. Звук почти как у обычного свистка.

– Вы не одолжите мне его на некоторое время? – спросил я. – Если он вам не нужен. Я... хочу провести один эксперимент.

– Конечно, берите. Моя любимая овчарка состарилась, пришлось еще прошлой весной ее отдать. С тех пор я свистком не пользовалась. Но вы мне его вернете? К лету я заведу себе щенка, и свисток понадобится для дрессировки.

– Верну, не сомневайтесь.

– Ну и хорошо. А вот и заметка.

Я взял полоску газетной бумаги, но слова прыгали у меня перед глазами. Я видел только одно: бар для напитков в чудовищно огромной машине Хамбера, полочки с пешней для льда, щипцами и какими-то мелкими хромированными предметами. Я никогда не присматривался к ним, так, видел краем глаза. Но один из этих предметов был трубочкой с цепью-петелькой от одного конца до другого. Один из этих предметов – бесшумный свисток для собак.

Пересилив себя, я все же прочитал заметку об Искрометном и поблагодарил Элинор, что нашла ее.

Потом засунул свисток в пояс для денег и взглянул на часы. Дело шло к четырем. Уже немного опаздываю.

Да, Элинор оказала мне две великие услуги: восстановила мое доброе имя в глазах Октобера и дала свисток.

– Вы знаете, – робко сказала она, – это, конечно, не мое дело, но мне кажется, что вы могли бы добиться в жизни чего-то большего. По-моему, вы – человек с головой. И все же работаете в конюшне?

– Работаю в конюшне потому, что эта работа – единственная, какую я могу делать хорошо.

И это была чистая, хотя и чуть горькая, правда.

– И всю жизнь проработаете с лошадьми?

– Думаю, что да.

– И будете довольны?

– Наверное.

– Честно говоря, не думала, что наша встреча пройдет так хорошо, – вдруг призналась она.

Я ее ужасно боялась. А все было так мило и просто.

– И слава Богу, – весело заключил я.

Она улыбнулась. Я шагнул к двери и уже открыл ее, но она сказала:

– Лучше я вас провожу. Наверное, архитектор, строивший это здание, был помешан на лабиринтах. Посетители уйдут, а через несколько дней их, умирающих от жажды, находят где-нибудь в верхних пролетах – никак не могли найти дорогу к выходу.

Я засмеялся. Она шла рядом со мной по изогнутым коридорам, вниз по ступенькам – прямо до двери на улицу. Непринужденно болтала о своей жизни в колледже, держалась со мной как с равным. Правда, до чего милая девушка! На ступеньках она протянула мне руку.