Последний блюз ночных

— Ничего и до тебя доберёмся! — быстро крестится Кмент, — вяжите крепче его, братья.

Лежу на деревянной колоде, из многочисленных ран течёт кровь. Только бы не попала на драконий камень, молю я.

Помещение, в котором лежу, поражает своим аскетизмом и мрачностью. Ничего лишнего: факел в стене, грубо сложенный камин, цепи на стенах, необъятный стол, с разложенными на нём зловещими инструментами. С противоположной стороны виднеется другая дверь, из потемневшего дуба.

Кмент подходит совсем близко, крестит воздух, наверное, считает, что этим закрывает мне путь к перевоплощению. Не знает, стоит только мне слегка повернуться, и кровь омоет камень. Это желание возникает с новой силой, но вспоминаю слова Дарьюшки:- «…не пои его кровью, иначе из него высвободится лишь та часть, что имеет звериное начало…». До жути не хочу быть зверем, поэтому, безропотно, как овца, взираю на фанатика.

— Послушай, святой отец, мы же цивилизованные люди, не бери грех на душу, — пытаюсь вразумить его.

— Не искушай, змей, не будет греха больше, чем тот, что получили вместе с твоим плодом.

— Неужели вы верите в эти фантазии? — но я знаю, мои вопросы не повлияют на его мнение.

— Это не фантазии, это сказание из Книги Божьей.

— А вы не думаете, что вами может заняться милиция. Смотрите, ваше преступление на «вышку» потянет, — пытаюсь угрожать я.

— Странные слова говоришь, наверное, это твоя чёрная магия, но в этих стенах действенно лишь святое слово.

— Святой отец! — вбегает запыхавшийся монах, по бледному лицу катятся крупные капли пота, он до крайности возбуждён и испуган.

— Да, сын мой? — Кмент обращает на него взор полный сострадания и доброты.

— Докладывают, скоро, на военных судах, прибудет Луций Квиет, по личному приказу императора Траяна. Боюсь, он проведал о нашем тайном храме.

— Какой Траян? — дёрнулся я. Смысл происходящего начинает доходить до сознания.

— Солдафон, еретик, идолопоклонник, но его на помощь не надейся, мы успеем перерезать тебе жилы и выдернуть чёрное сердце из груди, — он обращает на меня страшный взор.

— Это неизвестно ещё, у кого оно чернее, — от злости начинаю дерзить. В то же время, от безысходности пересыхает во рту и появляется дикое желание подставить под кровь драконий камень. Смысл происходящего мне понятен, я угодил во временную ловушку, сейчас, сотый год от Рождества Христова, а рядом со мной, папа Римский Кмент, сосланный игемоном в Инкерманские каменоломни крошить камни.

— Луций Квиет, — взгляд Кмента тускнеет, затем разгорается, ненависть кривит губы, — сколько горя ты приносишь еврейскому народу. Да, чтоб тебя арестовали собственные солдаты и публично осудили в Риме! Чтоб всем было ясно, нас нельзя заставить поклоняться языческим изображениям и оказывать им божественные почести. Мы служим одному лишь единому всемогущему Богу, Творцу неба и земли! — пророчески вскидывает палец.

— Всё же вы совершаете ошибку, отец Кмент, я ведь, крещён, — пытаюсь вразумить его.

Он даже отпрянул в изумлении:- Крещённый змей?

— Не змей, я человек! — выкрикиваю ему в лицо.

— Ты хитрая тварь, но ошибке не позволю свершиться, я не отведаю твоего «плода», змей-искуситель.

— Какой же ты тупой! — раздражение перехлёстывает через край. — Если вы хотите знать, я в любой момент могу освободиться!

— Если до сих пор лежишь распятым на колоде, значит, не можешь, — усмехается он, но в глазах появляется тревога. — Брат Раббан, приступайте! — звучат зловещие слова.

Кмент отступает к двери, исчезает за ней вместе с боевым отрядом монахов. На смену им выходят два монаха, один высокий, плотный, лицо словно вырублено из песчаника, глаза печальные, губы шепчут молитву, наверное, он и есть, брат Раббан. Вслед за ним втискивается небольшой, полный человек, мокрый от пота, его руки явственно трясутся, он смертельно напуган.

— Это вы зачем ко мне идёте? — я извиваюсь на колоде как червяк на крючке.

— Брат Датан, возьми нож, — Раббан крестит воздух. — Посмотри, как его корчит от крёстного знамения. Ты не бойся его, за нами Бог.

— Какой нож брать? — трясется толстый монах.

— Любой, но острый.

Звякает железо, меня обдаёт ужасом.

— Вот этот, вроде острый, — смиренно произносит брат Датан.

— Перекрести лезвие, — легче резать будет, — советует брат Раббан.

— Что же вы творите! — взревел я.

— Я боюсь! — взвизгивает Датан.

— А ты сухожилия на ногах подрежь.

Вспыхнула боль, пытаюсь поджать ноги, но верёвки держат крепко.

— Не режется, пилю, пилю, — нотки в голосе плаксивые, словно у маленького ребёнка.

— Смотри, нехристь, как надо, — Раббан цепко обхватывает ноги, резануло дикой болью, мозг туманит наползающая красная пелена, краем сознания, улавливаю скрежет открывающейся двери, характерно звенят доспехи и скрип, подбитых гвоздями, подошв.

— Что за человека вы пытаете? — раздаётся грозный окрик.

— Это не человек, это змей, — скулит Датан.

— Глупости, развяжите его!

— Но отец Кмент…

— Он сослан сюда в каменоломнях, работать, а не заниматься чародейством, — резко перебивает Раббана мой избавитель.

Открываю глаза, на меня внимательно смотрит высокий человек, его живот прикрыт сверкающими пластинами, с обозначенным рельефом мышц, на широком, с золотыми бляшками, поясе с левой стороны — короткий меч, рукоять которого украшена драгоценными камнями, на плечи наброшена пурпурная шерстяная туника, на голове стальной шлем с красным гребнем. За его спиной стоят в тяжёлых доспехах солдаты, шлемы железные, с козырьками спереди и сзади, изогнутые щиты, острые дротики и на широких ремнях, справа — короткие мечи, все в холщёвых туниках, лица суровые, обветренные и высокомерные.

— Вы Луций Квиет? — я готов броситься ему в объятия.

— Знаешь меня? — он склоняется, беспощадно впивается взглядом.

— Да, — говорю чистую правду.

— Говорят ты змей?

— Ерунда. Пусть ещё скажут, что я дракон, — я позволяю себе шутить, хотя моя судьба висит на волоске.

— А кто ты на самом деле? Твоё одеяние странно.

— Странник, — осторожно говорю я.

— Мало на него похож, — откровенно усмехается Луций Квиет, больше похож на варвара, — но не мне решать твою судьбу, лично император наказал прибыть сюда для твоего спасения.

— Откуда он узнал? — невероятно удивлюсь я.

— Он знает всё.

Верёвки падают вниз, сажусь на край колоды, нестерпимо болят пятки, но пальцы двигаются, жилы перерезать не успели.

— Этих в кандалы! — брезгливо глянул на застывших в ужасе монахов.

— На всё воля Божья! — истово крестится брат Раббан, а Датан визжит как свинья, которую обещают пустить на сало.

Их связывают, грубо волокут за дверь, а мне неожиданно становится их жалко. Они же, обычные слуги, выполняющие свою, верно не слишком чистую, но работу и верят, что делают праведное дело. А вдруг, они действительно правы? Вспыхивает в голове мысль. Чушь! Не им решать судьбы людей и… драконов.