Последний брат

Император непонятно хмыкнул и двинулся далее.

Феофилакт продолжал представлять, а император продолжал изумлять осведомленностью.

— Фока, сын Лазара…

— Почему сын лавочника решил пойти в воины?

— Большая война представляет больше шансов, чем мелкая торговля, василевс, — ответил Фока. На отбитую ногу он по возможности старался не наступать.

— Ты стойко бился сегодня. Однако у судьбы в руке мало зерен, они редко падают, и еще реже дают всходы. Верю, в следующий раз ты выиграешь на глазах у своего императора. Таким как ты не нужно повторять дважды, ведь так?

Фока лишь молча кивнул, на щеках его горели два красных пятна, как у чахоточного.

— Улеб, сын Ингвара. Твой отец язычник, а женился на христианке. Не захотел сменить языческую веру на истинную, и уехал с Руси, к нам. Служит у нас в трапезитах-пограничниках, добился начального поста, но прямо скажем, странно он выбрал новый дом, чтобы укрыться от христовой веры… Доволен ли он тем, что его сын стал христианином?

— Мы редко видимся.

— А когда видитесь?

— Этого мы стараемся не касаться, василевс, — пробурчал Улеб. — А в ином у нас разногласий нет.

— Мой вопрос опечалил твой лик, молодец?

— Нет, василевс.

— Что тогда?

— Я думал, что был зван на твой двор драться. А пришлось просидеть штаны на скамье.

— Вот оно что… То политика, воин. Не было бы государству на пользу, если бы этериота побил рус. Нужно было, чтобы его побил именно природный ромей. Разумеешь ли?

— Разумею, василевс. Но когда нужно будет драться без этой твоей политики, ты кликни меня.

Император засмеялся.

— Я запомню тебя и твои слова, воин. Будь уверен.

Император подошел к последним в ряду — двум муголам.

— Ну а этих молодцов представлять мне не надо. Амар-Мэргэн, сын и брат великих хаганов Мугольской Державы, и его друг Юлхуш-Очугуй, тоже родом не последний.

Вся контуберния глазела на Амара. Трофим усилием воли приставил нижнюю челюсть обратно. Амар — сын мугольского хагана! Да правильно ли он понял, нет ли ошибки? Но император сказал, что сказал, и Амар почтительно кивнул императору, и теперь стоит, спокойно улыбаясь своей тонкой улыбкой. Император оглядел Трофима и товарищей.

— А что у твоих друзей такой ошарашенный вид? Неужто они и не знали ничего?

— То было бы лишнее, василевс, — покачал головой Амар. — Нам было бы труднее общаться попросту.

— Что ж, и то верно. Ну теперь-то они знают.

— Надеюсь, это ничего не изменит, василевс. — Юлхуш ответил императору, но глядел при этом на свою контубернию.

Здесь император промолчал, но улыбнулся.

— Тогда давайте дадим им время привыкнуть к этой мысли. Амар, Юлхуш, пойдемте, прогуляемся по соседней галерее. Давно не видел вас. — Он повернулся к остальным. — А вы, воины… О вас позаботятся. — Лысый служитель в стороне почтительно кивнул. — Приведите себя в порядок и оттрапезничайте. Вы гости в моем доме.

Все поклонились, когда император покидал залу. Амар и Юлхуш последовали за ним, а остальные — за лысым служителем. Трофим мельком успел увидеть императора с друзьями, неторопливо идущих по боковой галереи. Их же отвели сперва для омовения, а после к столу.

* * *

Император неторопливо шагал по дворцовой галерее, поглядывая на идущего рядом Амара. Юлхуша они оставили поскучать у первой же двери… Смотрел, прикидывал, изучал. Мягкие красные императорские сапожки без каблуков ступали по плиткам неслышно, а подкованная воинская обувь Амара отбивала каждый шаг цокотом. Амар не участвовал в бою и не взмылился, как его други, но все равно он выглядел чужеродно здесь в своей простой без роскоши паноплии… Ни слуг, ни придворных они не встречали. Галерею блокировали доверенные люди, и можно было поговорить о том, что есть, и по разговору прикинуть, что будет.

Император остановился, и развернувшись к Амару, внимательно посмотрел ему в глаза.

— Вырос, — задумчиво сказал император.

— Годы прошли, мой василевс, — осторожно ответил Амар. И поколебавшись, продолжил. — Не думал, что ты и вспомнишь меня с той единственной встречи…

— Пять лет, — сказал Диодор. — Я отослал тебя из дворца, но не из своей памяти. Такова была воля твоего отца.

— Воля отца?

— Он был хороший человек. Он не хотел, чтобы ты изнежился. Во дворцах, знаешь, плохо растут воины. Вот интриганы, болтуны и сластолюбцы здесь цветут пышно.

— Не скажу, что твои дворцовые этериоты плохие войны, василевс.

— Они пришли сюда уже устоявшимися мужами. Да и живут, хоть и при дворце, наособицу. Они чужаки здесь, и в этом их сила, их слабость, их польза. В этом их смысл.

— Сколько всего в одном…

— А по-другому и не бывает, Амар.

— Позволишь спросить, василевс?

— Мы не в приемной зале. Здесь и сейчас говори, не спрашивая дозволения, мальчик… О, вспыхнул! — Диодор улыбнулся. — Не обижайся. Да, не мальчик, — мужчина… Чем старше я буду становиться, тем чаще я буду называть всех, кто моложе меня, мальчиками. Если они мальчики, то вроде и я еще не старик… Это ты поймешь только через несколько десятков лет. А сейчас спрашивай без церемоний. Церемонии крадут время, а я в нем ограничен. Империя, знаешь, прилипает к тебе как пиявка, и все время требует внимания. Она ревнивей самой ревнивой жены. Со временем уже трудно различить — держава принадлежит тебе, или ты державе. Спрашивай.

— Раз этериоты во дворце на особицу… Почему же ты не отдал меня им в воспитание, василевс?

— Потому и не отдал. Чужаки вырастили бы чужака. А я хотел, чтобы в тебе проросло немножечко ромея. Не истерся до конца мугол, но при этом проступил ромей. Чтобы ты понимал нас, но и не разучился говорить со своими. Ты очень чисто говоришь на языке империи, Амар. Даже «векаешь», а не «бекаешь».

— Как это?

— Уроженцы старой Эллады назвали бы меня «басилевсом». У тебя очень чистый центральный имперский. Это хорошо. Настолько хорошо, что может быть даже и плохо…

— Почему?

— Потому что не проступил бы этот греческий в твоем родном языке. Слишком много лет вдали от своих… Ты родную речь не забыл ли?

— Не забыл, василевс. Со мной был друг.

— Юлхуш. Твое отражение.

— Да. Мы говорили с ним на родном… о разном. А кроме того, я учил своих контуберналов моему языку. Как бы я их учил, если бы забыл…

— Славно, Амар. Юлхуша я учел, а что ты сам увеличишь родную речь округ себя, даже не подумал. Славно. И все равно… слова-то помнишь, а говор незаметно меняется… Но ты молод, ум твой гибок, и ты сможешь все быстро вспомнить, если время не будет упущено… Примерно так я и думал тогда, когда крохотное посольство привезло мне мугольского мальчика. Я тогда много думал, как поступить с тобой, Амар.

— А я тогда… подумал, что…

— Договаривай, Амар. Я за честность не казню. Её и так днем с Диогеновым фонарем не сыщешь.

— Подумал, что ты просто отослал меня с глаз долой, василевс.

— Нет, Амар. Хотя тот мальчик, которым ты был, и мог подумать так. А сегодня, после того что я тебе сказал, ты ведь уже понял, что нет. Многую возможную пользу я в тебе видел, Амар. А теперь ты, не тот мальчик, а сегодняшний муж, скажи мне, какую?

И с этими словами император остановился, испытующе глядя Амару прямо в глаза.