Последний часовой

– Тебе лучше уйти.

– И не подумаю.

– Поздно. Уже слишком поздно. – Жалкая улыбка исказила губы графа. – Я одержим. Это не болезнь, Александр. А если и болезнь, то от нее не лечат.

Шурка осторожно взялся рукой за крестик на шее.

– Есть другие средства.

– Не помогает, – опустив голову, прохрипел Матвей. Спутанные пряди волос повисли, закрывая его лицо, но за ними гость угадал кривую, злую усмешку. – Вон, посмотри, – снова бас, такой низкий, сиплый. – Там на столе, в шкатулке.

Шурка встал и, повинуясь любопытству, открыл ларчик красного дерева, окованный медью. Внутри оказалась крохотная детская рубашка, деревянная ложечка и серебряный крест-мощевик.

– Что это?

– Скорее. – Губы плохо слушались Матвея, голоса не было. – Оботри мне лицо.

Гость повиновался. Казалось, графу стало получше.

– Сорочка святого царевича Дмитрия. Его ложка… – Он указал на бутыль в углу комнату. – Я пью воду из источника Параскевы, здесь поблизости. Мне носят. Чуть легче.

Бенкендорф выплеснул чай прямо на пол, налил воды и поднес к губам Матвея.

– Гадость, гадость, дрянь! – свистящий писк из горла графа повторился. Рот начал кривиться. – Дай картинки! Хотим смотреть картинки и дергать за…

Гость насильно смочил губы Матвея водой. Тот вырывался, но едва она попала на язык, сам потянулся к ней. Стал пить жадными глотками. На его лбу выступили крупные капли пота.

– Что за картинки?

Граф вспыхнул. Как мальчик. Кивнул на шкаф.

– Не смотри. Мерзость. – Потом яростно зашептал: – Уезжай. Я человек конченый. Я сам себя погубил.

Бенкендорфу стало стыдно. Как они могли оставить приятеля в таком состоянии? Мишель тоже хорош! Друг называется. До Москвы не так уж далеко. Добро бы служил. Ведь в отставке. Не нашел времени? Испугался?

Александр Христофорович подошел к шкафу. Это чудовище из прошлого века занимало добрую половину кабинета. В его чреве за стеклянными, размеченными медью спиц дверьми почивали Вольтер и Дидро. Сведенборг и Сен-Мартен. Лакло и маркиз де Сад. Там, на нижней полке, гость нашел пухлую папку французских картинок известного содержания. Некоторые весьма забавные. Но большей частью дрянь. И что хуже – россыпь листочков, изрисованных самим графом. Весьма недурно. Экспрессия. Позы. Фантазия без границ. И на всех лицо нежной нимфы из соседней комнаты. Бедной Элизы, королевы ангелов.

– Это ты с женой царя так…

Матвей повесил голову.

– Она умерла.

Казалось, это известие не потрясло графа.

– Я знаю. И про царя. И про мятеж.

– Откуда? Газет у тебя нет.

– Они говорят.

Завел свою почту!

– Я думал задать несколько вопросов. Но теперь вижу, тебе надо отсюда выбираться. И искать докторов. Ты богат. Все можно поправить. Поехать за границу…

– Спрашивай. – Голос графа прозвучал резко, точно удар крышки бюро. – Они почти постоянно владеют мной. Хотя иногда я еще прихожу в себя. Поговори с ними. Но они… любят врать.

Бенкендорф поколебался. Ему хотелось развязать Матвея, в то же время он боялся нового приступа.

– У этой церкви есть священник?

– Отец Михаил? Он ничего не может. Рационалист. – Губы графа сложились в презрительную ухмылку.

– Как это с тобой случилось?

– Мои мужики вздумали бугровать. Разрыли старые курганы в лесу. Я им запретил. Сам пошел посмотреть. Наверное, тут когда-то жили. В старину. Много костей. Человечьи, животные вперемежку. И такая тоска, сказать не могу. Пока я там стоял, думал, умру, не сдвинусь с места. Еле прибрел домой. С тех пор они на меня смотрят.

– Кто?

– Те люди. Из леса. Которые жили.

Генерал потер лоб.

– Ты поэтому не выходишь?

– Да.

Граф безнадежно махнул рукой.

– Я тут нашел книжку. Среди дедовой рухляди. Как вызвать духа. Прекрасную женщину. И сделал. Весьма просто. В хрустальный бокал кладется перстень с сапфиром…

Ничего удивительного, что в подобном состоянии ума граф, проведя простенький ритуал, стал наблюдать, осязать и обонять тонкие миры. Эфирные создания, духи элементов, принцы стихий… Они показали ему жизнь по ту сторону фрески. И королева рыцарей была там.

– Угадай, если можешь. Выбери, если на это решишься. – Матвей улыбнулся светло и незатравленно. – Я выбрал. С тех пор почти все время там. Если бы ты знал, Александр, как хорошо. Здесь нет ничего достойного.

Сюда его сопровождают два спутника. Один толстый, как корова, говорит басом. Другой маленький, как апельсин. Это стражи. Они помогают вернуться и не позволяют слишком задерживаться тут. С каждым разом он может оставаться по ту сторону все дольше. И ему обещано, что однажды оставят навсегда.

– Мишель Орлов жаловался, будто ты в него стрелял.

– Они с Тургеневым хотели, чтобы я стал медиумом. Хотели знать тайны. Мне запретили говорить. Ты тоже не спрашивай о тайнах.

Александр Христофорович полез в карман и достал перстень.

Матвей изогнулся и зашипел, как будто на него попали кипятком.

– Эта вещь сделана здесь?

– Не будем отвечать! Не будем! – Оба голоса послышались одновременно. И сквозь них шепот несчастного: – Да. Для братьев-рыцарей. По просьбе Тургенева.

– Он приезжал сюда?

Кивок.

– Ты знаешь, что он передал одно из колец государю?

– Мне говорили.

– Кто?

– Они.

– А какое отношение император имел к…

– Он сам пожелал стать одним из нас. Ты же нам это сказал.

Бенкендорф отшатнулся. Он? Ну да. Передал слова Ангела.

– Они предупредили, и он вовремя ушел, – продолжал Матвей. – Чтобы его не убили. Он приходил сюда.

Генерал совершенно запутался.

– Кто приходил?

– Государь. Он теперь странник. Ушел, как Христос, в мир, чтобы искупить грехи своего творения.

Гость схватился за голову. Похоже, ему самому нужна была вода святой Параскевы.

– Когда?

– Недели две назад.

– Зачем?

– Помолиться. Это ведь первый орденский храм в России. Он оставил тебе письмо. Если пороешься в коробе, найдешь.

Не зная иного способа уличить Матвея во лжи, Александр Христофорович пошел к столу, открыл небольшую коробку, оклеенную сверху желтой бумагой, запустил в нее руку и… нащупал плотный конверт.

«Дорогой брат, вы напрасно приехали сюда в поисках истины. Ее постигает лишь тот, кто отправляется в дорогу с посохом пилигрима и надеждой в сердце, а не с полицейскими предписаниями в кармане. Возвращайтесь в Петербург и оставьте несчастного брата-привратника открывать двери тем, кто действительно жаждет в них пройти. Если он и нуждается в лечении, то не нашему миру исцелять страдальца, узнавшего больше, чем смог вместить его разум. Прощайте. Хлор».