Последний Эйджевуд
Шрифт:
Площадь замерла. Членов Авиахима не нашлось.
— Маски получат те, кто заботился о благосостоянии и защите своей страны, — бросил председатель, возвращаясь к своим делам…
Его уход сопровождался шумом, плачем и причитаниями.
— Быдло несчастное, — смеялись дежурные. — Почему в Авиахим не записывались?
— А сколько надо платить?
— Три рубля…
— Ой-ой-ой! Если бы мы знали…
Толпа двинулась к зданию Авиахима.
Но и там их ждало разочарование: с объявлением войны запись в члены прекратилась…
Обессиленные, разъяренные нэпманы, проклиная себя за неосмотрительность и клянясь, что непременно запишутся во все общественные организации,
Но неудача не уменьшила их запала. Бросив жилье на произвол судьбы и погрузив на телеги и извозчиков узлы со своим скарбом, они поспешили на вокзалы, чтобы заранее («авось получится!») занять места и уехать хотя бы на час раньше.
Уличный шум стих.
Все извозчики были заняты.
Варьете, казино и церкви опустели…
На безлюдных улицах, меж рядами высоких осиротевших домов, звонко и громко раздались звуки оркестра… Одного, второго, третьего — множества…
Город вздрогнул и бодро напрягся.
— Эй, Антанта, сбросим в море! — вынырнул откуда-то зажигательный комсомольский напев.
Опустевшие улицы расцвели красным.
Стройными рядами, с пением и музыкой, шли сотни комсомольских коллективов.
Высоко вздымались натруженные руки; молодые, охрипшие голоса дерзко выкрикивали маршевый лозунг:
— Берегись, капитал, комсомол идет!
И рассыпались в задних рядах шутливой, веселой частушкой:
ВеКаПе — ты наш папаша! СеСеРеРия — мамаша: Заварил Антанта кашу! Бита ваша! Сверху наша!И конца-края не видно было рядам бодрых и упорных юных коммунаров.
Они шли на вокзалы, чтобы проводить сегодня свою смену, юных пионеров, которых эвакуировали в безопасные районы, а завтра, натянув противогазы, отправиться на фронт.
На флагах сверкали на солнце золотыми буквами боевые надписи:
«Перекуем плуг и молот в Авиахим и пулемет!»
«Классовая война — залог коммуны!»
Растроганные толпы старых ветеранов, немощных героев первого Октября, ковыляли вслед за могучим строем своей смены и горько плакали, не в силах сдержаться: они и восхищались потомками, и завидовали их молодой силе.
— Будь готов! — неслось из радиорупора на крыше здания ВУЦИК [6] .
— Мы готовы! — отзывались бесконечные ряды защитников коммуны, и миллионоголосое эхо перекатывалось по городу от края до края.
6
Всеукраинский центральный исполнительный комитет.
Казалось, разверзлась земля, и из глубин ее доносился этот непобедимый гул…
Старый ветеран с иссеченным еще деникинскими нагайками лицом, седой и слабый, вскарабкался на трибуну и крикнул неожиданно громким старческим голосом:
— Пусть все газы достанутся нам! А наша молодая смена будет строить Коммуну и продолжать наше дело!..
Шли по земле рабочие ряды. А там, наверху, за облаками, угрожающе роились полчища железных насекомых. Им не были слышны восторженные лозунги и песни Красной Земли. Зато их слышали эскадрильи летчиков Авиахима, которые, отправляясь на фронт, низко проносились над улицами красных столиц и гулом пропеллеров аккомпанировали песне земли:
Мы только первые из храбрых, Миллионы следуют за нами! [7]Ускоренными темпами обустраивалось «подполье» — укрытия от газов, под которые использовались все погреба.
Рабочие переселялись в подвалы.
В бывших погребах и хранилищах заурчали электрические воздухофильтры.
Вместо галстука на шее носили противогаз.
Жизнь переместилась под землю и постепенно входила в будничные рамки. Казалось, изменились только жилища — место высоких домов и светлых квартир заняли темные подземелья с низкими потолками.
7
Из В. Эллана (Прим. авт.).
Государственная машина, переселившись этажом ниже, вновь застучала своими колесиками.
XVII
ТАЙНЫЙ ШИФР
Товарищ Ким глубоко задумался.
На столе перед ним, поверх груды непросмотренных бумаг, лежал небольшой серый лист — радиограмма.
Это была страница из вчерашнего утреннего радиодоклада оперативной разведки в Америке. После информации о заседании Совета профсоюзов и его решении поддержать правительство, действиях Джойса и дебатов в ЦК, коротко сообщалось и о Владимире:
«Тов. Владимир, действуя по собственной инициативе и с пассивного одобрения ЦК, нашел определенные возможности похитить формулы ядовитых газов и затем исчез из виду с очевидной целью осуществить свои намерения».
Товарищ Ким в третий и в четвертый раз перечитал эти несколько строк.
При отъезде Владимиру не поручалось добыть формулы. Видимо, такая возможность действительно появилась, раз он самостоятельно взялся за это дело.
Иприт и горчичный газ, некогда гордость империалистического мира… Другие газы, полученные уже после мировой войны — ими так хвалились вояки из Западной Европы, сея тревогу и страх в общественном сознании советских республик… Все они давно перестали быть опасны для СССР. Еще несколько лет назад оперативной разведке удалось получить их формулы, и сейчас в подземных хранилищах химического сектора Реввоенсовета лежали десятки тысяч баллонов с противоядиями, способными мгновенно свести на нет ядовитую силу этих газов.
Но после этого случая империалистические химики в корне изменили свои формулы и изготовили гораздо более ядовитые и страшные газы. Буржуазные правительства на сей раз держали их производство в таком строгом секрете, что все усилия советской разведки достать формулы новых газов пропадали впустую.
Требовалось заполучить их формулы любой ценой, что стало первостепенной задачей в деле обороны страны. Товарищ Ким, стоя во главе советских республик, хорошо это знал и сознавал все значение усилий Владимира.
— Удачи ему, герою, — вздохнул он. — Не верится, конечно, но будем надеяться, что кое-чего он достигнет. К тому же, анализ жидкости из баллонов с подбитого аэроплана также немало нам поможет. Если нашим химикам удастся разложить ее на составляющие и вывести формулу, хваленая «роса смерти» будет нам не страшна.
В это время глубокую задумчивость товарища Кима нарушил звонок телефона.
Ким поспешно снял трубку.
Звонили с исследовательской станции военной химии.
— Ну? — коротко бросил Ким. — Есть формула?