Последний Эйджевуд

Но его хлопоты были напрасны. Оживить Тиля после тысячи пинков гневных рабочих рук было уже невозможно.

Вокруг Боба и Тиля собрались рабочие, орошая слезами память своего предводителя — жертвы еще одной провокации капиталистической сволочи…

А Джойс спокойно катил по Америкен-стрит в машине товарища Тиля. Он расположился глубоко в углу диванчика и слегка покачивался на рессорах, прищурив глаза и пыхтя сигарой. Мистер Джойс отдыхал после тяжелого дня и прикидывал в уме план завтрашних выступлений — в 12 часов в парламенте и в восемь на собрании Союза индустриальных рабочих Америки, где ему предстояло дать отчет о сегодняшних событиях. Речи должны быть почти одинаковыми, только с разными объяснениями мотивов голосования в пользу войны. Нужно было хорошенько обдумать, как получше изложить эти мотивы. Он взглянул на часы. Было ровно девять. Мистер Джойс с жалостью к себе понял, что останется без обеда, и велел шоферу ехать в клуб «Добродетельных женщин».

В половине десятого там должно было состояться заседание бюро (членом которого являлся и мистер Джойс) «Альтруистического общества спасения человечества». На повестке дня стояли очень важные вопросы. Например, проект изготовления ядовитых газов — одни не убивали, а только усыпляли, другие же убивали, но действовали исключительно на коммунистов. Если газы, в результате испытаний, окажутся устойчивыми, мистер Джойс от имени «добродетельного общества» должен был предложить их властям для использования в войне, чтобы таким образом избежать лишних жертв.

VIII В ПОДПОЛЬЕ

Через полчаса после того, как Совет профсоюзов принял решение, в северной части города, на одной из самых грязных улиц, далекой от рабочих районов, собрался Центральный комитет компартии Америки.

До сих пор его заседания проходили в более удобных помещениях, в центральной части города или в рабочих кварталах. Однако события последних дней заставляли ЦК все глубже уходить в подполье и искать убежище, соответствующее всем правилам конспирации. Со дня объявления войны все полулегальные помещения партии разгромила полиция, а этим вечером, после выступления товарища Тиля на Совете индустриальных союзов с вотумом недоверия правительству, Центральный комитет ожидал начала массовых репрессий и потому окончательно превратился в нелегальную организацию.

Секретарь Центрального комитета, чернокожий Том, без ведома ЦК уже велел напечатать в количестве пяти миллионов экземпляров листовку, где извещал пролетариат Северной Америки и всех стран Нового Света, что с этого дня Компартия Америки окончательно перестала существовать в качестве американской политической партии и перешла в подполье до времени создания А.С.С.Р. Всем партийцам запрещалось выступать открыто от имени партии. Листовка заканчивалась призывом ко всем объединяться в рядах Компартии и под ее незримым руководством вести борьбу за свержение господствующего капиталистического строя.

«В наши дни, последние дни капиталистического мира, не должно быть беспартийных рабочих, — писал Том. — Кто не с нами, тот — против нас! Помните, товарищи, это наш последний бой!»

Несмотря на дальнее расстояние и поспешность созыва заседания, ни один из членов ЦК не опоздал ни на минуту. Не хватало одного только Тиля. Председательствующий, товарищ Уптон, предложил почтить вставанием память незабвенного борца — жертвы провокации проклятого желтого молоха.

— Рабочая Америка не оставит смерть Тиля без ответа. Буржуазия убила Тиля руками рабочих. Мы смоем кровь с наших рук, только свергнув капиталистическое правительство! Это будет лучшей местью за его смерть. Но, товарищи, когда в нашей стране настанет время красного террора, в гроссбухе нашей ЧК в статье невыплаченных долгов всегда будет стоять имя Тиля! — закончил свою короткую речь Уптон, и его черные мулатские глаза засветились страшным огнем.

Сим дернул Владимира за рукав и шепнул ему:

— Уверен, что главой американской ЧК будет не кто иной, как сам Уптон.

Собрание сразу перешло к деловой работе.

Чернокожий Том выступил первым.

— Прежде всего, — начал он, — позвольте мне, товарищи, поздравить вас с великим днем. Сегодня американский пролетариат во главе со своей Компартией наконец вступил в настоящую активную борьбу против капиталистического строя, следуя заветам нашего вождя товарища Ленина и опыту русской революции.

Несмотря на необходимость соблюдать конспирацию, товарищи не выдержали, и тридцать пять пар рабочих ладоней устроили овацию.

— Прошу внимания, — остановил всех Том. — Вы позволите, товарищи, отныне считать наш ЦК центральным боевым отрядом революции? А все наши местные комитеты — боевыми организациями? Постановление принято, — закончил он. — Завтра весь мир должен узнать о новой фазе нашей борьбы. Итак, от имени нашего ЦК я предлагаю объявить, что вся рабочая Америка переходит на осадное положение. Это положение укажет нашим местным комитетам формы и тактику борьбы.

Владимир, Сим и другие товарищи из СССР сидели, как на иголках. Перед их глазами всплывали картины из истории русской революции, картины борьбы их родителей и старших братьев. И хотя сами они не принимали участия в этой борьбе, им казалось, что слова Тома они уже слышали дома, на советской родине.

Том продолжал:

— Война объявлена. Наши профсюозные «вожди», позорные предатели и изменники, уже сказали свое слово, которым плотно затянули петлю на шее советских республик. Исходя из этого факта, мы должны использовать войну для нашей победы. Лучшим наставником для нас будет опыт русской революции. Мы знаем, что последняя ступень к социальной революции, последняя капля в переполненной до краев чаше противоречий капиталистического строя — это империалистическая война. Теперь наша задача — как можно скорее превратить империалистическую войну в классовую, то есть — гражданскую. А в гражданской войне, особенно в Америке, пролетариат непобедим. Надо только, чтобы все рабочие осознали потребность в гражданской войне, неизбежность ее для перехода к совершенным формам социалистического уклада. Поэтому наша первая практическая задача такова: мы должны сделать так, чтобы в Америке не было ни одного рабочего, который поддался бы лжи желтых профсоюзных «вождей». Мы должны открыть рабочим глаза. Весь пролетариат до последнего человека должен быть организован и принимать активное участие в борьбе. Желтые профсоюзы должны стать красными. Мы обопремся на них. Тогда победа коммунистической революции будет обеспечена. А Совет профсоюзов мы объявим врагом пролетариата. Красные профсоюзы выберут новый совет, пока же мы, ЦК Компартии, объявляем себя Красным Советом Профсоюзов — и будем управлять из подполья профсоюзной жизнью. Итак, агитация среди отсталых, инертных и спровоцированных рабочих элементов рабочих с целью выявления истинного лица профсоюзных прихвостней — наша ударная задача. Далее. Завтра же по всей Америке надо организовать подпольные ревкомы, которые будут руководить революционной борьбой и следить за единством нашей линии. Само собой понятно, что этими ревкомами станут местные комитеты партии, опирающиеся на профессионально-производственные советы. Я закончил, товарищи!

Слово было дано профессору Дюмбригу, бывшему социал-демократу.

Профессор волновался. Говоря дрожащим, поначалу нерешительным, а затем истерическим голосом, профессор Дюмбриг попытался выступить против Тома. Он предостерегал ЦК от неосторожности и горячности, ссылаясь на то, что широкие круги американских рабочих (пусть и в результате провокаций капиталистов, если так угодно товарищу Тому) не хотят войны как таковой — будь то война империалистическая или классовая. Рабочий класс стремится жить в покое. Партия должна еще раз попробовать добиться своего мирными средствами. Следует немедленно начать агиткампанию среди рабочих: все они должны потребовать от правительства прекращения войны с СССР.

Профессор говорил долго и путано, обращаясь к каждому из членов ЦК и будто ища у них поддержки, но всякий раз встречал холодное молчание или насмешливую улыбку. Наконец, усталый и разбитый, он сел на место.

Тогда, вне очереди, снова выступил Том.

— Вы не понимаете момента, дорогой профессор, — холодно сказал он. — Сегодня мы уже просили правительство не начинать войны, но наши же «представители» в Совете профсоюзов подали голос за войну, сами не понимая, что этим поставили на себе крест и подписались под вооруженным восстанием. Теперь вам понятна наша общественная ситуация?

Том помедлил и остро глянул профессору в глаза. Продолжая, он уже не отводил взгляда от испуганных глаз Дюмбрига, обращаясь только к нему.

— Пролетариат загнивает, гибнет в тине демократизма. Правительственные провокации заставляют его изменять самому себе. Болото провокации все глубже затягивает пролетариев, а парламентаристская болтовня разлагает и организованную часть пролетариата.

Том выделил голосом последнюю фразу, и бедный профессор покраснел под его взглядом. Том продолжал: