Последний Фронтир. Том 1. Путь Воина

На пожелания «доброго вечера» Белинда лишь кивнула, плотнее сжала губы, подхватила пакет за шуршащие ручки и отбыла обратно на улицу – в сырой синеватый вечер, в очередной раз мочить неоднократно уже промоченную за долгий день кофту.

Немой и невкусный ужин.

Бубнящий о пользе лосьонов для рук телевизор. Тупой спортивный матч с обилием рекламы на одном, сопливый сериал на другом и нудный диктор на третьем – всего три канала. При нажатии на кнопку пульта «четыре» экран мельтешил – что за дыра?

Датчика дыма она не нашла и потому перед сном закурила прямо в номере – лишь приоткрыла окно. От вида занавешенной пеленой дождя улицы воротило. Снова мокнуть, смотреть на горы и как льет с крыши, чувствовать себя подгнившим листом, упавшим в холодную стремительную реку? Нет, спасибо. До утра вонь из номера выветрится, а, если не выветрится, то пусть администратор сам проветривает «будуар» – с него станется.

За сорок три-то доллара.

И не забыть бы утром про заначку.

Лин хотела, было, встать, чтобы достать банкноты из-за телевизора, но поленилась – заберет утром. Забудет? Никогда. Забыть можно обо всем: собственной гордости и чести, о желаниях, мечтах, друзьях, о том, кем когда-то был и кем хотел стать. Обо всем. Но только не о деньгах.

И потому она погасила надоевший телевизор, дотянула сигарету до фильтра, поднялась, выбросила ее в окно, после чего приоткрыла дверь и похлопала оконной занавеской, пытаясь выгнать дым наружу.

Интересно, где сейчас Килли? Вернулся? Уже был на складе или еще не был?

Итак, «херня» снова включилась.

Создатель свидетель – она не хотела, чтобы все закончилось именно так – словами «выметайся», зло захлопнутой на прощание дверью и кражей. Не хотела и почти тяготилась содеянным. Клокотала внутри ярость, требовавшая справедливости, бурлила горной рекой обида, впадала в пруд печали, разливалась по венам бесконечным чувством вины.

Где и когда она оступилась? Он хотел, чтобы она держала квартиру в чистоте, и она держала. Следила за внешностью? И Лин следила. Тратила последние деньги на красивое белье и обувь, каждый день брила ноги и подмышки, пользовалась целым арсеналом косметики и парфюмерии, лишь бы нравиться ему, лишь бы они не отдалялись.

Отдалились.

Когда?

Килли ведь не всегда был таким – моральным уродом, в которого превратили его большие заработки. Тогда, в самом начале, когда у него была своя автомастерская, а у нее привольная жизнь официантки, наполненная вечерами с подругами, пенным пивом и женской болтовней, они оба были другими. Нормальными. Встречались, мечтали о будущем, не тяготились отсутствием возможности набивать желудки гурманской едой, ценили общность интересов, обожали валяться на кровати и хохотать над дурацкими шутками, которыми раззвиздяйская башка Джордана вечно была полна.

Тогда он часто улыбался.

После – нет. Связался с оружием и начал все больше молчать, хмуриться. Полагал, что занялся «крутым» бизнесом, заматерел, но на деле скурвился, заржавел сердцем.

Прогнил.

Чужая беда еще никому не приносила счастья, а оружие – это беда. Так считала она, но не он. И начались ссоры.

«Отвали, Лин… Не читай мне нотаций… Ты можешь просто помолчать, Лин?»

Дальше хуже.

«Где моя жратва? Не твое дело, почему задержался. И я устал… Дай мне поспать».

Отвали, отвали, отвали. Слишком много «отвали».

Незадолго до сегодняшнего дня Белинда уже знала, что они разойдутся. Они потеряли что-то важное – соединяющую их нить. Она не знала, какие именно слова прозвучат в конце и когда. Кто их скажет – он, она? Сказал он – жестокие, обидные, болезненные.

Интересно, а она красивая – его новая пассия? Большую ли квартиру он купил? В каком районе?

Мысли текли, и остановить их было невозможно. Темный потолок, занавешенный оконный проем, черный прямоугольник выключенного телевизора; несмотря на усталость, сон не шел – с новой силой заметались в голове страхи: а если он уже обнаружил пропажу? Администратор выдаст ее, не задумываясь, – Джордан умеет быть обаятельным и убедительно врать. Баба в магазине тоже ее запомнила…

Давила стенами незнакомая и неуютная комната. Давило ощущение отеля – холодного чужого дома с рядом дверей и похожих друг на друга, как две капли воды, номеров. Здесь было противно жить – на данном этапе ей было бы противно жить везде…

– Это внутри, Лин… Ты сама виновата. Ты сама совершила то, от чего теперь бежишь. Он все еще мог бы быть твоим, если бы ты больше молчала, чаще поддерживала его и улыбалась.

Но она не могла улыбаться: улыбаться означало наступать себе на горло всякий раз, когда хотелось сказать гадость. Нет, не гадость – правду. В последние недели Килли не улыбался тоже – только когда выпьет. А пил он все чаще – дорогое вино, коньяки, портвейны. Он почти что сделался алкоголиком, но она терпела, потому что пьяный он вдруг делался добрым и как будто снова любил ее.

– Дура. Ты всегда была полной дурой – верила его лживым словам, но не верила собственному сердцу.

– Заткнись.

– Я-то заткнусь. Только ситуацию уже не исправить.

– Тогда какого хрена меня теперь пилить? – вопрошала она внутреннего ментора, постоянно изводившего ее упреками.

– Если сейчас не пилить, ты так дурой и останешься…

– Что ты пилишь? За что?

– Потому что все могло быть иначе…

Могло… Могло… Могло. Белинду начинали душить слезы.

– Ты сама виновата.

– Уже слышала.

– Дура…

Сраный подселенец в ее голове вновь принялся за любимую работу – изводить, насиловать логичными доводами, упрекать. Сколько же можно? Зачем? Как остановить мысли? Она не виновата, не виновата, не виновата… это все Килли!

– Конечно, на другого проще свалить…

Лежа в холодной постели, не способная ни заснуть, ни остановить поток изъедающих душу мыслей, Белинда накрыла голову подушкой и зажмурилась.

Хватит. Хватит! Хватит!!!

Снаружи молчал город Ринт-Крук. Снаружи монотонно капало.

* * *

Это случилось в два… в три ночи?

Она не слышала ни того, как снаружи подъехала машина, ни того, как отошел в сторону хлипкий язычок дверного замка, – измотанная, слишком крепко заснула. А проснулась уже тогда, когда в темноте с нее вдруг резко сорвали одеяло, дернули за плечо, стащили за руку на пол, а после сразу же ударили по лицу – Белинда вскрикнула, осела, почти мгновенно ослепла от боли.