Последний хранитель

Артемис потер подбородок.

— Интересно. Но вы не находите, что ваши постулаты следовало бы назвать теорией связанности?

— Все равно, — сказал Аргон, отмахиваясь от каламубра. — Я провел небольшое исследование и оказалось, что Фаулы время от времени тревожили волшебный народец на протяжении тысяч лет. Десятки твоих предков пытались найти горшок с золотом, хотя Вы — едиственный, кому это удалось.

Артемис выпрямился; это было интересно.

— А я никогда об этом не знал, потому что Вы стирали память моим предкам.

— Точно, — сказал Аргон, волнуясь о том, чтобы полностью привлечь внимание Артемиса. — Когда Ваш отец был юношей, ему удалось связать по рукам и ногам гнома, который позарился на поместье. Я думаю, он до сих пор грезит об этом моменте.

— Неплохо для него, — пришла Артемису в голову мысль. — Почему гнома заинтересовало наше поместье?

— Потому что остатки магии там превышают пределы. Что-то однажды случилось с Вашим поместьем. Что-то великое, выражаясь магически.

— Это и подталкивало Фаулов к вере в магию, — прошептал Артемис, почти сам себе.

— Точно. Это как в ситуации курицы с яйцом. Вы подумали о магии и затем ее нашли? Или магия заставила Вас ее искать?

Артемис сделал несколько заметок в своем смартфоне.

— А это «великое» волшебное событие… не могли бы вы говорить определеннее?

Аргон пожал плечами.

— Мы не располагаем настолько старыми записями. Речь идет о временах, когда мы жили на поверхности, то есть более десяти тысяч лет назад.

Артемис поднялся и навис над маленьким гномом. Он чувствовал, будто должен ему за эту теорию связанностей, которая, конечно, требует некоторого изучения.

— Доктор Аргон, когда вы были ребенком, у вас была вывернута нога?

Аргон был настолько удивлен, что сразу выдал все начистоту, что очень необычно для психиатра:

— Да. Да, это было так.

— И вам приходилось носить обувь с ортопедическими стельками?

Аргон был заинтригован. Он не вспоминал об этой ужасной обуви несколько столетий, и он уже забыл о них, до этого момента.

— Только на правой ноге.

Артемис мудро кивнул, и Аргон почувствовал, что они поменялись ролями, и теперь он был пациентом.

— Я бы подумал, что ваша нога все-таки встала в правильное положение, но ваше бедро немного искривилось в процессе. Небольшая скоба должна решить проблему вашего сустава. — Артемис вытащил сложенную салфетку из своего кармана. — Я набросал дизайн, пока вы заставляли меня ждать вас перед несколькими последними сеансами. Жеребкинс должен суметь создать эту скобу для вас. Возможно, я ошибся на несколько миллиметров в оценке ваших параметров, так что лучше приступим к измерениям. — Он положил ладони на стол. — Так я могу уйти сейчас? Я выполнил свои обязательства?

Доктор хмуро кивнул, думая, что следовало бы опустить записи об этом сеансе в его книге. Он наблюдал, как Артемис пересек офис и нырнул в двери.

Аргон изучил рисунки на салфетке и инстинктивно понял, что Артемис был прав насчет его бедра.

«Либо этот парень самое нормальное и психически здоровое создание на Земле», — думал он, — «либо он настолько потревожен нашими тестами, что мы не можем даже поверхностно что-либо сделать».

Аргон взял со стола печать и на обложке папки Артемиса поставил слово «ОФИЦИАЛЬНО» большими красными буквами.

«Я надеюсь на это», — думал он, — «очень надеюсь».

Телохранитель Артемиса, Дворецки, ждал своего патрона снаружи, в большом кресле, которое было подарком от кентавра Жеребкинса, технического консультанта ЛеППРКОНа.

— Я не могу смотреть, как ты сидишь на этой маленькой табуреточке, — сказал ему Жеребкинс. — Это оскробляет мои глаза. Ты выглядишь как обезьяна с кокосом.

— Очень хорошо, — сказал Дворецки своим каменным басом. — Я приму этот подарок, только чтоб сохранить твои глаза.

На самом деле он был очень рад иметь комфортное кресло, будучи ростом выше шести с половиной футов в городе, построенном для трех-футовых существ.

Телохранитель встал и потянулся, устремив руки к потолку, который был двойной высоты, по эльфийским стандартам. Слава Богу, что у Аргона был вкус ко всему грандиозному, иначе у Дворецки не было бы возможности даже прямо стоять в клинике. По его мнению, это здание с его сводчатыми потолками, позолоченными гобеленами и деревянными раздвижными дверями в стиле ретро больше было похоже на монастырь, чем на медицинское учреждение. Только встроенные в стены лазерные ручные санитары и иногда встречающиеся медсестры делали намек на то, что это все-таки клиника.

«Я так рад, что это все подходит к концу», — думал Дворецки по крайней мере каждые 5 минут последние две недели. Он побывал во многих узких местах, но теперь он был заключен в городе с обратной стороны земной поверхности, что заставило его впервые в жизни ощутить клаустрофобию.

Артемис появился из офиса Ж.Аргона, и его самодовольная ухмылка была еще более явная, чем обычно. Когда Дворецки увидел это выражение лица, он понял, что его патрон снова может себя контролировать, а значит Синдром Атлантиды вылечен.

Больше никакого подсчитывания слов. Больше никакой необоснованной боязни числа «четыре». Никакой паранойи и заблуждений. Слава Богу за это.

Но, чтобы удостовериться, он все равно спросил:

— Итак, Артемис, как мы?

Артемис застегнул свой темно-синий шерстяной пиджак.

— Мы в порядке, Дворецки. То есть я, Артемис Фаул Второй, на сто процентов правильно функционирующий, что в пять раз больше, чем у среднего человека. Или, другими словами, полтора Моцарта. Или три четверти Да Винчи.

— Только три четверти? Ты стал скромнее.

— Правильно, — сказал Артемис, улыбаясь. — Стал.

Плечи Дворецки опустились на дюйм с облегчением. Раздутый эгоизм, наивысшая уверенность в себе. Артемис определенно стал старше.

— Очень хорошо. Давай заберем наше сопровождение и уберемся отсюда. Я хочу почуствовать прикосновение солнца на лице. Настоящего солнца, а не этих местных ультра-фиолетовых ламп.

Артемис почувствовал симпатию к своему телохранителю; эмоция, которую он испытывал все чаще последнее время. Для Дворецки было трудно оставаться незаметным среди других людей, здесь же он едва ли привлек бы больше внимания, нарядившись в клоуна и жонглируя шаровыми молниями.