Последний хранитель

Многочисленной свиты Кот не держал. Пока он меня рассматривал, два лысых здоровяка с хулиганскими рожами, перетаскивали из машины в бытовку привезенную нами выпивку и закуску. Они же сноровисто накрыли на стол, притащили откуда-то дополнительную скамейку и застыли в углу, в ожидании дальнейших распоряжений. В глазах — бесшабашная дурость. — А ну-ка меть сторожить машину! — хищно оскалился Кот. Глаза его на мгновение вспыхнули, и снова потухли. Старик отвернулся к Мордану, ни секунды не сомневаясь, что любое его указание будет исполнено точно и с должной скоростью.

Как я понял, это для Витьки с Валеркой, чтобы прониклись: перед ними не какой-то Микишка, а вполне уважаемый человек.

Когда сели к столу, Кот опять обратился ко мне: — Что-то ты, парень, в слишком большом почете. Я, например, не припомню, чтобы кого-то искали с таким прилежанием. А по фотке я тебя опознал. Года два, или три назад ты сюда, кажется, заходил? Старик лукавил. Я не просто «сюда заходил», а споил в одночасье всех, до кого смог дотянуться, и его в том числе. Дело кончилось бревенчатой банькой и девчатами «из общака». Потом я уснул в парилке и, за малым, не угорел. Такое вряд ли забудешь!

Полупустую бытовку освещала скудная лампочка. Стандартный общепитовский стол, две широких деревянных скамьи, железная вешалка и телефон. Его, чтоб не путался под ногами, убрали на подоконник. Вот и вся обстановка в рабочих апартаментах старого коронованного «законника». Казачкина самогонка пришлась ему ой, как по вкусу! Он хлебал ее под «чернушку». Этот деликатес хранится под верхнею коркою черного хлеба. Чертежник, работающий с тушью, лакируют «чернушкой» свои чертежи. Кот, жмурясь, как кот, бережно вдыхал благостный аромат и, лишь до конца насладившись им, гонял хлебный мякиш между беззубыми деснами. Моих мужиков он, казалось, не слушал. Хотя говорил Валерка коротко и толково.

Могу подтвердить, что мысли Кота, были совсем о другом. Он думал о беспределе, творимом в стране, о денежных купюрах большого достоинства, в которых хранится девяносто процентов общей воровской кассы. По сообщениям из надежных источников, скоро станут эти купюры радужными бумажками. Не давала ему покоя и война на уничтожение, объявленная взбесившимися ментами московским авторитетам. Эти и другие вопросы братве предстоит обсудить на большом воровском сходняке. Но туда, в Подмосковье, старому законнику очень не хочется ехать… Человеческая просьба «что-нибудь посоветовать» бальзамом пролилась на стариковскую душу, хотя на его лице эмоции не читались: — Вы, мужики, расслабьтесь, — сказал он Витьке с Валеркой, — а то сидите, как в окопе на передовой, или в приемной премьер-министра. В шайку воров никто вербовать вас не будет. Вполне достаточно, если вы будете просто людьми. Их сейчас на земле очень мало. Потом он стал задавать вопросы: чем занимался кооператив, сколько людей задействовано в производстве, велика ль конкуренция? Его интересовало все: затратность, спрос, прибыль, окупаемость оборудования. При этом он настолько легко оперировал экономическими терминами, что даже Мордан удивился. От Кота он такого явно не ожидал. Поймав его обалдевший взгляд, Кот обозначил улыбку: — Это я, Сашка, на Колыме, еще малолеткой, университеты проходил. Я ведь и родился на поселении. Днем в тайге на лихом морозе деревья «под ноль» подстригал — помогал взрослым, а вечером, с теми кто не уснул, лекции у теплой «буржуйки» слушал. Не потому, что тянулся к знаниям — просто согреться хотелось. Закон таежный суров: не хочешь слушать, уснул — освободи место! Так что правильно у Кичи на веках написано: хочешь выжить — не спи! Разные были лекции: по литературе, искусству, математике, физике, экономике, этике. Кто там тогда не сидел! — Ну и как, помогло? — съехидничал Сашка. — Почему же не помогло? — помогло! Вот ты, например, знаешь, чем пахнут деньги? — Говорят, что они не пахнут. — Бывает, что и не пахнут, — согласился старик, — но не пахнут только тогда, когда человек зарабатывает их своей головой. Во всех остальных случаях очень даже пахнут: потом, кровью или дерьмом. Это уже сам человек выбирает, какой ему запах более по душе. Телефон на засиженном подоконнике воспарял, оглушительно щелкнул и затарахтел. — Это меня, — поспешно сказал Сашка, схватился за трубку, но сразу же отдал ее Коту. Тот пару минут слушал, никого не перебивая и лишь на прощанье, холодно проскрипел: — Не знаю. Пока ничего не знаю. — Интересные люди в детстве тебя учили, — хмыкнул Мордан, продолжая прерванный разговор, — интересные! — Бывший профессор, который читал эту лекцию, помнится, еще говорил: «Проще всего быть исполнителем. Труднее — заставить работать себя самого. Но чтобы работали многие, выкладываясь, как один, по воле какого-то одного — этого редко кому удавалось добиться». Я ведь, подо что разговор подвожу? — монотонно говорил Кот, обращаясь к Валерке и Витькой. — Существует естественный потолок — максимальное количество денег, которое человек может заработать сам по себе, без привлечения наемного труда. Для нашей страны — это квартира, машина, дача и отпуск в Сочи. Плюс деньги на приемлемое питание и учебу детей. Не знаю как дальше, но пока это так. Ниша, которую вы попытались занять, имеет хорошую перспективу. Это — производство. А оно гораздо прибыльнее, чем торговля или сфера обслуживания. Вот я и хочу вас спросить: Не чувствуете ли вы за собой силы замахнуться на большее? — Куда уже больше! — ощетинился Витька? — он еще даже не понял, куда заведет эта тема, но внутренне настроился на протест. Кот даже поморщился: — Кроме вашего Дровяного, существует еще Мурманск. Мурмаши, Кола, в конце концов. Помимо шиномонтажки и вулканизации можно освоить авторемонт, автосервис, торговлю запчастями, автомобилями. Машин становится больше, а дороги остаются все теми же… — А деньги? — кажется «въехал» Витька. — Деньги я дам, — без всякой рисовки пообещал Кот. — «Зеленый свет» тоже вам обеспечу. И буду сам кровно заинтересован в том, чтобы ни один волос без моего на то разрешения, не упал с ваших голов. — Когда я был маленьким, — высказал свое мнение и Валерка, — мне дедушка часто рассказывал притчу, насчет бесплатного сыра… Мордан хрюкнул и громко заржал:

— Ему непонятно, с чего, вдруг, такая щедрость? — Почему «вдруг»? — Кот, кажется, удивился. — Вас привели достойные люди. Значит, достойные люди за вас отвечают. Да и обманывать меня выходит себе дороже. Вот почему я почти ничем не рискую. Вы просто спросили, как вам быть дальше, я просто назвал один из приемлемых вариантов. Считаю, что он устроил бы всех и предлагаю его обсудить. — Если честно, все выглядит очень заманчиво, — подумав, сказал Валерка. — Но я задаю сам себе встречный вопрос: возможно ли это счастье без риска попасть в вечную кабалу? — Большие дела делают дерзкие люди! — по-моему, старик процитировал кого-то из классиков. — Если вы в себе не уверены, можно рассмотреть второй вариант: вы называете сумму и срок, за который рассчитываете ее полностью погасить. Я эти деньги дам. Дам по совести и спрошу тоже по совести, потому, что они не мои. — Из общака? — А что такое «общак»? — Большие деньги, в больших купюрах. За них я в ответе и должен, если не преумножить, то хотя бы полностью сохранить. Слышишь, Мордан, тебя это тоже касается! Отвлекшийся, было, Сашка, вздрогнул. Как конь, встрепенулся. — Так вот, — жестко сказал Кот, — велика вероятность, что скоро большие купюры больше не будут деньгами. Такой расклад. Мои карты лежат на столе. С ответом не тороплю. Если надумаете, то я ежедневно, после семнадцати, здесь. — А с уродами этими, как, в таком случае, быть? — спохватился Валерка, — что делать, если опять в мастерскую всем кодлом за деньгами пожалуют? — Не мой уровень! — сузил глаза Кот. Повисла неловкая пауза. Судя по всему, аудиенция завершилась. Старик, кряхтя, выбирался из-за стола.

— Помоги мужикам, Кот, — попросил я. — И я постараюсь ответить на те два вопроса, которые мешают тебе сосредоточиться. — Даже так? — он вскинул на меня колючие глаза, — тогда говори: какие это вопросы? — Насчет сходняка и железа. — Достаточно, — перебил он, — рассказывай про сходняк. — Не стоит тебе ехать в Орехово-Зуево, — ответил я его неспокойным мыслям. — Грохнут. Там будет облава. — Ты тоже так думаешь? Почему? — Это продолжение московского беспредела. Охота на законников не закончилась. Менты не взбесились, они выполняют приказ. — Чей приказ? — Кто у царя Бориса в упряжке коренником? — неохотно пояснил я. — С кем он в опалу попал, когда Горбачев был в силе? С кем прятался по ночам, избегая ареста? — Много их было, — задумался Кот, — но больше всего подходит Руслан. — А Руслан по национальности кто? — Кажется, чех… — Правильно, чех. Кому бы ты, будь на его месте, доверил свою охрану? Не сейчас, а тогда, когда за шкуру твою ломаного гроша не давали? — Я бы, лично, чехам доверил, — вмешался Мордан, который до этой минуты, больше молчал, да слушал. Кажется, он тоже начал кое-что понимать. — Чехам все по фигу! — пояснил он свой выбор. — Они и гранату себе под ноги могут запросто кинуть, чтобы кровника за собой на тот свет утащить. — Борис и Руслан сейчас на коне, — продолжал я расклад политического пасьянса. — Вон как лихо ГКЧП разогнали. Чехов рядом держать западло, международная общественность не поймет, та, которая деньгами снабжает. Да это и несолидно для будущего правителя великого государства. Кто его сейчас охраняет? — КГБ — предположил Мордан, — а также менты и эти… как его? — «Альфа». Кот молчал. Молчал и мотал на ус. — А чехов куда девать? — спросил я его. — Спасибо, — сказать, — ребята, вы нам уже не нужны, разбегайтесь по своим тейпам? И это после того, как они красивой жизнью пожили, русских девчонок потрахали, денежки большие понюхали? — зеленые денежки! А, чехам, как Мордан говорил, — «по фигу», они ведь могут под ноги, да гранатой! К тому же, закон есть такой: после захвата чужой столицы ее всегда отдают своей армии на разграбление. — Кого там сейчас грабить? — улыбнулся Валерка, — с такими ценами, даже в Москве народ обнищал. — Это точно! — поддержал его Сашка, — я по своему пивбару сужу: вчера была мойва по семнадцать рублей килограмм, а сегодня уже — тридцать семь! — Заткнись, «пролетарий», оборвал я его, — они не хуже тебя разберутся, кого лучше грабить. Что им народ? Народ свое место знает. Между черным прошлым и светлым будущим должны быть серые будни. У чехов другой интерес: все деньги страны прокручиваются в Москве, частные банки растут, как грибы. Заходи, разгоняй охрану, бей директору морду и входи в долю. А потом подгребай под себя капиталы и собственность, пока никто другой поперед тебя не успел — делов-то! А нельзя, ежели по понятиям: криминальный пирог поделен, сферы влияния установлены. Что делать? — они к Руслану: «Мы тебе помогали? — а долг платежом красен» И пошла родная милиция, дорогу лаврушникам расчищать, гноить, прессовать московских авторитетов. Кому оружие подбросили, кому наркоту — и в зону, в зону, в зону! Тем, кто умней, приказали в Штаты слинять, даже денег на первое время дали. А простаков — их просто так замочили. Мне кажется, Кот понял все с полуслова. Мордан продолжал задавать вопросы. — Неужели они не могли по-хорошему с братвой это дело перетереть? — Кто знает? Может быть, они и хотели. Да только, кто ж разрешит! Приедут на «стрелку», а там такой же Мордан, как ты. Ты ему слово — а он тебе в морду. Ты человек южный, горячий — и за гранату! Мочилово пойдет, покойники, кровная месть. Милиция нарисуется, журналисты. У нас ведь гласность, свобода слова. Вдруг раскопают, да в газетах напишут, что это охранники главного демократа с матерыми уголовниками не поделили хабар? К тому же, любому, кто на халявных деньгах крутится, что в уме надо всегда держать? — Зону? — Ее, родную. Если на зоне такие факты всплывут, будет правилово: «Что ж ты, гад, руками ментов? Где твое воровское братство?» — и на нож! А знаешь, Мордан, что такое воровское братство? Это когда национальности нет, но она вроде бы есть. «Все мы одной крови», когда нужно колымских старателей контролировать. А когда речь идет о чеченской нефти, — тут уж дудки! Они и в зоне тесною кучкой клубятся — один за всех, все за одного! Ты встречал хоть одного петуха-чеха? Или видел, чтоб кто-нибудь предложил чеху «на просто так» в картишки сыграть? — Хватит! — отрезал Кот, — агитацию, подрывающую основы, я запрещаю. Мы еще дело до конца не перетерли. Все замолчали. — Кое-что посоветовать я могу, — продолжил старик, — у нас, в Евразии, продолжают писать европейские законы, а сами живут по азиатским понятиям. Это когда то, что справедливо — незаконно, а то, что законно — несправедливо, — пояснил он для особо тупых. — Вот почему иногда не в падлу к ментам обратиться, если знаешь, к каким ментам. Я так думаю, что тех петухов надо бы сдать с потрохами. Мордан вам поможет написать заявление. Я ему лично назову человека, к которому можно его отнести, чтоб не замылилось не затерялось в ментовке. Он же найдет надежных свидетелей, обеспечит вашу и их защиту.За то, что имя мое языками помоили, «петухи» ответят на киче. Иной за неделю предвариловки горя больше хлебнет, чем нормальный мужик за годы лесоповала. А там, пусть их хоть выпускают. Потому что, как я предполагаю, должен всплыть и хозяин этого петушатника — человек, по моим прикидкам, благоразумный, зажиточный и с мохеровой лапой на два с половиной кресла. С него мы и взыщем. И разберемся на толковище, как он собирается жить дальше… Опять зазвонил телефон. Наконец-то нашелся Лепила.Мордан покивал головой, довольно погукал в трубку, повеселел: — На приличный банкет бабла не хватило, но будет полулегальный столик на четверых, с обслуживающим персоналом в качестве почетных гостей. Номер тоже заказан. Как ты просил: двухместный на одного, на втором этаже, с телефоном и козырьком. — Вам помощь, друзья, не нужна? — вежливо поинтересовался Кот. — А то, ребятишек моих прихватите — пусть разомнутся. — Спасибо, не надо, — в мыслях своих я был уже далеко. — Наверное, меня раком зачали. Оттого и такая судьба — всю жизнь самому уродоваться. Ты, Сашка, поезжай в ресторан, а я буду позже. Ровно без пятнадцати два встретишь меня на парадном крыльце. За стол садиться не буду. Проводишь меня до служебного лифта и лучше, если будешь свободен. Не исключаю, что в гостинице будет шумно. — До «Арктики» мы тебя на машине подбросим, — сказал Валерка, обращаясь к Мордану, — а сейчас не будем мешать. Завтра приедем с ответом. Мы со смотрящим остались одни. Курили и молча смотрели вслед отъезжающей «Ниве. «Ребятишек» своих он тоже куда-то отправил. — Что-то не понял, о каком железе ты давеча говорил? — нарушил молчание Кот. — Ты не боишься смерти, — сказал я ему, — потому, что смирился и осознал. Теперь вот, считаешь, что не боишься совсем ничего. Но скрежет железа по стеклу заставил тебя содрогнуться. И ты в очередной раз спросил у себя: что это, если не страх? — Глупо, наверное, старому человеку размышлять о подобных вещах? — Глупо совсем ни о чем не думать. Чувство, которое ты хотел бы понять — это общая память человечества о своем детстве. Все люди когда-то были амфибиями, могли существовать на суше и под водой, потому что земли тогда было мало. Звук, который заставил тебя содрогнуться, это слышимая часть ультразвукового сигнала атакующего кита-убийцы. Это значит, через мгновение — смерть. И поздно уже даже думать о чем-то другом. На лишенном эмоций, морщинистом лице, проявилось подобие улыбки: — Теперь я, кажется, знаю, почему тебя, как никого, ищут. И Бог тебя сохрани! По дороге в гостиницу, я никого не встретил. Зябкая осенняя морось распугала запоздалых прохожих, давила непроницаемой пеленой на фары патрульных машин. Их было очень мало. Облава выдохлась, или потеряла азарт.

Глава 12

В тени небольшого сквера я выждал последние три минуты. Наконец, из дверей ресторана вышел Мордан. Он стоял, как памятник на пьедестале из сбегающих вниз широких ступеней, нервно курил и посматривал на часы. Конспиратор хренов! С максимально возможной скоростью я покинул свое убежище. — Все тип-топ, — прошептал Сашка, пропуская меня вперед. И тут же прикрыл со спины. За спиной загремели многочисленные запоры. Гоп-компания веселилась за служебным столом, на котором официантки обычно выписывают счета. Столик стоял очень удобно. Все рядом: кухня, раздаточная и узкий коридор с широкими амбразурами, граничащими с буфетом. А в конце коридора, направо — грузовой лифт, обслуживающий «выездные» буфеты на этажах гостиницы. Уставшие официантки отрабатывали «сверхурочные» — вежливо пили водку вместе с Лепилой и внимательно слушали его похабные песни: «А девчонка-егоза Ухватила его за Золотистый, шелковистый, Словно девичья коса-а…» Художник был очень доволен жизнью. Что ж, заработал! — Ключ от номера у тебя? — спросил я Мордана. — Пока у Лепилы. — Забери, а потом проводишь меня до служебного лифта. Мы с Сашкой вышли на втором этаже. — Этот воздух уже пахнет кровью, — сказал я ему, — а скоро запахнет ментовскими сапогами. Не дай Бог, кто-то в конторе прознает, что ты был со мной — легкой смерти не жди! Расстанемся здесь. Сходи, открой номер и оставь ключ в замке, изнутри. Уходить буду через окно. Все что нужно, предусмотри, а потом убегай. Хватай за загривок Лепилу и всех, кто меня здесь сегодня видел. Клофелина для баб не жалей. Им будет лучше, если проснуться не с теми, с кем сегодня ложились в постель. Сашка затопал вниз по ступеням, а я направился к следующему лестничному пролету, подальше от шахты основных пассажирских лифтов. Там дверь была без стекла, она открывалась сравнительно тихо. На верхние этажи лучше подниматься пешком. Время не экономят, если нужно подумать, сосредоточиться и настроить себя на обостренное восприятие мыслей извне. Ключ от шикарного «люкса», который согласно строжайшей инструкции, давался на руки исключительно работникам Центра, был у меня в рукаве. В случае чего, его я использую в качестве кастета, а сделанный под дерево набалдашник — вместо гранаты. Наверху хлопнула дверь. Зазвенело стекло. Я замер, прислушался. Кто-то, кажется, чертыхнулся, поднялся на пролет выше и снова шагнул в коридор. Наверное, пьяный. Теперь я продолжал восхождение, прижимаясь спиною к стене. Тишина все больше отдавала приторно-сладким запахом крови. Я сунул ключ в боковой карман, осторожно нагнулся и нащупал за шнуровкой ботинка заботливо отклетневанную рукоятку шкерочного ножа. Она привычно легла в ладонь. В воздухе сталкивались и звенели обрывки человеческих мыслей. Кого-то душил похмельный кошмар, ему было тревожно и жутко. Где-то в районе девятого этажа снова раздался неясный шум. Кажется, там что-то тащили волоком. Часы показывали без четверти два. Через пару минут все стихло. На седьмом этаже я остановился: обе створки стеклянных дверей, ведущие в коридор, были открыты, и надежно расклинены. Кто-то заботливо постарался. Не по мою ли грешную душу? Кажется, нет — отсюда наверх уходили две черных прерывистых линии, скорее всего, оставленных краями каучуковых каблуков.Такую неудобную обувь конторские никогда не носили. Значит, это не наши. Впрочем, кто теперь «наши»? — Сашка Мордан? Тащили, скорее всего, покойника — раненых так не трелюют: будет орать. А эти все сделали тихо. Хоть и тяжеловат был, сердешный — следы надежные, четкие. И крови в нем было много, — думал я, глядя на небрежно затертые, бурые пятна. Знакомая дверь была напротив и чуть слева. Доставая ключ, я был почему-то уверен, что никого из живых там уже не увижу. Замок приглушенно плюхнул. Я толкнул дверь плечом и сразу же поскользнулся на мокром от крови пороге.

В прихожей было темно. Огромный холл освещался единственной лампочкой в разбитом плафоне настенного бра. Было тихо. В туалете мирно журчала вода. Здесь никто ни о чем не думал. Разумеется, кроме меня.

На временном всплеске я пересек зал. Заглянул во все три спальные комнаты. Кровати были заправлены, белье накрахмалено. Судя по всем признакам, новые жильцы еще ни разу не спали на них. В небольшом кабинете, что между спальнями, за столом, накрытом для ужина, тоже еще никто не сидел. Сигарет в этом меню не было, а жаль! Моя пачка давно опустела, а спросить пару штук у Мордана, я как-то не догадался. Обе пепельницы были чисты, как и ведро в прихожей. Даже окурком не разживешься! Откуда же кровь на полу? Следов жестокой борьбы не наблюдалось нигде. За исключением настенного бра, все было цело и невредимо. Место среза на красном плафоне было покрыто тонким налетом пыли. Скорее всего, его повредили давно — кто-то очень неосторожно включил свет. Тогда все случилось в прихожей. Первыми здесь появились «гости». Они подобрали ключ под хитрый замок, или каким-то иным способом застали хозяев врасплох. А потом перебили всех из засады. Где же тогда трупы и есть ли среди них Жорка? Три обезглавленных тела были свалены в ванну. Судя по вывернутым карманам и распотрошенной одежде, после смерти их очень тщательно обыскали. Трупное окоченение едва началось и лужицы крови на истоптанном кафеле еще не покрылись морщинистой пленкой. Когда я заходил в ресторан, они были еще живы — все три «героя-подводника», которых совсем недавно я так ненавидел. Их отсеченные головы были небрежно упакованы в полиэтиленовые пакеты, и свалены в раковину умывальника. Значит, за ними должны прийти. Ну, что ж, тогда мы подготовимся к этой встрече. Я слегка ковырнул ножом краешек приметной кафельной плитки. Преодолевая сопротивление, потянул ее на себя. Крышка щелкнула и раскрылась. Я набрал на замке нужные цифры и снова захлопнул ее. Зеркало выдвинулось из стены ровно на десять секунд. В тайнике стоял мой старый знакомый — потертый коричневый кейс. Больше там ничего не было... Давным-давно, будучи курсантом пятого курса питерской мореходки, я стоически нес вахту помощника дежурного по училищу. На другой стороне стола дремал капитан Замчалов, которого все почему-то звали «Леня Фантом». Его мощный кулак крепко сжимал граненый стакан с «Карабахским» вином. Стояла ранняя осень — пора приемных экзаменов. На проходную с разных концов страны стекались абитуриенты. Почти у каждого с собой «что-то было». От изъятого в процессе досмотров спиртного, прогибался пол КПП. И я без сожаления спаивал излишки своему непосредственному начальнику. И тут зазвонил телефон. Ну, конечно, что еще может быть срочное в этот поздний воскресный вечер? — В «Крупской» наших бьют! — раздался задыхающийся голос нашего «старшинского прихвостня». — Кого бьют? — решил уточнить я, уже догадавшись «кого». Чуть было не брякнул: «Так вам и надо!». Трубка на том конце провода грохнулась обо что-то железное. С моей стороны в ней угадывались отдаленные, но хлесткие щелчки по «хлебалу». И тут я нарвался на трезвый взгляд дежурного офицера. — Сказано тебе «наших»! Какая разница, кого лично? Пусть он дерьмо, но форма-то у всех одинакова? Созывай ребятишек. Я ничего не слышал. Находился в жилом корпусе и принимал увольнительные. Вот тогда я и понял, что такое честь флага. Коллег моего отца, усталых и обозленных, атаковали по подлому, со спины, когда они освобождались от верхней одежды. Простите меня, братцы! Я пошарил в осиротевших карманах камуфлированных бушлатов и уже в ближайшем из них обнаружил початую пачку «Мальборо». Насколько я помню, этот сорт курил Стас. Я достал его сигарету, щелкнул его зажигалкой, вдохнул в себя легкий дым ароматного табака. И только теперь до меня дошло: а я ведь пришел сюда, чтобы его убить!

Я стоял в полутемной прихожей, перед запертой входной дверью и одну за другой курил сигареты Стаса. Мне было о чем подумать. Куда, например, подевался Жорка? Может, это его волокли на девятый этаж? Да нет, не похоже. Покойник слишком тяжел и обувка, опять же, не та. Может, он забронировал какой-то другой номер? — опять не страстается! Стол накрыт всего лишь на три персоны, а Георгий Романович никогда не отрывался от коллектива. Как это скучно — ждать! Попробовать, что ли, позвонить в Питер? Нет, этому телефону я не мог доверять. Квадрат, помнится, намекнул, что он стоит на прослушке… Вот те раз! И как же я раньше не вспомнил этого?! «Ты в этот номер не вздумай кого-нибудь привести, — сказал, Виктор Игнатьевич, когда я впервые здесь поселился, — пять минут не пройдет — нагрянут с облавой хлопчики из подвала. А краснеть за тебя опять же придется мне…» Это что ж получается, под контролем весь номер?! Почему же тогда никто не услышал, что здесь произошло? Неужели даже Контора несется без руля и ветрил, и работает против своих? Впрочем, после того, что случилось с отцом, ничего нельзя исключить. А если не Контора, то кто? На прямое противодействие Центру могли пойти только очень компетентные и очень влиятельные люди. Кто они и какие цели преследуют, не имело сейчас ровно никакого значения. Как говорил дед, «пока что мы сами за себя». Позднего посетителя я обнаружил заранее, по запаху его мыслей. Они пахли кровью. Пока человек топтался под дверью, я успел срисовать из его воображения несколько четких картинок и надежно настроился на свой временной максимум. Все произошло медленно и лениво: долгий, разнесенный во времени рокот проворачиваемого ключа... ползущая в сторону дверь… большая синяя сумка в появляющемся нешироком проеме… Человек помнил, что пол прихожей в крови, он пытался перешагнуть застывшую лужу, чтобы не испачкать подошвы сапог. Я убил его, как убивают муху — почти машинально: без злости, сердечных переживаний, без особых усилий. Просто взял и ударил в кадык напряженными пальцами правой руки. Бородатая голова отделилась от позвоночника, опрокинулась за спину и повисла на узкой полоске кожи, как небольшой рюкзачок. Он умер прежде, чем успел удивиться — смуглый кареглазый мужик в кожаной куртке, синих джинсах и черных сапогах «дутышах». Внешне он был очень похож на русского, но, судя по акценту, даже не славянин.

Его мозг еще продолжал жить и даже выдавать информацию: все мысли сомкнулась на пестром калейдоскопе предсмертных воспоминаний, сопровождавшихся словами на непонятном мне языке. — Ариф! — кричала моложавая женщина на прожаренной солнцем горной тропе, — Ариф! Так его, наверное, звали — Ариф. Он еще и не начал падать, автоматически завершая последний обдуманный шаг. Ослепительно-белая кость позвоночника, мраморный срез мяса и мышц, увязший в грудине, аккуратный кружочек гортани — все это еще не было испачкано кровью. Я подхватил его поперек талии. Нас догоняли заплутавшие во времени звуки: треск расползающейся под пальцами кожи, густой хруст деформированных ударом аорты, гортани, мышц и хрящей. Чуть раньше, чем он захотел упасть, позвоночник на срезе хрустнул, и зазвенел. Пальцы саднило. Казалось, ладонь моей правой руки густо покрыта липким противным налетом. Затаскивая Арифа в ванну, я, вдруг, подумал: на временном максимуме эту голову можно было отрезать обычным листом бумаги. Я бросил мертвое тело сверху, на общую кучу. Так, чтобы при обыске не испачкаться самому. Долго и тщательно мыл руки, вытер их о штаны. В зеркале, невинно взиравшем на душегубство, я вдруг увидел как из начинавшей вырастать гортани Арифа, вместе с выдохом вышли пары с первыми брызгами крови. Где-то рядом витала его душа. Когда-то Ариф был левшой. Заточка сидела в левом его сапоге, а «Беретта» с глушителем — в кобуре под правым плечом. Я перевернул его тело на спину и обыскал. Ни бумажника, ни документов там не нашел. Две скомканных сотни, да тощая пачка долларов лежали в «нажопном» кармане. Не густо! Если я собираюсь зарабатывать на жизнь новым для себя ремеслом, при столь нищих уловах придется хорошо попотеть. Запах крови становился насыщенней, нестерпимей. Пропустив это дело мимо внимания, я сдуру полез в нагрудный карман добротной итальянской рубашки. И, вроде, не зря — рука натолкнулась на плотный прямоугольник… и тут!!! Кажется, в роду у Арифа кровь принято смывать кровью. И он это сделал столь энергично, что не только рука — весь правый рукав моей замшевой куртки покрылся дымящейся жижей, липкой и вонючей до тошноты. От неожиданности я втиснулся в привычные временные рамки. Не блевать же со скоростью пули? — раковину разнесешь.

Мой организм и горло Арифа издавали примерно одни и те же звуки. «Отстрелявшись», я с наивозможнейшим тщанием пробовал застирать рукав в холодной воде, но бросил это занятие когда окончательно понял, что бесполезно.

Впереди было много работы. Плотный кусочек картона нес в себе ценную информацию. Это была гостевая карта клиента гостиницы. Судя по номеру, указанному в ней, коллекционеры отрезанных голов жили этажом выше. Я перебрал в памяти картинки из сознания убиенного и получил о номере общее представление. Стандартная четырехместка. Слева от прихожей санузел, направо душ. Там, кстати, ожидает эвакуации, спеленатое казенными одеялами и перевязанное веревками, мертвое тело их уважаемого товарища, которого, умирая уже, завалил Стас ножом НРС. И тут зазвонил телефон. Почему, интересно, он молчал все это время? — в городе продолжается поисковая операция с привлечением сторонних подразделений. Все это требовало оперативного вмешательства и координации. Так что доклады с мест об изменяющейся обстановке должны были поступать много чаще. Как минимум — через каждые полчаса. Я не стал разбираться: кто звонит и зачем звонит. То ли это осиротевшие бойцы соскучились по начальству, то ли подельники Арифа таким сложным образом торопили гонца? Впрочем, убрал я его достаточно оперативно — поводов для беспокойства у его товарищей по оружию возникнуть пока не должно. Шкерочный нож и заточку я рассовал за шнуровки ботинок, а «Беретту» убрал в коричневый кейс — в рукопашном бою пистолет больше шумит, чем работает и будет только мешать. Испачканную кровью, синюю сумку Арифа я пинком отшвырнул в дальний угол прихожей. Прикурил последнюю сигарету, взял «пожитки» и выглянул в коридор. Ключ, которым Ариф открывал номер, так и остался торчать снаружи. Я провернул его на два оборота, да так и оставил. Не стал даже стирать отпечатки пальцев: одним больше — одним меньше.