Последний император Николай Романов. 1894–1917 гг.

Вначале условия нашего заключения были довольно сходны с царскосельскими. У нас было все необходимое. Тем не менее Государь и дети страдали от недостатка простора. В самом деле, для своих прогулок они располагали только очень маленьким огородом и двором, который устроили, окружив забором широкую, малопроезжую улицу, проходившую на юго-восток от дома. Этого было очень мало, и там приходилось быть на глазах у солдат, казарма которых господствовала над всем отведенным нам пространством. Приближенным и прислуге была, напротив, по крайней мере вначале, предоставлена большая свобода, нежели в Царском Селе, и они могли ходить в город и ближайшие окрестности.

В сентябре приехал в Тобольск присланный Керенским комиссар Панкратов. Его сопровождал его помощник Никольский, бывший, как и он сам, политически ссыльный. Панкратов был человек довольно образованный, мягкий, тип сектанта-фанатика. Он произвел на Государя хорошее впечатление и впоследствии полюбил детей. Но Никольский был настоящее животное, деятельность которого оказалась в высшей степени пагубной. Ограниченный и упрямый, он ежедневно изощрялся в измышлении новых оскорбительных притеснений. С самого своего приезда он потребовал от полковника Кобылинского, чтобы нас заставили сняться. Когда последний ему возразил, что это излишне, так как все солдаты нас знали – они были те же, которые караулили нас в Царском Селе – он ему ответил: „Прежде нас принуждали сниматься, теперь их черед“. Пришлось пройти через это, и с тех пор у нас были удостоверения личности за номерами, снабженные фотографиями.

Церковные службы происходили сперва в доме, в большой зале верхнего этажа. Священнику церкви Благовещения, дьякону и четырем монахиням Ивановского монастыря было разрешено приходить для служения. Но за отсутствием антиминса было невозможно служить обедню. Это было большое лишение для семьи. Наконец 21 сентября н. с., по случаю праздника Рождества Богородицы, всем узникам было впервые разрешено пойти в церковь. Это была большая радость для них, но подобное утешение они получали впоследствии лишь очень редко.

В эти дни все вставали очень рано и, когда были в сборе во дворе, выходили сквозь маленькую калитку, ведущую в общественный сад, через который шли между двух рядов солдат. Мы всегда присутствовали только у ранней обедни и оказывались в едва освещенной церкви почти одни; народу доступ в нее был строжайше запрещен. На пути туда или обратном мне часто случалось видеть людей, которые крестились или падали на колени при проходе Их Величеств. Вообще жители Тобольска оставались очень привязаны к Царской семье, и нашим стражам пришлось много раз не допускать стояния народа под окнами и не позволять снимать шапки и креститься при проходе мимо дома.

Однако наша жизнь понемногу налаживалась, и нам удалось общими силами возобновить обучение Цесаревича и двух младших Великих Княжен. Уроки начинались в девять часов и от одиннадцати до часа прерывались для прогулки, в которой всегда принимал участие Государь. Ввиду того, что не было классной комнаты, ученье происходило либо в большой зале верхнего этажа, либо у Алексея Николаевича, или в моей комнате – я жил внизу, в прежнем кабинете губернатора. В час все собирались к завтраку. Однако Государыня, когда бывала нездорова, завтракала у себя с Алексеем Николаевичем. Около двух часов мы снова выходили на прогулку и гуляли, и играли до четырех часов.

Государь очень страдал от недостатка физических упражнений. Полковник Кобылинский, которому он жаловался на этот счет, приказал привезти березовые бревна и купил пилы и топоры, и мы получили возможность заготовлять дрова, необходимые для кухни и печей. Это сделалось одним из больших наших развлечений на чистом воздухе в продолжение нашего заключения в Тобольске, и даже Великие Княжны пристрастились к этому новому спорту.

После чая уроки возобновлялись и оканчивались около шести с половиною. Обедали часом позже, после чего шли наверх в большую залу пить кофе Мы все были приглашены проводить вечер с Царской семьей, и для некоторых из нас это сделалось вскоре привычкой. Мы устроили игры и всячески изощрялись найти забавы, способные внести разнообразие в монотонность нашего заключения. Когда начало становиться очень холодно и большая зала сделалась необитаемой, мы нашли себе приют в соседней, единственной действительно уютной комнате дома, служившей гостиной Ее Величеству. Государь часто читал вслух, а Великие Княжны занимались рукодельем или играли с нами. Государыня обыкновенно играла одну или две партии в безиг с генералом Татищевым, а затем также брала какую-нибудь работу или лежала на своей кушетке. В этой мирной семейной обстановке мы проводили долгие зимние вечера как бы затерянные в беспредельности далекой Сибири.

Одним из наибольших наших лишений во время нашего Тобольского заключения было почти полное отсутствие известий. Письма доходили до нас лишь очень неаккуратно и с большим запозданием, что же касается газет, то мы должны были довольствоваться жалким местным листком, печатавшимся на оберточной бумаге; в нем сообщались нам лишь запоздавшие на несколько дней и всего чаще искаженные и урезанные известия. Между тем Государь с тревогой следил за развернувшимися в России событиями. Он понимал, что страна идет к гибели. Одно время к нему вернулась надежда, когда генерал Корнилов предложил Керенскому идти на Петроград, чтобы покончить с большевистской агитацией, становившейся все более и более угрожающей. Он был глубоко опечален, видя, что Временное правительство отстранило это единственное средство спасения. В нем, он это понимал, заключалась последняя возможность еще, быть может, предотвратить неминуемую катастрофу.

Я тогда в первый раз услышал от Государя выражение сожаления об его отречении. Он принял это решение в надежде, что те, кто пожелал его удаления, окажутся способными привести войну к благополучному окончанию и спасти Россию. Он побоялся, чтобы его сопротивление не послужило поводом к гражданской войне в присутствии неприятеля, и не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него. Но разве за его уходом не воспоследовало в самом скором времени появление Ленина и его сподвижников, платных наемников Германии, преступная пропаганда которых привела армию к развалу и развратила страну? Он страдал теперь при виде того, что его самоотречение оказалось бесполезным, и что он, руководствуясь лишь благом своей родины, на самом деле оказал ей плохую услугу своим уходом. Эта мысль стала преследовать его все сильнее и впоследствии сделалась для него причиной великих нравственных терзаний.

Около 15 ноября мы узнали, что Временное правительство свергнуто, и что большевики захватили власть в свои руки. Но это происшествие не отозвалось немедленно на нашей жизни и, как мы это увидим, большевики лишь несколько месяцев спустя надумали заняться нами.

Проходили недели за неделями, и доходившие до нас известия становились все хуже и хуже. Нам, однако, было очень трудно следить за событиями и уяснять себе их значение, так как данные, которыми мы располагали, не позволяли нам ни понимать причины, ни учитывать их последствия. Мы были так далеко и до такой степени отрезаны от всего мира! И если нам удавалось еще знать приблизительно, что происходило в России, мы были в почти полном неведении об Европе.

Между тем большевистские учения начали проявлять свое разлагающее действие в отряде, который нас охранял и который до того времени довольно хорошо устоял против них. Состав его был чрезвычайно разнообразный: большинство солдат 1-го и 4-го полков было хорошо расположено к Царской семье и в особенности к детям. Великие Княжны любили, с простотой, составлявшей их прелесть, говорить с этими людьми, у которых – они это чувствовали – душа лежала, как и у них, к прошлому. Великие Княжны расспрашивали солдат об их семьях, деревнях или о боях, в которых они участвовали во время войны. Алексей Николаевич, который остался для них „Наследником“, тоже покорил их сердца, и они всячески старались сделать ему удовольствие и доставить ему развлечение. Взвод 4-го полка, состоявший почти исключительно из солдат старших призывных возрастов, особенно отличался в этом отношении, и Царская семья всегда радовалась, когда приходила очередь этих славных людей. В эти дни Государь и дети отправлялись тайком в караульное помещение, и они разговаривали или играли в шашки с солдатами, причем ни разу, ни один из них не проявил ни малейшей вольности в обращении. Однажды их застал там комиссар Панкратов, который в изумлении остановился на пороге, наблюдая сквозь свои очки это неожиданное зрелище. Видя его недоумение, Государь сделал ему знак присесть к столу. Но комиссар чувствовал себя, очевидно, не на своем месте: он пробормотал несколько невнятных слов и, повернувшись на каблуках, удалился в полном смущении.

Как я выше упомянул, Панкратов был сектантом, насквозь пропитанным гуманитарными началами; он не был дурным человеком. С самого своего приезда он устроил занятия с солдатами, вводя их в круг либеральных учений и прилагая все усилия к тому, чтобы развить в них патриотизм и гражданственность. Но его усилия обратились против него. Будучи убежденным противником большевиков, он в действительности лишь подготовил им почву и, не отдавая себе в том отчета, содействовал успеху их идей. Ему пришлось, как мы это увидим, стать первою их жертвой.