Последний интегратор

– - Что ты хочешь этим сказать?

– - Возможно, Саша устал и решил отдохнуть. А, возможно, он затаился и готовится к новым сражениям. Кто знает?

– - Он бы сообщил мне.

– - В его нынешнем состоянии...

– - Ты говоришь так, как будто он болен.

Никмак могуче выдохнул.

– - Возможно, ему не помешает небольшой отдых. В санатории.

Евгения вскочила, но тут же сморщилась и присела, схватившись за голову. Никмак сунулся к ней. Она его отстранила.

– - Возможно, -- сказала она, -- ты хочешь его бросить, Никита?

Я подумал, что это уже перебор. Как же Бульдог интеграции бросит вождя интеграции?

– - Женя, -- сказал Никмак, -- тебе надо полежать.

– - Ты и меня записал в больные, -- сказала Евгения.
– - Я полежу, а ты уйди.

– - Евгения...
– - сказал я и запнулся. Я впервые назвал её Евгения -- до этого как-то обходился без обращений.
– - Никита Максимович всегда был с Александром Дмитриевичем. Зачем вы так говорите?

– - И вы тоже...
– - устало сказала Евгения.
– - Уходите оба.

Мы не ушли.

Никмак позвонил кому-то, потом ещё кому-то, потом Жебелеву, потом инспектору полиции. Инспектор полиции ответил, что не видит связи между отсутствием Карапчевского и ограблением Инткома. Но посоветовал подать заявление.

Втроём мы отправились в полицию. Заявление приняли, обещали принять меры. Молодой инспектор смотрел на Евгению с такой усмешкой, что хотелось дать ему в глаз.

Я всё думал о том вечере, когда уехал Карапчевский. "Эквус" проезжал мимо меня... Тёмные стёкла, залитые дождём... Мне казалось, что я видел Карапчевского. Мне казалось, что он пытался подать мне какой-то знак, а сидящий рядом человек ему помешал. Это было похоже на утреннее ощущение, когда пытаешься вспомнить свой сон, а сон уже улетучился.

* * *

Я мучился от воспоминаний, домазывал мазь и допивал обезболивающие. Когда я почти выздоровел, я позвонил Никмаку. Мне сказали, что Никита Максимович ненадолго вышел. Я поехал к нему в префектуру. Мне сказали, что он не возвращался. Я первый раз заметил, что на столе Никмака стоит небольшая фотография первого консула. Я не считал, что это как-то принижает Никмака.

От Никмака я направился в дом с атлантами и кариатидами. У Карапчевских никто не открывал.

Я стоял во дворе под непрекращающимся дождём и думал, куда же пойти. Может быть, к Жебелеву? Наверняка Жебелев каждый день ходит к Евгении. Сейчас мне припомнились странные взгляды, которые Жебелев бросал на Евгению. Я знал, что Никмак разведён. А Жебелев никогда не был женат. За это другие профессора над ним посмеивались. Почему он не женился? Надеялся, что Евгения когда-нибудь освободится? Вся эта компания вилась вокруг Евгении. Да и сам-то я...

Жебелев жил в соседнем подъезде. Он действительно и дома ходил в костюме с бабочкой. Я не удивился. В комнате на диване была разложена одежда. На полу стояли два больших кожаных чемодана на колёсиках.

– - Сергей Павлович, -- сказал я, -- вы что-нибудь знаете об Александре Дмитриевиче?

– - Не больше, чем ты, -- сказал Жебелев, аккуратно складывая выглаженную рубашку.

– - А вы видели Никиту Максимовича или Евгению Валерьевну?

– - Женю видел вчера. К сожалению, ничего нового. Саша не возвращался и не подавал о себе никаких вестей.

Можно было уходить. Но я задал ещё вопрос:

– - Вы переезжаете?

– - Ухожу в отпуск, -- сказал Жебелев.
– - Пока в отпуск, а там поглядим.

Он положил в чемодан стопку рубашек.

– - Тогда я пойду, -- сказал я.

– - Хорошо, -- сказал он и тут же добавил: -- Хотя постой...

Я замер.

– - Иван, -- сказал он, -- возможно, мы с тобой больше не увидимся. Я решил перевестись на работу в Новоергинский архив.

Вот это была новость так новость!

– - Вы не вернётесь в институт?

– - Мне немного надоело преподавание.

– - Жалко, -- искренне сказал я.

Я вспомнил лекции Жебелева на первом курсе. Только они заставили меня поверить, что я выбрал правильный факультет.

Жебелев сел на диван, прямо на пиджак. Он вытянул из-под себя пиджак и бросил его в угол. Такого Жебелева я раньше не видел.

– - Иван, -- сказал Жебелев.
– - Я знаю о твоём разговоре с ректором. Я бы посоветовал тебе его послушаться. Интком в самом деле может повредить твоей учёбе. Лучше тебе бросить эту работу.

Я ничего не ответил. У меня не было слов. В горле у меня застрял какой-то густой горький комок.

– - В прошлый раз, -- сказал Жебелев, и голос его звучал глухо, -- всё началось с исчезновений. Люди исчезали, и больше их никто не видел. Теперь исчез Саша. Всё повторяется.

Я наконец проглотил комок и сказал:

– - Да когда это было!

– - Это было не так давно, как тебе думается, -- сказал Жебелев.
– - Я всё хорошо помню. Когда военные пришли к власти, мне было всего четыре года. А через две недели исчез мой отец. Его друг спросил, как он относится к новому режиму. Спросил, а потом донёс. Обо всех исчезновениях заводили дела, но никого не находили. Не находили даже мертвецов. Я видел эти дела. Это была хорошая полицейская работа. Инспектора полиции делали всё возможное, чтобы найти исчезнувших. Они звонили семьям исчезнувших и сообщали о каждом своём шаге. Они умоляли, чтобы родственники вспомнили что-то ещё об исчезнувшем. Какую-нибудь особую примету, упоминание какого-то места в разговоре. Они были так искренни. Когда военный режим пал и начались реформы, то открылись все архивы. Но и там не было никаких сведений. До сих пор не нашли даже братских могил. Генералы тщательно скрыли все следы. Исчезнувшие словно растворились.

Я думал о том, что же сделали с этим поколением. Что сделали с этими умными людьми, если они так боятся.

– - Потом всё изменилось, -- сказал я.

– - Нам тоже казалось, что всё изменилось, -- сказал Жебелев.
– - Реформы, интеграция! Молодые вожди оппозиции! А всех вождей победил один -- самый простой, самый незаметный. Первый помощник второго заместителя третьего письмоводителя. Когда он смотрел на Сашу, то его снедала зависть. Саша был первым человеком и в оппозиции, и в интеграционном движении. Он должен был стать первым консулом. Если бы он тогда захотел, он мог бы стать хоть императором. Но зависть придумала хитрый план с Туганским экспериментом. Только потом Саша осознал, что это была ловушка. Под предлогом эксперимента Сашу, по сути говоря, сослали в глушь, отлучили от всех газет, отстранили от политики. Здесь его встретили с распростёртыми объятиями, но исподтишка всегда противодействовали. Через несколько лет о нём забыли. Главным и единственным вождём народа стал господин первый консул.

– - Но Туганский эксперимент был проведён, -- сказал я.
– - Кхандов приняли в институт, в гимназии...

Я не успел договорить, как уже понял, насколько слабы мои аргументы.

– - Он и Женю с собой привёз, -- сказал Жебелев как бы самому себе.
– - А ведь она была известная художница, выставлялась. Он увёз её в глушь и загубил талант. Загубил свой талант, загубил её талант. Загубил всех тех, кто верил в интеграцию. Он и тебя загубил, Иван.

– - Никто меня не загубил, -- сказал я.
– - А вы и Евгению Валерьевну оставите?