Последний кольценосец

– Значит, настанет время, когда эльфы перестанут глядеть на людей как на навоз под ногами? Вашими б устами да мед пить…

– В прежние времена, доктор, люди при встрече съедали любого, кто не из их пещеры, но сейчас-то, согласитесь, вы научились вести себя несколько иначе. Точно так же у вас будет и с эльфами, дайте только срок! Вы очень различны – и именно поэтому необходимы друг другу, поверьте…

…Палантир умолк; Халаддин сидел сгорбившись, будто из него разом вынули какой-то стержень.

– Кто это, сударь? – Стоящий шагах в десяти, чуть ниже по склону, Цэрлэг глядел на кристалл с суеверным страхом.

– Саруман. Владыка Изенгарда, глава Совета Белых магов, и прочая, и прочая… Отговаривает: не бросайте, дескать, палантир в Вековечный Огонь – а то весь мир погибнет.

– Врет небось?

– Полагаю, что да, – отвечал Халаддин после некоторого раздумья.

На самом-то деле ни малейшей уверенности в этом у него не было – скорее наоборот. Саруман вполне мог бы заявить что-нибудь вроде: «Назгулы проиграли, а потому, уходя из этого мира, решили напоследок его уничтожить твоими руками» и убедительнейшим образом обосновать такую версию (откуда, собственно, Халаддину известно, что назгулы – «наши»? Да только со слов самого Шарья-Раны); мог бы – но не стал, и именно это обстоятельство отчего-то вызвало у Халаддина доверие ко всему, что говорил Белый маг. «Вы хотите опытным путем проверить, какая из теорий правильна?» Да, именно так оно и выходит…

«Он добился своего, – с внезапным ужасом понял Халаддин. – Я усомнился – и тем самым безвозвратно потерял право на поступок… слишком уж глубоко в меня вбито, что сомнение толкуется в пользу ответчика. Совершить задуманное мною, зная о возможных последствиях (а теперь-то я о них осведомлен – спасибо Саруману), может либо Бог, либо маньяк – а я ни то, ни другое. Разводить потом руками: «Приказ есть приказ!» тоже не выйдет – не мой жанр… «А еще тебе ужасно не хочется собственноручно сжигать ту эльфийскую красотку, верно?» «Да, не хочется – мягко говоря. Это мне как – в плюс или в минус?»

Простите меня, ребята… простите меня, Шарья-Рана и вы, барон, – тут он мысленно опустился на колени, – только все сделанное вами оказалось попусту. Я знаю, что предаю вас и вашу память, но тот выбор, что от меня потребовался, оказался мне не по плечу… Да он и вообще не по плечу человеку – только самому Единому. Мне ничего не остается, кроме как наглухо заблокировать свой палантир от «передачи» и сжечь его в Ородруине, и пускай дальше все идет само собою, без моего участия. Ну не гожусь я в вершители судеб Мира – я вылеплен из другого теста… а если вы захотите уточнить: «Не из теста, а из дерьма» – что ж, приму как должное».

И словно для того, чтобы поддержать его в этом решении, палантир внезапно осветился изнутри и явил его взору внутренность какой-то башни со стрельчатыми окнами, нечто вроде столика на низких гнутых ножках и смертельно бледное – и оттого почему-то еще более прекрасное – лицо Эорнис.

ГЛАВА 69

Порою диву даешься – какие ничтожные пустяки способны направить течение истории в иное русло. В данном случае все в итоге решили временные нарушения в кровоснабжении левой икроножной мышцы Халаддина, возникшие из-за неудобной позы, в каковой тот пребывал последние минуты. У доктора свело ногу, а когда он неловко привстал и наклонился, пытаясь размять налившуюся болью икру, гладкий шар палантира выскользнул у него из руки и не спеша покатился по отлогому внешнему склону кратера. Стоящий чуть ниже Цэрлэг, услыхав сдавленное ругательство командира, воспринял это как руководство к действию и ринулся наперерез хрустальному мячику…

– Не тро-о-о-огай!!! – прорезал тишину отчаянный крик.

Поздно.

Орокуэн подхватил палантир и в тот же миг нелепо застыл, а тело его подернулось, будто слоем инея, мерцающими голубовато-лиловыми искрами. Халаддин отчаянно рванулся к товарищу и, не раздумывая, одним движением вышиб у того из рук дьявольскую игрушку; лишь по прошествии пары секунд доктор с изумлением осознал, что самому ему она отчего-то никакого вреда не причинила.

Лиловые искры при этом погасли, оставив после себя странный морозный запах, а орокуэн медленно завалился боком на каменную осыпь; при его падении Халаддину послышался какой-то странный глухой стук. Он попытался приподнять сержанта и поразился тяжести его тела.

– Что со мной, доктор? – На всегда улыбчиво-бесстрастном лице орокуэна были страх и растерянность. – Руки и ноги… не чувствую… совсем… что со мной?..

Халаддин взял было его за запястье – и от неожиданности отдернул руку: кисть орокуэна оказалась холодной и твердой как камень… Господи милосердный, да это же и есть камень! На другой руке Цэрлэга при падении отломилась пара пальцев, и теперь доктор разглядывал свежий, искрящийся кристалликами скол – белоснежный пористый известняк костей и темно-розовый мрамор мышц с алыми гранатовыми жилами на месте кровеносных сосудов, – поражаясь немыслимой точности этой каменной имитации. Шея и плечи орокуэна, однако, оставались пока теплыми и живыми; ощупав его руку, Халаддин понял, что граница между камнем и плотью проходит сейчас чуть выше локтя, медленно сдвигаясь по бицепсу вверх. Он собрался было бодро соврать нечто успокоительное насчет «временной потери чувствительности по причине электрического разряда», зарыв суть дела в мудреных медицинских терминах, однако разведчик уже разглядел свою изувеченную кисть и все понял сам:

– Так не бросай, слышишь?.. Добей «уколом милосердия» – самое время…

– Что там стряслось, Халаддин? – ожил в палантире встревоженный голос Сарумана.

– Что?! Мой друг превращается в камень, вот что! Ваша работа, сволочи?!

– Он что – коснулся палантира?! Зачем же ты ему позволил?..

– Дьявол тебя раздери! Расколдуй его немедля, слышишь?!

– Я не могу этого сделать: это не мои чары – сам подумай, зачем мне это? – а снять чужое заклятие просто невозможно, даже для меня… Наверное, это мои недоумки-предшественники думали таким способом остановить тебя…

– Мне это без разницы – чьи заклятия! Давай расколдовывай как умеешь, либо тащи к своему палантиру того, кто это натворил!

– Их никого уже нет тут со мной… Мне очень жаль, но я ничего не могу сделать для твоего друга – даже ценою собственной жизни.

– Послушай меня, Саруман. – Халаддин сумел взять себя в руки, поняв – криком делу не поможешь. – Мой друг похоже, окончательно обратится в камень минут через пять-шесть. Сумеешь за эти минуты снять с него заклятие – и я сделаю то, чего ты добиваешься: заблокирую свой палантир от «передачи» и скину его в Ородруин. Каким способом снимать заклятие – твои проблемы; а не сумеешь – я поступлю так, как собирался, хотя ты, сказать по правде, меня почти разубедил. Ну?!

– Будь же разумен, Халаддин! Неужели ты погубишь целый Мир – вернее, два мира, – ради спасения одного-единственного человека? И даже не спасения: ведь человек-то этот потом все равно погибнет – вместе с миром…

– Да клал я с прибором на все ваши миры, понятно?! Последний раз спрашиваю: будешь колдовать, нет?

– Я могу только повторить сказанное однажды этим болванам из Белого Совета: «То, что ты собрался совершить, – хуже чем преступление. Это ошибка».

– Да?! Ну так я кидаю свой шарик в кратер! Так что сваливай-ка на хрен – если успеешь… А сколько секунд в твоем распоряжении – прикинь сам, по формуле свободного падения: я всегда был слаб в устном счете…

Лейтенант тайной стражи Росомаха в эти самые минуты тоже оказался перед лицом весьма нелегкого выбора.

Он достиг уже речных террас Андуина и имел все шансы благополучно добраться до спасительного челнока, когда неотступно шедшие за ним по пятам эльфы загнали его в склоновый курум – крупнообломочную каменную осыпь, где так любят устраивать свое логово настоящие росомахи. Надеясь срезать угол, лейтенант двинулся прямиком по куруму, прыгая с камня на камень; при таком способе передвижения главное – не терять первоначального разгона и ни в коем случае не останавливаться: прыжок – отскок, прыжок – отскок, прыжок – отскок. Когда стоит сухая погода, это не так уж сложно, но сейчас, после многодневных дождей, накипные лишайники, заляпавшие каждый камень потеками черной и оранжевой краски, напитались водой и раскисли, и каждое такое пятно таило в себе смертельную опасность.