Последний Конунг
Шрифт:
В имперском стане запела еще одна труба, и еще, и с каждым разом все тревожнее. Снизу до нас доносились крики и приказания, и отряд греческой тяжелой пехоты подбежал к основанию башни. Это были менавлаты, копейщики, вооруженные особенными длинными пиками для отражения конницы, их, должно быть, держали наготове именно для такого случая. Они выстроились вкруг основания башни и опустили свои пики, создав защитную изгородь, ибо теперь стало ясно, что именно осадная башня была целью вылазки сарацин.
Предводитель нападающих сразу бросался в глаза. Поверх кольчуги на нем был плащ с зеленым и белым узором, и шарфом того же цвета повязан был шлем, он реял по ветру, когда всадник галопом мчался вперед. Само великолепие его скакуна,
Увидев, что осадная башня уже защищена, большая часть наступающих изменила направление удара и помчалась к рядам пехоты, где легко вооруженные воины вылезали из своих палаток, поспешно надевая латы и шлемы. Сарацины успели проскакать среди них, сразив около дюжины наших людей, развернуться и направиться вспять к городским воротам.
Вся эта вылазка длилась очень недолго. Имперские конники не успели ничего предпринять, за исключением одного человека. Сарацины уже были готовы проскользнуть обратно в городские ворота, когда одинокий всадник выехал из нашего стана. На нем была кольчуга и шлем, он сидел на самой обыкновенной лошади, которая, даже скачи он во весь опор, никогда не настигла бы удаляющихся сарацин. Но он выкрикнул вызов, и одетый в зеленое предводитель, должно быть, услышал его крик, ибо обернулся через плечо и повернул своего жеребца. Затем сарацин застыл на месте, лицом к пославшему вызов. Оценив расстояние, дабы не промахнуться, он пришпорил своего скакуна, и он ринулся вперед.
Лошадь и всадник были великолепны. В левой руке сарацин держал маленький круглый щит, а в правой – ятаган. Пренебрегая поводьями, он правил лошадью при помощи одних только коленей и мчался навстречу противнику. В последний момент он подался вперед в седле и слегка переместил тело вбок. Жеребец в ответ изменил шаг и промчался мимо лошади противника, так что она отшатнулась и чуть не сбросила седока. В тот же момент сарацин махнул ятаганом. Только по случайности удар был принят на длинный щит, бывший в руках у противника.
С запозданием я понял, что человек, бросивший вызов сарацину, – один из франкских наемников. Громоздко и неуклюже он выглядел на своей лошади, и оружием ему служил длинный стальной меч, а не тяжелая булава имперского конника. Едва сарацин проскакал мимо, как его резвый жеребец тут же развернулся и мгновение спустя галопом вновь помчался на франка. И снова ятаган разрезал воздух, и франк только и успел, что поднять меч и отразить удар.
Теперь уже на стенах Сиракуз стояли ряды зрителей, глядевших на неравный поединок и оглашавших воздух ободряющими криками, а под стенами, внизу, наше войско смотрело и ждало неизбежного конца. Сарацин тешил зрителей. Он играл с франкским всадником, налетал, нанося ложные удары ятаганом, проскакивал мимо, поворачивал и снова налетал галопом. Приземистый франк уже и не пытался воспользоваться прытью своей лошади. Он только и мог, что натягивать поводья, стараясь повернуть ее так, чтобы вовремя стать лицом к противнику.
Наконец сарацину, судя по всему, надоело забавляться, и, отъехав немного дальше прежнего, он повернулся и с криком торжества бросился на свою жертву. Ятаган нацелен, готов разить, но вдруг франк резко откинулся назад на круп лошади. Удар сарацина рассек пустой воздух, и в этот миг франк приподнял свой тяжелый меч. Это был безобразный, неизящный удар, нанесенный вытянутой вдоль земли рукой, и к тому же человеком, почти лежащим на крестце своего коня. Это был неловкий режущий мах, требующий необыкновенной силы. Длинный клинок просвистел над ушами мчащегося жеребца и ударил всадника прямо в живот, почти разрубив
сарацина надвое. Плащ в зелено-белую полоску обмотался вкруг клинка, сарацин сложился пополам, силой удара его выбило из седла, и тело, рухнув на землю, замерло. Шлем с зелено-белым шарфом покатился по ровной площадке.На мгновение воцарилось молчание, а потом стан имперской армии разразился громкими криками. Жеребец, сбитый с толку внезапным исчезновением всадника, заржал и повернул туда, где лежало тело его хозяина, понюхал его и быстро затрусил к воротам города, открытым для него. Франк без единого слова или жеста тяжело поехал обратно к своим.
За этот подвиг его прозвали Железной Рукой, Fer de Bras – так это звучит на его франкском языке. Противник же его, как потом выяснилось, был весьма знатным человеком в Сиракузах. Его поражение в поединке сильно подорвало боевой дух защитников города, а рядовые воины греческой армии с тех пор стали со все большим уважением относиться к дюжим и неразговорчивым наемникам из Норманнии.
Глава 6
Однако недолго праздновала армия Маниакеса эту победу. Стало известно, что сарацины собираются во внутренней Сицилии, готовясь к походу на Сиракузы для снятия осады. Эту новую армию возглавил другой эмир, и он был опасен. Абдалла, сын правителя Кайруна, прибережного города в Ливии, перевез несколько тысяч закаленных воинов через Великое море, и наши лазутчики доносили, что численность его армии вскоре дойдет до двадцати тысяч и более, ибо ежедневно к нему прибывают все новые и новые воины.
Маниакес действовал с присущей ему решимостью. Он приказал готовиться к маршу, но лагерь не сворачивать. Каждая часть должна была оставить на месте какое-то число людей, чтобы казалось, будто осада продолжается. Им велено было быть на виду, насколько это возможно, разводить костры для приготовления пищи, выставлять часовых и вести обычный образ жизни. В то же время механикам и баллистариям приказано было постоянно метать снаряды, а франкским наемникам из Норманнии – на всякий случай держаться поблизости и не допускать новых вылазок из города. Наши корабли в гавани остались без людей. Малое число их, переходя с одного корабля на другой, создавало видимость, что с моря осада держится. Харальд оставил этих немногих под началом Халльдора, а сам с двумястами варягами – среди них был и я – присоединился к поспешающей армии, которую Маниакес повел внутрь острова, покинув лагерь ночью.
Неделю мы шли ускоренным шагом по сухой и пыльной местности, пока не подошли с запада к огнедышащей горе, напомнившей мне об Исландии, где боги в гневе вот так же извергают расплавленный камень из недр земли. Здесь эмир устроил и укрепил свой основной лагерь. Он, очевидно, был предупрежден о нашем приближении, ибо к нашему приходу сарацины уже укрылись за своими защитными сооружениями и заперли ворота.
Абдалла хорошо выбрал место. Позади лагеря и по обеим его сторонам земля поднималась уступами, и оттуда прямых подходов к крепости не было. Перед ней же открытое пространство спускалось к реке, достаточно мелкой, чтобы ее можно было перейти вброд. На другом берегу пологий склон поднимался к невысокому хребту – там-то Маниакес и расположил свою ставку, лицом к сарацинам. И там я стал очевидцем, как военный гений Маниакеса обратил явные преимущества Абдаллы против него.
Объяснение происходящему я получал от Никифора. Обнаружив механика в этом походе, я пришел в недоумение, ибо его тяжелое снаряжение было слишком громоздким, чтобы его можно было унести на себе. Когда я сказал ему об этом, Никифор усмехнулся и бодро ответил:
– То, что понадобится для дела, мы как-нибудь отыщем на месте.
И вот, стоя в ожидании у шатра Маниакеса, я увидел, что механик работает за столом, и подошел посмотреть, чем он занят. Он изготовил изображение лагеря Абдаллы и окружающей его местности из мягкой глины на песчаной площадке.