Последний койот

Босх плохо слушал Конклина и часто терял нить его рассуждений. К тому же, как ему показалось, Конклин говорил вовсе не для него. Временами у Гарри складывалось ощущение, что старик самому себе рассказывал придуманную им сказку. Неожиданно Конклин прервал свое повествование и посмотрел на детектива.

– А я знал, что в один прекрасный день вы ко мне явитесь.

– Как вам могла прийти в голову такая мысль?

– Да уж могла. Я знал, что вам не все равно, как умерла ваша мать. Возможно, всем на свете было на это наплевать, но только не вам. Ведь вы – ее сын.

– Расскажите, что произошло в ту ночь. Вплоть до мельчайших деталей.

– Тогда принесите мне воды. У меня пересохло в горле. На бюро стоит стакан, а фонтанчик с питьевой водой – в коридоре. Только не спускайте воду слишком долго, а то она становится очень уж холодной. У меня же от холодной воды ломит зубы.

Босх посмотрел на стоявший на бюро стакан, а потом на Конклина. Он вдруг ужаснулся абсурдной в общем-то мысли, что, если выйдет из комнаты хотя бы на минуту, Конклин умрет и унесет с собой в могилу тайну смерти его матери.

– Идите. Ничего со мной не случится. В любом случае я никуда отсюда не уйду.

Босх посмотрел на кнопку экстренной помощи. И Конклин снова будто прочитал его мысли.

– Я ближе к аду, чем к раю, за то, что содеял. И за свое молчание. Мне просто необходимо рассказать вам эту историю. Думается, вы выслушаете мою исповедь с большим вниманием, нежели любой священник.

Выйдя в коридор, Босх заметил в дальнем его конце силуэт человека, который при его приближении свернул за угол и скрылся. Босху показалось, что человек был в штатском. Так что явно не охранник. Обнаружив фонтанчик с питьевой водой, Босх наполнил стакан и вернулся в комнату. Конклин встретил его слабой улыбкой, взял стакан с водой и пробормотал слова благодарности. Когда он напился, Босх вынул стакан из его пальцев и поставил на ночной столик у кровати.

– О'кей, – произнес Босх. – Вы сказали, что в тот вечер она уехала и вы никогда ее больше не видели. Как вы узнали, что ее убили?

– На следующий день я забеспокоился: решил, что с ней что-то случилось. Я позвонил в офис и под видом обычной проверки навел справки о происшествиях за ночь. Среди всего прочего мне сообщили, что в Голливуде произошло убийство, и назвали имя жертвы. Это была ваша мать. Худшего дня у меня в жизни не было.

– А что случилось потом?

Конклин потер лоб и продолжил свое повествование:

– Мне сказали, что ее тело обнаружили утром. Я был в шоке. Никак не мог поверить. Попросил Миттеля прояснить обстоятельства этого дела, но он не сообщил мне ничего существенного. А потом позвонил человек, который... хм... познакомил меня с Марджери.

– Джонни Фокс.

– Да. Он позвонил мне и сказал, что его разыскивает полиция, но он невиновен. Он угрожал мне. Сказал, что, если я не обеспечу ему защиту, он сообщит полиции о наших отношениях с Марджери и о том, что в тот вечер она была со мной. Это означало бы конец моей карьеры.

– И вы обеспечили ему защиту...

– Я велел Гордону утрясти это дело. Он рассмотрел заявление Фокса и пришел к выводу о его непричастности к убийству. Сейчас уже не помню как, но его алиби получило подтверждение. Кажется, в ночь убийства Фокс играл в карты в каком-то притоне, чему было множество свидетелей. Поскольку я был убежден в невиновности Фокса, то позвонил детективам, которые вели это дело. Чтобы защитить Фокса, мы с Гордоном не только подтвердили его невиновность, но и сплели историю, будто он является ключевым свидетелем по одному важному делу и должен предстать перед Большим жюри. Наш план сработал. Детективы оставили его в покое и переключились на отработку других фигурантов. Как-то я лично беседовал с одним из этих детективов, и он сказал мне, что, по его мнению, Марджери Лоув стала жертвой убийцы с определенными отклонениями на сексуальной почве. В то время такого рода преступления были достаточно редки. Детектив мне также сообщил, что общественность проявляет к этому делу большой интерес. Но мне и в голову не приходило заподозрить... Гордона. Я и представить себе не мог, что он способен на жестокое убийство невинного человека. Он заметал следы практически у меня перед носом, а я ничего не замечал. Был глуп, и меня использовали. Я был марионеткой.

– Вы, значит, утверждаете, что ни вы, ни Фокс этого не делали и Марджери Лоув убил Миттель, чтобы ликвидировать угрозу вашей политической карьере? Но вам он об этом ничего не сказал, поскольку это была целиком его идея, которую он и воплотил в действительность собственными руками?

– Да, я это утверждаю. В ту ночь... в ту ночь я сказал ему, что Марджери значит для меня больше, нежели все планы, имевшиеся у него на мой счет. Он возразил, что это будет означать конец моей карьеры, и я согласился. Впрочем, я жил с этой мыслью все время, пока общался с Марджери. Минуты, которые я провел с ней, были самыми счастливыми в моей жизни. Я был в нее влюблен и принял твердое решение никогда с ней не расставаться. – Словно в подтверждение этого Конклин слабо стукнул по постели кулаком. – Я сказал Миттелю, что мне наплевать на карьеру. Что мы с Марджери скоро уедем из этого города. Правда, я еще не знал куда. Возможно, в Ла-Джолла или Сан-Диего. Да мало ли куда мы могли бы переехать из Лос-Анджелеса! Я злился на Миттеля за то, что он не разделял моей радости от принятого мною решения жениться на Марджери и обосноваться на новом месте. Тем самым я его провоцировал, подталкивал к тому, чтобы он с ней расправился. Сам того не желая, я ускорил ее конец.

Босх пристально смотрел на него. Душевные страдания этого человека казались ему искренними. В его глазах крылась вселенская печаль, словно в иллюминаторах затонувшего древнего судна.

– Миттель когда-нибудь говорил вам о том, что это сделал он?

– Нет. Но я и без того знаю. Подсознательно это всегда было со мной и всплыло на поверхность благодаря нескольким случайно брошенным им словам. После этого какие-либо отношения между нами прекратились.

– Так что же он вам сказал? И когда?

– Несколько лет спустя. В то время я готовился участвовать в выборах на должность генерального прокурора. Удивительное дело! Такой лжец, трус и подлый заговорщик, как я, мог занять место человека, который должен воплощать закон в этой стране. Ну так вот, однажды ко мне пришел Миттель и сказал, что я должен жениться. И высказался по этому поводу весьма откровенно. В частности, заметил, что слухи, которые ходят на мой счет, могут стоить мне голосов многих избирателей. Я возразил, что не готов жениться только ради того, чтобы заткнуть рты провинциальным сплетникам. И тогда он небрежно, походя бросил несколько уничижительных фраз в мой адрес.

Конклин замолчал и потянулся к стакану с водой, стоявшему на столике у кровати. Босх передал ему стакан, и Конклин сделал несколько глотков. От старика исходил слабый, но тем не менее явственный запах разлагающейся плоти. Это было ужасно. Так пахнет от мертвецов в морге. Босх забрал у Конклина стакан и поставил его на столик.

– И что же он вам сказал?

– С тех пор минула целая вечность, но я запомнил каждое слово: «Иногда я жалею, что спас тебя от скандала, связанного с той шлюхой. Не сделай я этого, одной проблемой было бы меньше. По крайней мере люди не принимали бы тебя за голубого».

Босх пристально посмотрел на него.

– Возможно, это было просто фигуральное выражение. Он мог иметь в виду, что спас вас от скандала, приняв все меры, чтобы ваше имя никогда в связи с ней и ее убийством не упоминалось. Это не доказывает, что он убил ее или организовал убийство. Вы же сами были прокурором и знаете, что для подобного обвинения одних только слов недостаточно. Необходимы вещественные доказательства. Кстати, вы когда-нибудь обвиняли Миттеля в смерти моей матери напрямую?

– Нет, никогда. Уж слишком он меня запугал. К тому времени Гордон стал весьма влиятельным и могущественным человеком. Куда более влиятельным и могущественным, чем я. Ну так вот, я ничего ему тогда не сказал. Просто отказался от участия в выборах. Сложил, образно говоря, свою палатку и уехал. После этого я ушел из политики и не перемолвился больше с Миттелем ни единым словом. С тех пор прошло уже больше четверти века.