Последний леший
Шрифт:
Попытался Дух и дальше проникнуть, в самую яму — что ему, бестелесному, сделается? Не получилось, вроде мешает что-то, не пускает! Как ни пытался Дух, не получилось у него в ту яму под черную воду залететь…
Утром решали, кто пойдет и до куда… Решили — идем все вместе, потом оставляем Нойдака у начала мертвых деревьев, он на последнюю живую ель заберется и смотреть будет, потом, не доходя до леса окаменелого — Сухмат сторожить останется, да с высокого дерева смотреть будет, как Рахта с Полиной к роднику с Мертвой водой подойдут, да если надо будет — с дерева сойдет и подможет…
Шли по лесу осторожно. Все
— Что, похоже на то место, о котором ты рассказывал? — допытывался Сухмат у Нойдака, — Где кости лежали, а у тех, кто возвратился, волосы повыпадали?
— Нет, не похоже, — ответил Нойдак, — там деревья поваленные должны быть, все кронами в одну сторону, а корнями вывороченными — к месту гиблому… А здесь деревья стоймя стоят!
— Значит, не гиблое здесь место?
— Может, и гиблое, да по другому, — изрек Нойдак.
Вот и мертвые деревья впереди. Как-то незаметно их стало все больше и больше, потом оказалось, что путешественники идут уже по мертвому лесу, одни голые стволы, не то что без лишайников, даже и без коры… Нойдаку велено было вернуться к живым деревьям, он, было, запротестовал, но Рахта просто объяснил ему, что — если чего вдруг с ними случится — на него последняя надежда будет, глядишь — вытащит! Нойдак послушался, полез на живое дерево, а Духа отослал наблюдать.
Попалось первое дерево окаменелое. Сухмат постучал о него палицей — гулкий звук, как будто пусто там, внутри. И неприятно на душе как-то. Пришлось уговор соблюдать — остаться здесь сторожить. Полез богатырь на дерево мертвое, но не окаменелое — как уговаривались, да не получается, соскальзывает, как крепко ни сжимает он голени. Нет коры, а сучья ломкие. Подсаживал, подсаживал его Рахта, на вытянутых руках, как скоморох, друга за ноги держа, поднял… Уцепился Сухмат за ветви — ломаются одна за одной! Нашлась, которая не сломалась, подтянулся, потом еще отыскались покрепче. Залез почти на верхушку и кричит, что ему теперь сверху видно все, и яма черная — тоже, совсем недалече она…
Действительно, яма оказалась совсем рядом. Но Рахта не торопился — не зря же его предупреждал старый ведун. Обвязался, как поясом, веревкой надежной, ту веревку вокруг самого толстого дерева каменного провел, тройным узлом завязал. И Полину привязал веревкой толстой, крепкой — к своему поясу, да понадежней. И пошли они, осторожненько, вперед. Вот Рахта остановился, кончилась свободная веревка у него. А Полинушка чуть было в яму и не соскользнула, да веревка не дала! А вода черная совсем рядышком, немного не хватает. Привязала Полина бечевочкой фляжечку, да закинула в воду Мертвую, потом выудила. Рахта любимую свою обратно подтянул, вытянул. Взяла Полина фляжечку, да и полила Мертвой водой себе на рученьку, стала та рученька белой да гладкой, хоть и без жизни, но красивой да пригожей, как и раньше была! А туда, куда на Землю-матушку та водица черная с ручек девушки скатилася, почернела там землица, задымилася…
— Я вся искупаюсь! Вся свежая да пригожая буду! — обрадовалась девушка и стала сбрасывать с себя одежду. Забылась, скинула веревку тоже, и, радостная, бросилась к черной воде.
— Постой, постой, а веревка! — закричал Рахта, да поздно было!
Полина оглянулась было, хотела приостановиться, да
поскользнулась, руками взмахнула, нога подвернулась, девушка упала, да вниз, под клон и покатилась. Плюх! Полина погрузилась в Мертвую воду с головой, вынырнула — радостная, счастливая.— У меня вся кожа снова гладкая и на цвет красивая! — закричала она.
— То хорошо, а как я тебя теперь вытягивать буду? — отозвался ее любимый.
— Бросай веревку!
— Так не достанет…
— Так ты себя не за пояс, а за ногу привяжи, да сам — на землю ложись!
Так Рахта и сделал. Бросил веревку раз, другой, третий — Полина веревку, в конце концов, поймала, уцепилась, начала перехватывать, подтягиваться… Хорошо — когда твоя девушка богатырка! Не всегда, конечно, но сейчас — очень даже сгодилось…
Вдруг не стало никакой черной воды, да и сама яма обратилась в провал бездонный, и повисла Полина, держась за веревку, а под ней затягивающая мгла сгустилася…
— Сейчас, сейчас, я тебя вытяну! — закричал Рахта и начал тянуть веревку, перехватывая ее и подтягивая на себя. Но каждый перехват оказывался все тяжелее, как будто навалился на девушку груз стопудовый…
— Мертвое к мертвому, а живое, если хочет живым остаться, к живому, — услышал богатырь возле головы глухой голос. Оглянулся. То мертвая голова смотрела на него пустыми глазницами, а безгубый рот те слова говорил-выговаривал. Откуда она взялась, эта череп-голова? Как будто из земли выросла, как качан капусты торчит, только страшный такой кочан, зловещий.
— Что ты хочешь сказать-приказать, Виев посланец? — зло спросил Рахта, — коли мертвое к мертвому, так и отправляйся, откель пришел!
— Отправлюсь, отправлюсь, голубчик, — прошипела голова, — вот только свое с собой заберу, и отправлюсь! И на Леля не надейся больше, да и Лада твоей невесте не подмога, ей живым влюбленным помогать бы управиться… Отпусти веревку, отдай мертвое мертвому!
— Нет, не отдам мою ладушку мертвой голове на потеху! — закричал Рахта и рванул веревку что есть мочи. И Полина на себя потянула, да забросила ножку уже на край пропасти, рывком встала, еще шагнуть собирается, вот и за руку Рахту ухватила…
Но тут из провала того, мертвецким холодом тянущего, как бы рука огромная образовалася, как бы мрак вдруг сгустился и осязаемым стал, и схватил тот мрак-рука Полину, и потянул он ее обратно. Но крепко держит Рахта руку возлюбленной своей, не выпускает…
— Не управиться силе богатырской супротив силы божеской, — засмеялась мертвая голова, — последний раз говорю — отпусти по-хорошему! Мне живых нахлебников в моем царстве не надобно, мне моих мертвых уж достаточно…
— Иль любимую спасу, иль самому мне не жить! — воскликнул Рахта, да пересилил руку страшную, притянул любимую к себе, обнял да поцеловал…
— Что ж, сам себе судьбу избрал, я порядок не сломал, — вздохнул череп. Ничего он не сделал при этом, ни слова заветного не сказал, ни глазом ужасном не моргнул, просто сделалось тут и все… Не стало под ногами у Рахты Земли-матушки, исчезла земля, и полетел он вниз, лишь любимую свою обнимая. Но не все еще — чувствует, не упал еще, а держит его побратим, держит, удерживает, вот и подтягивать стал, наклонился, руку перехватить хочет, а Рахтушка медлит, он ведь руками Полинушку держит, хоть и понимает, что сама удержится, да боязно выпустить…