Последний маршал

— Думаю, что нам будет о чем поговорить, — ответил Петров и новым кивком дал понять, что я свободен.

Пришлось встать и откланяться. За встречу с Аничкиным я на многое согласен.

— Здравствуйте, — сказал я. — Старший следователь по особо важным делам Александр Борисович Турецкий. Я пришел, чтобы поговорить с вами о вашем деле. Ознакомиться с фактурой, так сказать, от лица прокуратуры.

До самой этой минуты я не верил, что мне позволят-таки с ним встретиться. Но вот он передо мной. Только что его ввели в следственный кабинет Лефортова и оставили нас наедине. И мы можем говорить. Разумеется, разговор наш будет записан гебешниками на пленку, но меня это мало волновало. Я ничего не знал, а они — все. Они ничего нового, по всей вероятности, не услышат, а я могу. Если, конечно, Аничкин сочтет нужным рассказывать. Пожалуй, не стоит предупреждать его о том, что разговор наверняка записывается. Ну разве в самом крайнем случае. Но ведь и он не мальчик, а полковник госбезопасности.

Мне пришлось выбрать такой тон, чтобы он был как бы и официальным (если обвинение и вправду ложное, это должно заставить Аничкина разговориться), и в то же время врать тоже было нельзя: дело Аничкина в моем производстве не находилось. Я вел, так сказать, ознакомительную беседу.

Выглядел он относительно неплохо. Вообще-то недели в тюремной камере никому не идут на пользу, тем более когда неопределенность положения давит на психику. А на него, я был уверен в этом, давила. Но выглядел, повторяю, Аничкин неплохо. Не знаю, как бы выглядел я, окажись на его месте. Чур-чур меня!

Глаза его мне тоже понравились. Он пытливо меня осмотрел и после того, как я представился, кивнул:

— Аничкин. Полковник службы безопасности.

— Это мне известно, — мягко сказал я. — Я пришел сюда, чтобы вы рассказали мне все. До нас дошли сведения, что вас арестовали по ложному обвинению.

— Мне пока вообще не предъявлено никакого обвинения, хотя действовал я в пределах необходимой обороны. Причем не только собственной. Был ранен, но, кажется, дело пошло на поправку.

— Вас обвиняют в убийстве нескольких человек, — продемонстрировал я свою осведомленность, ссылаясь на рассказ Лукашука, когда мы сюда ехали, — а также в государственной измене. Через вас шла утечка информации. Это так?

— Нет.

И он замолчал, словно изучая меня.

Я решил начать сначала:

— Что вы имеете в виду, говоря о необходимой обороне? Причем не только, как вы говорите, вашей?

Он долго молчал, и я уже стал беспокоиться. Он мог запросто ничего не сказать. Я для него посторонний. Хотя зачем ему все это держать в себе? Если у него есть хоть капля здравого смысла, он поймет, что самое лучшее, что может сделать человек в его положении, — это сказать правду.

Слава Богу, здравый смысл у него был, и, как я понял далее из рассказанного им, совсем даже не капля, а гораздо, гораздо больше.

— Говоря о необходимой обороне, я имел в виду оборону страны. Родины. На самых верхах власти готовится страшное предательство, которое грозит превратиться в катастрофу, если этих людей не остановить.

Ну вот. Что и требовалось доказать. Но может быть, стоит ему намекнуть, что разговор наш записывается на пленку? Ладно, послушаем пока дальше.

— Вы можете рассказать что-то конкретное?

— Да, — кивнул он. — Я готов под любой присягой подтвердить, что высшие чины в службе безопасности страны, а также отдельные высокопоставленные ответственные работники из окружения и администрации Президента России вступили в преступный сговор и организовали устойчивую группу, которую они называют Стратегическим управлением.

Да, эта встреча мне нужна была больше, чем им. Но я и представить себе не мог, насколько был прав.

Я уже хотел дать понять собеседнику про записывающие устройства, но Аничкин меня опередил:

— Я отдаю себе отчет, что мой голос в эту минуту могут записывать на пленку. Но я этого не боюсь, — твердо заявил он. — Правды нельзя бояться. Для них, для тех, кто организовал все это, ничего нового я не скажу, но если есть крохотная надежда, что мои показания станут достоянием гласности, значит, нужно использовать любую возможность, чтобы это произошло. Итак, я повторяю: в высших эшелонах власти и силовых структур действует группа заговорщиков. Эти люди делают все, чтобы дестабилизировать ситуацию в стране. Я не знаю всех конкретных действий этих заговорщиков, но одно я могу назвать. И уже это одно могло бы натворить столько беды, что мало не показалось бы. Я утверждаю, что через меня эти люди пытались передать чеченским боевикам Дудаева две атомные бомбы.

— Что?! — не поверил я своим ушам.

— Эти бомбы находились в двух небольших чемоданчиках. Мне сказали, что я должен передать чеченцам неисправные ядерные установки «Самум», которые засекречены, но о которых почему-то знают люди Дудаева. Мне сказали, что делается это с целью выявить источник информации в ФСБ. Мне сказали, что Стратегическое управление — это подразделение в составе службы безопасности, которое предназначено для выявления предателей в нашей среде. Но они сами оказались предателями. Они вручили мне для передачи чеченцам настоящие ядерные бомбы.

— Но почему именно вам? — не понимал я.

— Я стал опасен, я задавал слишком много ненужных вопросов, так я это понимаю. Они решили использовать меня и потом меня же обвинить, если бы где-то что-нибудь всплыло. Я бы не смог доказать, что выполнял приказ.

— Все это похоже на бред сумасшедшего.

Он вдруг жестко посмотрел на меня и так же жестко, как это могут делать профессиональные чекисты, проговорил, глядя мне прямо в глаза:

— Скажите мне: как вы узнали, что я здесь?

Я замялся, но все-таки ответил:

— Во-первых, ко мне обратилась ваша жена. А генерал Петров любезно разрешил мне встретиться с вами.

— Не лгите, — приказным тоном бросил он. — Вы знаете, кто такой генерал Петров?

Внутренне я махнул рукой на все. Пусть попробуют и меня арестовывать. Только вряд ли у них это получится так же легко, как с Аничкиным. Я уже предпринял специфические меры предосторожности. Да и потом, что они, не догадываются, что мне известно, кто такой генерал Петров?

Я ответил Аничкину:

— Генерал Петров — активный член Стратегического управления.

— Правильно! — тут же согласился он со мной и вдруг удивленно на меня посмотрел. — Так вы знаете? Вы тоже?..

— Я — нет. Я только расследую дело об убийстве высокопоставленных лиц.

— И вам дали со мной свидание, — вдруг спокойно сказал он. — Понятно.

— Что вам понятно? — начал я злиться. За кого меня принимает этот человек?

Но, когда он ответил, многое стало проясняться. Генерал Петров, оказывается, имел на меня вполне конкретные виды. Он был очень корыстным человеком, этот генерал.