Последний оплот

Зава выскочила из джина и подбежала к ним.

— Он дома? Где Делит? — спросила она.

— Его нет, — сказал Римо, не отрываясь от листка бумаги, который был у него в руке.

— Что это? — спросила Зава, указывая на листок.

— Поэма, — ответил Чиун.

— Вся ванная оклеена ими. Эта показалась нам самой интересной, — пояснил Римо.

— Я просил его отобрать что-нибудь получше, но куда там! У него начисто отсутствует вкус, — сказал Чиун.

Зава принялась читать вслух:

Оттуда, где слышен хамсина вой,

Скоро повеет большой бедой.

Расколется вдруг земная твердь,

Неся всем израильтянам смерть.

Головы полетят долой —

Устроит стервятники пир горой,

Мертвую плоть терзая жадно.

И будет вокруг угарно и смрадно,

И сгинут с лица земли города,

Чтобы уже не восстать никогда.

Гитлера призрак доволен станет,

Когда все еврейство в прошлое канет,

Пока что смерть таится в песках,

Но неизбежен евреев крах!

— Он задумал взорвать атомную бомбу! — воскликнула Зава.

— Я это вычислил, — сказал Римо.

— Вычислил! — фыркнул Чиун. — А кто прочитал тебе поэму?

— Что делать, если я не знаю иврита?! Кроме того, ты ее отредактировал. Я что-то не помню строки «головы полетят долой». Там, кажется, было, «тела расплавит смертельный зной».

— Образ показался мне неубедительным, — сказал Чиун. — Я решил немного улучшить текст.

— По-твоему, получилось лучше?

— Погодите, — вмешалась Зава. — Нельзя тратить время зря. Мы до сих пор не знаем, где он вознамерился взорвать бомбу. У нас есть установки в Синае, Хайфе, Галилее...

— Сколько у вас достопримечательностей! — усмехнулся Римо.

— Ничего смешного тут нет! — воскликнула Зава. — Он же задумал взорвать весь Израиль!

— Ладно, — сказал Римо, вставая, — но истерикой делу не поможешь. Слушайте, в поэме говорится с хамсине и смерти от песков. Пески означают пустыню. Это ясно. Но что такое хамсин?

— Гениально! — сказал Чиун.

— Элементарно, Ватсон, — отозвался Римо.

— Хамсин — восточный ветер из пустыни Негев, — пояснила Зава. — Он, похоже, решил отправиться на установку возле Содома.

— Я сразу мог это сказать, — вставил Чиун.

Римо скорчил рожу Чиуну и быстро произнес:

— Зава, найди Забора...

— Забари.

— ...и встретимся у Мертвого моря.

— Ладно, — сказала Зава, вскочила в джип и укатила на большой скорости.

— Детективная работа, оказывается, куда легче, чем я думал, — признался Римо.

— Гениально! — откликнулся Чиун со ступенек. — Твоей мудрости поистине нет предела! Ты не только позволил этому четырехколесному сооружению уехать без нас, но ты еще стоишь и радуешься своей гениальности. Радоваться, не имея на то оснований, — значит утратить связь с реальностью. Ну как такой человек может быть хозяином положения?!

Но Римо не собирался позволить Чиуну испортить его настроение.

— Ты мелок! — пробормотал он.

— Если бы здесь был Меллок, — парировал Чиун, — нам не пришлось бы топать по пустыне пешком.

— Подумаешь! — буркнул Римо. — Так все равно быстрее.

И он побежал.

Зава ворвалась в дом Йоэля Забари, когда его супруга зажигала субботние свечи. Зава была в пыли и с трудом переводила дыхание. Она тащилась в дом, и Забари и его четверо детей удивленно посмотрели на нее от стола.

Они только что закончили десерт, и на лицах детей играл довольный румянец. Сегодня, во время поминальных служб, выступление их отца было принято очень хорошо.

— Что такое? — спросил Забари. — Что случилось?

Зава уставилась на свечи. Она помнила еще с детства, что восемь свечей, зажженных в субботу, означают мир и свободу, и свет, источаемый душой человека.

Затем взгляд Завы упал на детей. Светловолосая, темноглазая Дафна, которая в один прекрасный день станет прекрасной балериной. Восьмилетний Дов, все мысли которого устремлены на программу мира, что не оставляло равнодушным никого из тех, кто с ним знакомился. Стефан — спортсмен, боец, поборник правды. И Мелисса, которая из девочки превращалась в женщину. В настоящую женщину в мире, где очень трудно оставаться женщиной.

Увидев их наивное удивление. Зава вспомнила, зачем здесь оказалась. Она вспомнила о планах Тохалы Делита. Этого не должно произойти. Она этого не допустит.

На ее плечо опустилась мягкая теплая рука Шулы, супруги Йоэля Забари. Ее муж смотрел на Заву пристально и внимательно.

— Пойдемте со мной, — выдохнула кое-как Зава. — Это крайне важно.

Забари заглянул ей в глаза, посмотрел на праздничные свечи, потом — на жену, в глазах которой застыл безмолвный вопрос. Затем он взглянул на детей, которые уже, словно позабыв о появлении Завы, снова занялись своими делами, весело чирикая за столом. Дов положил одну ложку на другую и стукнул по ней. Ложка сработала как катапульта, подбросив другую, которую Дов ловко поймал в воздухе. Он улыбнулся, а Дафна зааплодировала.

— Хорошо, — сказал Йоэль Забари. — Я готов. Идем сейчас?

Зава кивнула.

— Извини, дорогая, — сказал Забари и коснулся щеки жены изуродованной правой половиной своего лица. — Я скоро вернусь, — сказал он, помахав рукой детям за столом. — Извините меня, милые.

— Тебе обязательно надо идти, папа? — осведомился Стефан.

Йоэль Забари грустно кивнул головой, потом посмотрел на потолок и сказал: «Прости меня, Господи» Как-никак это была суббота!

Зава вышла вместе с Забари.

— Мы возвращаемся к тому лабиринту из труб, где ты опять заблудишься? — спросил Чиун.

— На этот раз все будет иначе, — уверил его Римо.

Они продолжили бег. Римо передвигался ровным гладким шагом, словно по движущейся пешеходной дорожке, а не по песку. Руки ходили туда-сюда в такт бега.

Чиун, наоборот, бежал, засунув руки в рукава своего красного с черными и золотыми кругами кимоно. Он бежал, и за ним поднимался длинный шлейф. Чуть касаясь песка, Чиун несся вперед словно брошенный сильной и меткой рукой нож. Казалось, он вообще не двигает ногами.