Последний поход

А Витальку привезли через полтора часа после того, как они вместе завтракали. Вернее, уминал жидкую рисовую кашу-размазню с редкими волоконцами мяса лишь Виктор. Капитан едва ковырял вилкой в тарелке, тяжело вздыхал и жаловался на потерю аппетита. Густой запах перегара ясно указывал на его причину.

– Тут или вечером пить, или утром жрать, - сказал Егоров.

– Однозначно пить, - скривился ротный.

– Дело хозяйское, - усмехнулся лейтенант.

– Вот, сука, не дала!
– озлобился вдруг Виталька и швырнул алюминиевую вилку на стол.
– Только я раскладывать ее стал, как она сразу на замужество перескочила. Женись, а потом хоть ложкой ешь.

Ротный уже давно окручивал новенькую с банно-прачечного комбината, и весь полк с интересом наблюдал за этой эпопеей.

– Ладно, пойду я, - сказал Виталик, с брезгливостью отодвигая пластмассовую, в серых жилах трещин, тарелку, - За бакшишами в город поеду. С комендачами уже договорился. Сегодня последняя атака. Черт с ней - женюсь. Не то с такой жизни вообще охренеть можно, а она девка хорошая, добрая, хозяйственная.

В голосе ротного зазвучали совершенно другие нотки, и Виктор с удивлением посмотрел на него.

– Хозяйственная?
– с издевкой переспросил лейтенант, прекрасно зная от Эдика, как пользуют прачку прямо на ее рабочем месте прапорщики-старшины за определенную мзду.

– Да!
– убежденно выдохнул Виталька, и Виктор тут же крутанул носом в сторону.
– Она знаешь какая семейная? Детей любит. И я, и я, - ротный заелозил на табурете, и его дубленая рожа вдруг побагровела, а голос стал чуть ли не писклявым.
– Я тоже, вот, о детях думаю. А что? Поженимся! А в Союзе, когда вернемся, - родит. Мне ведь всего три месяца здесь вламывать осталось.

"Приехал!" - с ужасом подумал Егоров, глядя на сгорбившегося, невесть что лепечущего и прячущего глаза Витальку.

Все, кто пробыл здесь больше года, знали по опыту "стариков", что рано или поздно обязательно накатывает состояние, когда человека не просто мутит от присутствия на войне и всего того, что его окружает, а выворачивает наизнанку до самого нутра.

Тогда обыденное пьянство превращается в недельные запои, все вокруг кажется отвратительным, служба представляется пожизненной, а борьба за собственное выживание на боевых сводится к нулю.

"Двинувшиеся" ребята в горах демонстрируют абсолютное равнодушие к смерти и редкое безрассудство, но происходит это не от внутренней храбрости, которая, безусловно, есть, а лишь от пренебрежения к собственной жизни и дальнейшей судьбе.

Кто-то, пытаясь выйти из подобной депрессии, желая хоть как-то зацепиться за жизнь, женится, а кто-то нарочно подставляет голову под вражескую пулю.

– Мне, вот, уже тридцатник скоро, - продолжал бубнить Виталька, - А как подумаю - жизни-то и не видел: училище, Заполярье, теперь, вот, здесь. Я пацана хочу. Слышь, Вить, своего. Я бы с ним в музей ходил!

Волосы Егорова пришли в движение.

"Точно приехал!
– с ужасом подумал он.
– Какой, на хрен, музей? Что он несет? Блин, такой мужик и сломался!"

– Значит, парня хочешь?
– переспросил лейтенант.

– Хочу! Очень!
– качнулся, упираясь грудью о край стола, ротный.
– Так хочу, что душу рвет!

– А чужие мальчишки, шлепнутые, душу не рвут?

Егоров знал, что на последней операции, ворвавшись ночью в дувал, Виталька по ошибке перестрелял всю семью, среди которой помимо стариков было девять детей.

– Постарше - нет, а два совсем маленьких - рвут, - откровенно признался ротный.
– Рвут, скоты, по ночам снятся. Без бухала уже и не засыпаю. Веришь нет?

– Верю. А ты не думаешь, что если бы они остались живы, то когда выросли - стали мстить тем, кто за нами придет? А в чем мужики виноваты? В том, что ты воротами ошибся?

Виталька вздрогнул, а затем бросился защищать покойников.

– Нет, не стали бы. Точно не стали. Они же маленькие, что они запомнят?

"Конец!" - подумал Егоров, потому что знал: самое ненужное на войне это когда начинаешь вспоминать убитых тобой людей и некоторых жалеть, думая, что совершил ошибку. Тем самым мгновенно ставишь под сомнение смысл своего пребывания здесь, а значит, уже начинаешь разочаровываться во многом, что делаешь. А делаешь обыкновенно одно - убиваешь. И если ты прекращаешь это совершать, то непременно убьют тебя. Простой, но тем не менее самый верный закон войны.

Единственная мина разорвалась возле бронетранспортера на подходе к городу, и крохотный осколок ударил ротного в висок.

Совсем как в кино, но сколько раз и до этого, и после Виктор убеждался, что любая, даже самая немыслимая история на экране или в книге бледнеет перед тем, что приключается иногда в жизни.

Лейтенант прекрасно помнит операцию, когда на участке тяжелой горной дороги буквально на протяжении каких-то двухсот метров духи заложили два мощных фугаса. Сначала подорвалась боевая машина пехоты, и весь экипаж погиб, размазанный по металлу и разорванный в клочья.

Затем вверх подскочил малый тягач. Три человека внутри мгновенно стали похожи на четверых предыдущих. Двоим, что были наверху, повезло больше. Их швырнуло в небо. Солдат перелетел через горную речушку, которая вилась рядом с дорогой, врезался головой в скалу и покатился вниз, разбиваясь о камни. Оказавшись у воды, он замер недвижимо среди валунов на противоположном недосягаемом для мотострелков берегу. Достать его не было никакой возможности: вокруг скалы, обрывы, а между ними бурный, пенящийся поток.

Капитана - командира батареи взрывом подняло метров на пятнадцать, пронесло по воздуху метров сто, и лишь потом он упал в реку. Поток моментально уволок офицера вниз.

Виктор, Файзи, Эдик и несколько солдат бросились следом, но вскоре оставили такую затею: спуска к реке нигде не было.

Они вернулись к настороженно замершим, остановившимся боевым и грузовым машинам и вместе с другими офицерами принялись решать, как можно вытащить солдата. Сошлись на том, что без вертолета не обойтись.

Вдруг значительно ниже по течению, шипя, взмыли зеленые ракеты и раздалась длинная автоматная очередь. Сбрасывая предохранители, офицеры и солдаты побежали на звук. Вскоре они увидели Эдика, несущего капитана на плечах.

Выяснилось, что пока они судили-рядили возле командирской машины относительно солдата, прапорщик решил поискать брод. Так совершенно случайно он наткнулся на Щуплецова.

Оказывается, контуженный, раненный в плечо и ногу, артиллерист сумел-таки зацепиться за камни и выползти на скалы, откуда он и окликнул Эдика, когда услышал, что кто-то идет по дороге, громко матерясь.