Последний полустанок
Шрифт:
– Как же теперь? Когда мы сможем повторить полет?
– Вот этого я не знаю, - сурово ответил Набатников.
– Правильно напомнил Борис, что после войны тральщики вылавливали мины и торпеды.
Он говорил об этом, веря, что скоро в мире станет теплее и радостнее. Он не мог не вспомнить и тех, кто путается у нас под ногами, кто мешает нам на дорогах, к звездам. Вместо "Униона" там будут построены сияющие вокзалы, и навсегда отомрут, "последние полустанки" на пути в науку. Остановки отменены, и экспресс мчится в будущее... Теперь уж легче работать. От науки постепенно отпадают, как жирные клещи, всякие литовцевы и жалкие медоваровы.
– А главное, что многие молодые, - продолжал Набатников, - почувствуют ответственность перед будущим и перед своим народом.
Пояркову пришлось немного погрустить, что отодвигается его мечта о газонаполненном
космическом лайнере. Но будем снисходительны: он жил сейчас не далекой мечтой, а полнокровным счастьем на Земле и, простите, пожалуйста, думал он о Нюре, о будущем малыше, о многом другом, о чем никогда не пишется с большой буквы, как иной раз слово "Космос".А Борис Захарович? У него свои думы. Просторы Вселенной только еще начинают исследоваться. Обидно, что "Унион" приземлился, и неизвестно, когда отправится в далекое путешествие. Но он будет летать над страной, забираться в самые высокие слои атмосферы. Ведь небо над родиной бесконечно! Сколько еще там загадочного, неясного... Кто знает, не научимся ли мы скоро повелевать стихиями, вызывать дождь, разгонять тучи... И это будут не просто опыты, а планомерная система народного хозяйства...
У Вадима более чувствительная душа. Он мечтал о чистом небе и верил, что оно станет таким, если будут чисты человечьи сердца, если каждый будет страстно желать и стремиться к тому, чтобы не только над ним, но и над всей планетой вечно сияло спокойное мирное небо.
1956-1958