Последний Порог

Но, и при этом Дзирт не мог больше лгать себе или Далии. Он почувствовал укол вины, из-за того, что удерживал ее здесь, но напомнил себе, что сделал это только, чтобы защитить ее от Тиаго Бэнра. Но теперь, когда угроза казалась далекой, и Далия была права, не было никаких веских причин для любого из них, чтобы дальше оставаться в Долине Ледяного Ветра.

По крайней мере, для любого из остальных пяти.

— Будет лучше, если ты уйдешь, — согласился он.

— Если я уйду? — спросила она, и в ее голосе и осанке появилась злоба. Дзирт кивнул.

— Но не ты?

— Это мой дом.

— Но не мой? — спросила она.

— Нет.

— Чтобы ты мог гоняться за своей лесной ведьмой?

Дзирт беспомощно усмехнулся, ибо в ее словах была некоторая мера истины, он вынужден был признать. Не буквально, конечно, но в этом месте, даже без его старых и дорогих друзей, он чувствовал тепло домашнего очага, и он не позволит этому чувству снова выскользнуть из его рук.

— Я рассказывал тебе о Инновиндиль? — спросил он, и Далия закатила глаза. Однако Дзирт продолжал, хотя он помнил, что да, он рассказывал ей много историй о своей погибшей подруге эльфийке. — Я объяснял тебе идею, что эльф, который живет среди маложивущих рас, должен проживать свою жизнь вспышками, дабы приспособиться к их чувству времени?

— Да, да, дабы отпустить прошлое и двигаться вперед к новым дорогам, — рассеянно сказала Далия, как будто долго слушала эту скучную лекцию.

— Я, кажется, игнорирую совет Инновиндиль, — промолвил Дзирт.

— Тогда давай уедем утром.

— Нет.

Далия пожала плечами, явно сбитая с толку, казалось бы, бессмысленным упоминанием Инновиндиль, учитывая его ответ.

— Инновиндиль была неправа, — промолвил Дзирт. — Возможно, не во всем, и, возможно, не для всех, а для меня, в этом отношении, я теперь знаю и признаю, что Инновиндиль была неправа.

— В этом отношении?

— В отношении любви, — промолвил Дзирт.

— Рыжая ведьма из леса.

Дзирт кивнул. — Мое сердце осталось с Кэтти-бри. Я отдал ей его целиком и не могу забрать обратно.

— Она умерла сто лет назад.

— Но не в моем сердце.

— Призраки это слабое утешение, Дзирт До’Урден.

— Пусть так, — ответил он, и он никогда не был более уверен в своей дороге за все свои два века. — Я не опечален этим осознанием, этим признанием, что я продолжаю любить женщину, потерянную для меня столетие назад.

— Опечален? Я думаю, что ты безумен!

— Тогда я надеюсь на тебя, дорогая Далия, ибо я желаю тебе только лучшей дороги, и что однажды ты поймешь мое… безумие. Поскольку я действительно забочусь о тебе, как о друге, я надеюсь, что когда-нибудь ты будешь так же страдать, как я. Кэтти-бри умерла, но не моя любовь к ней. Инновиндиль была неправа, и моя жизнь будет счастливей с теплыми воспоминаниями об объятиях Кэтти-бри, чем при глупых и невозможных попытках ее заменить.

— Таким образом, есть только одна любовь? Не может быть никакой другой?

Дзирт обдумывал это мгновение, а затем честно пожал плечами. — Я не знаю, — признался он. — Возможно и так, в конце концов, время покажет. Быть может, в моей жизни когда-нибудь появится кто-то другой, кто согреет меня. Но я к этому не стремлюсь. Мне это не нужно. Кэтти-бри остается со мной, для меня она очень живая.

Он видел, что Далия сглотнула, и ему было больно причинять ей боль — но насколько больше он ранит ее, живя во лжи из трусости?

— Тогда прими наши отношения, как есть, — предложила Далия спустя время, и ему показалось, что в ее голосе были нотки отчаяния.

— И что это, развлечение?

— Игра, — сказала она с напускной легкостью и слишком широко улыбнулась. — Давай наслаждаться дорогой и телами друг друга. Мы хорошо сражаемся вместе, и хорошо любим вместе, поэтому пусть это будет, и оно не должно иметь никакого значения вне...

— Нет, — перебил Дзирт, хотя он не мог отрицать, что предложение Далии было соблазнительным. — Не ради тебя и не ради меня. Мое сердце и дом здесь, в Долине Ледяного Ветра, и я останусь здесь. А ты не должна здесь оставаться.

Из-за удрученного лица Далии, Дзирт чуть ее не обнял, но снова, ради ее блага, он этого не сделал.

— Ты хочешь послать меня с Энтрери? — спросила она, сузив глаза, и ее лицевая вайда, казалось, усилилась тогда, отражая растущий гнев. — Он прекрасный любовник, ты знаешь.

Дзирт осознавал, что она просто нападает, просто пытается ужалить его в ответ на отказ. Он решил ничего не отвечать.

— Я много раз делила с ним ложе, — давила Далия, а Дзирт просто кивал.

— Тебя это не волнует? — спросила Далия, ее тон был почти негодующим.

Дзирт тяжело сглотнул, видя, что уязвил ее гордость, и он знал, что должен позволить Далии спасти хотя бы часть ее глупой гордости. Или он снова должен действовать ради ее же блага?

— Нет, — решительно ответил он. — Мне не все равно, но не так, как ты предполагаешь. Я рад, что вы нашли друг друга.

— Ты идешь по опасному пути, Дзирт До'Урден, — предупредила Далия.

Дзирт сначала не был уверен, как это принимать. Она имела в виду его собственное эмоциональное состояние, учитывая его драматический выбор? Она приняла мантию Инновиндиль долго ищущей мудрости, дабы обратиться к нему на каком-то философском уровне?

Она подняла трость перед собой, умело разделила ее на две четырехфутовые части, и получились цепы — “нун'чаки”, — как назвал их Афафренфер — и начала слегка ими вращать.

— Ты так легко от меня не избавишься, — сообщила ему Далия. — Я не игрушка для прихотей Дзирта До’Урдена.

Дзирт не стал ей напоминать, что она только что предложила именно это, и вместо этого сосредоточился на том, как разрядить эту странную обстановку. — Я стремлюсь только к тому, что лучше для нас обоих.

— Ох, заткнись, — промолвила она. — Заткнись и обнажи свои клинки.

Дзирт неугрожающе держал руки, как будто то требование было абсурдно.

— Бриллианты не перемещаются так легко из одного уха в другое, — промолвила она. — И этот черный бриллиант должен быть самым трудным из всех. Она начала кружить слева от Дзирта, двигаясь вверх по склону близко к краю утеса. — Именно поэтому я выбрала тебя, конечно. Или ты все еще не понимаешь?

— Очевидно, я не... — начал он отвечать, но осекся, вынужденный нырнуть и уклониться, когда одно из оружий Далии обрушилось на его голову — и могло, конечно, проломить его череп.