Последний Пожиратель-2. Рождественский переполох

— Счастья, мира, достатка вашему дому, пани Грейнджеренко, — Сирко широко улыбнулся.

— Эй, Сирко, так вот же твоя шапка, — протянул один из его друзей, и все присутствующие повернулись на голос.

— А откуда она здесь? — с подозрением спросил Драсько и прищурился. — Вот так пойдешь помочь Фирасю с хворостом, а тут уже шапки чужие лежат.

— Драсько, — сложила руки в молитвенном жесте Гермиэля, — ты все не так понял.

— Не был я тут вчера, — Сирко поднял руки. — Мы вчера колядовать ходили, и эта шапка дурацкая у меня прямо с головы пропала.

— И как это она могла пропасть? — насмешливо спросил Драсько.

— Могла и пропала, вот тебе крест! — хором рявкнули спутники Сирка и для пущей убедительности перекрестились.

— Так я заберу? — спросил Сирко и потянулся к шапке.

— Забирай, разумеется, — Гермиэля слабо улыбнулась.

— Забирай и иди, — Драсько запнулся подбирая слова, — и иди колядуй.

— Спасибо, пан Малфюк, — Сирко схватил шапку и поспешно выскочил из хаты. За ним так же торопливо ретировались и его друзья.

— Итак, пани Грейнджеренко, я вас слушаю, — произнес Драсько, как только за горе-колядниками захлопнулась дверь.

— Это все Марыся и Орыся, — вздохнула Гермиэля. — Они уговорили меня пустить их погадать. У Орыси мама была против гаданий, а отец Марыси считает, что рано ей пока о женихах думать. В общем, я отдала им на растерзание свою хату. Ну, ты знаешь: зеркало, свечи, «Ряженый мой, суженый, приди ко мне ужинать» и все такое. И в итоге они должны были увидеть женихов. В идеальном случае жених должен был оставить какой-то подарок. И вот, пожалуйста, Орысе оставили эту шапку.

— Грейнджеренко, ты с ума сошла? — расхохотался Драсько. — Ты понимаешь, что сейчас сказала? По-твоему получается, что Сирко — суженый твоей Орыси.

Гермиэля с минуту рассматривала Драська так, словно видела его впервые в жизни, а потом расхохоталась во все горло.

— Да, пожалуй, — простонала она сквозь смех. — Ты случайно не помнишь, на какое время это предсказание? На ближайший год?

— Если честно, я на занятиях у Трелоненко спал. В лучшем случае делал письменные задания для Макегоновой, — признался Малфюк.

— Какая жалость, — наигранно вздохнула Гермиэля. — В любом случае, мы это узнаем рано или поздно.

Драсько выдохнул с облегчением. Он не так давно признался сам себе, и пока не готов был признаться в этом Грейнджеренко, но он боялся, что в одно ужасное утро она вспомнит обо всех грехах семьи Малфюков и сделает выбор в пользу какого-то другого хлопца. Например, того же Сирка: тот хоть и глуповат, но не бывший же Пожиратель.

— Грейнджеренко, — осторожно позвал он. — А кого увидела ты?

Гермиэля дернулась. Она не собиралась говорить Малфюку, что видела его в зеркале, и уж тем более — что он оставил ей семейную драгоценность.

— Я, — она натянуто улыбнулась, — я не гадала. Сам знаешь, как я отношусь к гаданиям.

Драсько почувствовал, как с плеч рухнула гора.

— Вот и славно. Так, где лопата для снега? — он хлопнула в ладони. — Ты говорила, управиться нужно до обеда.

========== Часть 2 ==========

— Малфюк, ты уверен? — Гермиэля с подозрением косилась на лопату в его руках. — Мне кажется, магией у тебя получится намного быстрее.

— Грейнджеренко, ты не веришь в мои силы? — Драсько смерил ее полным обиды взглядом.

— О, нет-нет, — Гермиэля замахала руками. — Хочешь лопатой — на здоровье, чисти лопатой.

— Все село знает, что с палочкой я управляюсь лучше, чем даже сам пан голова. Не считая тебя и Фирася, разумеется, — начал Малфюк. — А вот если кто-то увидит, как я с лопатой управляюсь, то сразу подумает: «Вот какой Драсько молодец».

— Ты и так молодец, — ласково произнесла Гермиэля. — Но если хочешь, можешь попробовать лопатой. Так сказать, ради разнообразия.

— Хочу. А то что это получается, какой-то Сирко управляется с лопатой, а я, Драсько Малфюк, не могу, — упрямо произнес Драсько, крепче сжал лопату и вышел во двор. Гермиэля вздохнула и побрела за ним. Проскользнул в открытую дверь и Живоглот. Он вскарабкался на плетень, уселся, свесив хвост, и принялся наблюдать за Малфюком. Драсько с размаху воткнул лопату в снег и запыхтел, пытаясь сдвинуть ее с места.

— Малфюк, — горестно простонала Гермиэля, - понемногу загребай.

— Гермиэленька, детка, — раздался с улицы голос бабы Параски, и Грейнджеренко поспешила к калитке, разве что не теряя на ходу сапожки. Драсько же остался один на один с заснеженным двором и Живоглотом в качестве молчаливого наблюдателя.

Никто в Волшебных Вуйках не знал, сколько на самом деле лет бабе Параске. Поговаривали, что именно по ее вине Гриндевальдюк заблудился в Карпатских лесах, да так и не вышел к Волшебным Вуйкам в далеких сороковых. Самые отчаянные утверждали, что великий козак Пацюк воткнул в землю камень, названный впоследствии Пацюковой Скалой, исключительно затем, чтобы доказать Параске свою любовь. Одно было известно наверняка: Фирась еще под стол пешком ходил, а баба Параска была уже бабой. Да, именно так: не Параской, не теткой Параской, а именно бабой.

Так вот, у калитки стояла баба Параска. От нее как всегда пахло травами, а сморщенные руки перебирали браслет из крупных квадратных можжевеловых бусин, на которых были вырезаны символы, старые настолько, что даже Гермиэля, знавшая наизусть «Словарь магических знаков и рун», не могла определить их значения.

— Ох, Гермиэленька, какие вы молодцы. Заходили ко мне деточки твои, — проскрипела баба Параска. — Так ладненько спели на три голоса, как птички. Давно я такого не слышала.

— Спасибо, баба Параска, — Гермиэля поклонилась в пояс. Она не знала, почему, но все село кланялось бабе Параске в пояс, так что Гермиэля решила, что стоит вести себя так же и не задавать лишних вопросов.

— А Фирасев-то племянник, гляди, исправляется, — захихикала Параска, заглянув Гермиэле за плечо. — Ох, помню я, как Фирасик с Олесиком колядовали. Такие чистые голосочки. А Драсько, наверняка, и колядок-то не знает. Столько Олесик песен пел, а как в Киев уехал, так, поди, и забыл все.

Драсько почувствовал, как лопата начала поддаваться, и налег на нее из последних сил.

— А что, Драсько, учили тебя дома колядкам? — спросила баба Параска через плетень.

— Нет. Не учили, — выдохнул Драсько и в этот самый момент лопата вывернула приличную кучу снега, которая, как большой снежок, полетела прямиком в Живоглота. Тот как раз унюхал травы бабы Параски и отфыркивался, а потому заметил опасность слишком поздно. С пронзительным гортанным «Мяу» Живоглот рухнул с плетня в сугроб в соседнем дворе, побарахтался немного в снегу и, наконец, осмотрел всех полубезумным взглядом.