Последний праведник
Шрифт:
— Ну, звоните, если…
— Это не тот, кого вы ищете.
Нильс не шевелился. Ну вот, наконец.
— Вы поймали не того, кого ищете. — Розенберг говорил глубоким и каким-то далеким голосом, словно не сидел сейчас перед Нильсом, а находился где-то в другом месте.
— Что вы имеете в виду?
Тишина.
— Что вы имеете в виду? Почему это не тот, кого я ищу? Он же пытался вас убить.
— Это не он.
— Вы его знаете?
Розенберг нерешительно помолчал, потом кивнул. Нильс снова сел на свое место.
46
Институт
Физическая боль — всегда хороший знак для ученого. Знак того, что он слишком долго просидел, не меняя положения, слишком мало ел и ничего не пил: знак, что он забыл обо всем, предчувствуя прорыв. Некоторые исследователи-мужчины называют такую боль «схватками открытия». Ханна не обращала внимания на ноющую спину и урчание в животе, вводя в поисковую строку адрес http://en.wikipedia.org/wiki/File: Pangea_animation_03.gif.
Она как зачарованная наблюдала за коротким анимационным клипом о расколе континентов. Они как будто расплывались в разные стороны: Северная и Южная Америки, Азия. Она снова посмотрела на свои записки. Как красиво! Так просто, так очевидно.
— Ханна? Это ты? — Секретарша подняла удивленный взгляд от монитора, когда Ханна вошла в кабинет.
— Можно я позвоню с твоего телефона?
— Как дела? Ты уже сто лет к нам не заходила.
— Мой мобильный остался в моем старом кабинете, — перебила Ханна, глядя на секретаршу — Сольвей?
— Как дела, Ханна?
— Мне нужно позвонить, это очень важно.
Ханна сняла трубку и достала визитку Нильса. Сольвей улыбалась за ее спиной, покачивая головой.
— Нильс, привет, это я, перезвони мне, как только сможешь, я поняла кое-что совершенно невероятное. Тут… в общем… это так красиво, вся эта закономерность. Я знаю, где были совершены остальные убийства. — Она положила трубку и посмотрела на секретаршу. — Дело в том, что по всему миру совершена серия убийств, и я работаю сейчас вместе с полицейским, который ищет… — она запнулась.
— Ищет что?
— И я сейчас пыталась отыскать во всем этом закономерность, и, кажется, мне это удалось.
— Я в этом не сомневаюсь.
— У тебя все хорошо, Сольвей? У тебя же болел муж.
— У него был рак, да. Он выздоровел. Ходит на проверки, конечно, но, похоже, все уже позади. А ты?
— Густав уехал.
— Очень жаль, правда. Я в последний раз видела его здесь где-то год назад. Он заезжал за Фродином, они собирались в Женеву.
Ханна взглянула на Сольвей и подумала, что та всегда ей нравилась. Такая общая мама всего института. Сольвей поднялась с места, спокойно подошла к Ханне и обняла ее.
— Очень рада снова тебя видеть, Ханна. Я никогда не понимала ничегошеньки из того, что происходит у тебя в голове, но ты мне всегда нравилась. Звони, если тебе что-то понадобится.
Ханна кивнула и вышла из кабинета.
47
Церковь Святого Духа, Копенгаген
На этот раз Нильс не стал накрывать свой стакан ладонью, и священник налил ему новую порцию.
— Его звали Халед Хади. Брат Абдула Хади.
Розенберг замолчал
в нерешительности. Перед Нильсом сидел теперь совсем другой человек: от улыбки во взгляде и общей детскости ничего не осталось. Голос тоже стал глубже, он как будто надеялся поднять на поверхность некую добытую правду.— Те фотографии в церковном подвале, помните?
— Беженцев, которых вы укрывали?
— Вы все правильно тогда поняли, их действительно было больше двенадцати.
Нильс кивнул.
— Их было четырнадцать.
Нильс не протестовал против его частых пауз, наоборот, опыт работы на интервью и допросах научил его ценить паузы. Именно в паузах подбирались приметные словечки. К этому моменту все стандартные ответы и заученные реплики уже заканчиваются.
Священник отодвинул стул назад и сделал глубокий вдох.
— Как вы знаете, я неоднократно использовал церковь для того, чтобы укрывать тут беженцев, которым власти отказали в этом статусе. «Укрывать», может быть, не совсем правильное слово, все ведь знали о том, что они тут. Я использовал церковь как платформу, как фундамент, стоя на котором я хотел заставить пересматривать дела отказников. Особенно однажды это имело большой успех.
— Тогда был принят частный закон.
— Да, именно. После множества статей в прессе был принят частный закон, который позволял тем двенадцати остаться в стране. Я до сих пор поддерживаю отношения с большинством из них, один из них теперь мой парикмахер. — Нильс взглянул на его небогатый волосяной покров, и священник улыбнулся. — Остальные обустраивались тут с переменным успехом. Парочка переехала в Швецию. Трое сидели в тюрьме. Один из них, молодой суданец, стал профессиональным футболистом.
— А еще двое?
— Да. Были еще двое.
Священник снова нерешительно замолчал. Нильс понимал, что эту историю он рассказывает впервые.
— Один из них сбежал. Он был палестинец без гражданства, я понятия не имею, что с ним потом произошло.
— А второй?
— Халед.
— Вторым был Халед Хади, брат Абдула?
Священник кивнул.
— Что с ним произошло?
— Он мертв.
— Как это случилось?
— Халед Хади был потенциальным террористом, — сказал Розенберг, поднявшись и стоя спиной к Нильсу. — Так было написано в бумагах, которые мне передала полиция. То же самое они повторили на словах, когда пришли со мной поговорить. Потенциальный террорист. Что-то вроде того, что он был каким-то образом связан с несколькими терактами, с известными террористами, хотя никаких доказательств того, что он когда-либо собственноручно занимался террором, не существовало. Но… — Розенберг пытался подыскать слова. Он снова обернулся и сел на свое место. — Вы помните Дэниела Перла?
— Убитого журналиста?
— Да, именно. Американского журналиста, которого Аль-Каида заманила в ловушку в Карачи в 2002 году и…
— Перерезала горло.
Розенберг кивнул.
— Отвратительная история. Она обошла весь мир.
— Халед имел к этому какое-то отношение?
— Так считалось. Ваши коллеги сказали, что он коротко встречался с Перлом незадолго до смерти последнего — из этого заключили, что он, очевидно, участвовал в том, чтобы заманить американца в ловушку.