Последний праведник

— Где?

— Вон там, за тобой? Они идут сюда.

Он обернулся. Двое полицейских. Один из них склонился и настойчиво постучал по стеклу.

4

Нюборг

Это место действительно обладает определенным потенциалом — Нильс заметил это не сразу, но теперь это было очевидно.

Камера походила на комнату в общежитии — разве что места в ней было побольше. Тюрьму на острове Алькатрас по крайней мере все это напоминало мало: ни тебе хлопающих железных ворот, ни позвякивающих связок ключей, ни тяжелой военной поступи тюремщиков-садистов. Никаких сокамерников-психопатов с татуированными лицами, которые сидели бы за убийство четырех человек с целью ограбления и только и ждали наброситься на Нильса, когда он заснет. Никакого жалкого бормотания из коридора, когда осужденные на смерть тяжелым шагом идут к электрическому стулу. Нет, это самая обычная комната в общежитии, где пахнет рвотой. Нильс осмотрелся в камере предварительного заключения. Чисто, убрано. Однако как тщательно тут ни убиралось, от запаха рвоты нелегко избавиться. Наверное, какой-то местный пьянчуга решил оставить свою вонючую визитную карточку или мальчишник зашел слишком далеко. Камера эта как гостиница, люди заезжали сюда, регистрировались, жили пару дней и снова уезжали. Сегодня гостем оказался Нильс Бентцон.

Нильс снова осмотрелся вокруг: нары, стул, стол, шкаф, четыре голых стены. На одной из них кто-то написал маркером «Полиция сасет», именно так, с орфографической ошибкой; несмотря на настойчивые усилия, стереть надпись так и не удалось. Но камера обладает и одним явным достоинством: он взаперти. Им нужно только дать ему ящик с консервами и выкинуть ключ от двери на неделю.

Где, интересно, Ханна? В другой камере? На допросе? Может быть, они ее отпустили. Нильс вернулся в мыслях к своему аресту, удивляясь тому, что им удалось так быстро его найти. Может быть, это правда продавщица в магазине. Насколько он помнил, на мостах обычно не бывает наблюдения. Нильс оставил попытки понять, как именно им удалось на него выйти — он уже много лет не принимал участия в охоте на людей, за последние пару лет появилось столько новых технических возможностей. Может быть, подумал он, закрывая эту тему, их нашли через спутник.

В камере было холодно. То ли участок пытался сэкономить на отоплении, то ли это было частью большого плана: раз уж полиция не может портить задержанным жизнь тем, чтобы морить их голодом или избивать, всегда можно хотя бы прикрутить отопление в зимнюю половину года. Нильс знал эти штучки.

Послышался звук открывающейся двери. Вошедшая женщина представилась Лизой Ларссон, и Нильс подумал, что это подходящее имя для порномодели или шведской королевы детективов. Она коротко улыбнулась, но в голосе ее не слышалось никакой симпатии, когда она попросила его следовать за собой.

* * *

— Вы что, полицейский? — В голосе Лизы Ларссон звучало искреннее удивление. Она смотрела на него молодым, красивым, прохладным взглядом. Нильс рассматривал рождественских гномов, карабкающихся по подоконнику.

— Да. Я полицейский переговорщик в ситуациях с заложниками и при угрозе самоубийства.

— Почему же вы сразу этого не сказали? — Второй полицейский, Ханс, пожилой мужчина, напоминавший Нильсу его школьного учителя из другой жизни, удивленно листал какие-то бумаги, поглаживая короткую тщательно подстриженную бородку, призванную добавить ему того авторитета, которым забыла его наделить природа.

Нильс пожал плечами.

— Как у вас получилось так быстро меня найти?

Они проигнорировали вопрос.

— Вы работаете в Копенгагене?

— Да.

Они смотрели друг на друга; проходили неловкие секунды. Нильс не удивился бы, если бы они освободили его тут же на месте. То, что произошла какая-то ошибка, витало в воздухе. Очевидно было, что его визави пали жертвами распространенного заблуждения, что полицейские не могут нарушать закон. Им неприятно было сидеть напротив полицейского в таких обстоятельствах. Нильс читал это по взглядам, которые они друг другу посылали. Он прекрасно их понимал: они чувствовали себя идущими против корпоративной этики, почти предателями — полицию и так никто не любит, что же будет, если мы начнем арестовывать друг друга?

— В Копенгагене, — мужчина поправил очки, — у Соммерстеда?

— Да. Вы знакомы с Соммерстедом?

— Немного. Мы не то чтобы закадычные друзья, но пару раз сталкивались в разных ситуациях.

— У Соммерстеда вообще нет друзей. — Нильс попробовал улыбнуться.

— Что произошло в медпункте? — спросила Лиза, которую меньше, чем коллегу, впечатлило разоблачение Нильса.

Нильс взглянул на нее. Работает недавно, придерживается правил, во всяком случае до сих пор их помнит. Он сразу решил, что будет смотреть только на нее в течение всего разговора. Он хотел следовать правилам и не хотел болтать с Хансом.

— Что он сказал? Тот, с кем я подрался.

— Аллан… — Она просмотрела какую-то бумагу. Расторопная и способная девушка, наверняка пойдет дальше, вряд ли ей хочется увязнуть тут на Фюне, чтобы через двадцать лет дежурить у местного кабака и просить выходящих оттуда после рождественского корпоратива людей дуть в трубку. — … Сказал, что около половины второго ночи вы ворвались в медпункт, сбили его с ног и убежали. Со всем этим. — Она указала на стол, где лежали морфин, одноразовые шприцы и какие-то еще таблетки, которые Нильс с собой захватил. Все это недвусмысленно намекало на то, что перед ними сидит наркоман. Нильс не собирался выводить их из этого заблуждения, реальность была слишком сложной для объяснения — как, впрочем, почти всегда.

Молчание. Ханс поднялся с места.

— Я позвоню Соммерстеду.

Он исчез в соседнем кабинете, но почти сразу же вышел обратно и сказал, кивая на дверь:

— Ваш начальник хочет с вами поговорить.

Нильс с первой же секунды понял, что имеет дело с Соммерстедом, который изо всех сил пытается — но мало в этом преуспевает — быть мягким и понимающим. Его выдавало быстрое отрывистое дыхание.

— Бентцон?

— Да. — Нильса ужасно раздражала слабость в собственном голосе.

— Что происходит?

— Да, я знаю.

— Что ты знаешь?

— Что я задержан за взлом в медпункте.

— Нильс, что происходит? — Соммерстед отбросил последние попытки казаться понимающим и был теперь в ярости. — Какого черта тебя понесло на Фюн?

Нильс не отвечал. Ему вдруг подумалось, что молчание предпочтительнее всяких невозможных объяснений. Что он мог сказать?

— Я жду, Бентцон. — Соммерстед немного понизил тон.

— То дело об убитых хороших людях.

— Что, опять? — отчаявшийся театральный вздох.

Молчание. Нильс чувствовал, что Соммерстед пришел к какому-то выводу, и действительно:

— То есть то, что они говорят, это правда.

— Они?

— Вот зачем тебе понадобились лекарства. Для себя. Нильс, ты нездоров.

— Нет.

— Я думаю, ты нездоров.

Соммерстед размышлял, Нильс почти слышал это в трубке.

— Ты сейчас вернешься в Копенгаген. Я попрошу Рисхоя перевезти тебя через мост. Леон заберет тебя на этой стороне.

— Рисхой? — Нильс поймал улыбающийся взгляд Ханса и все понял.

— Да, именно. Вы выедете сейчас, и мы увидимся в участке через… Позвони, когда вы будете подъезжать. Встречи с судьей избежать не получится.

Нильс больше не слушал, в его голове звучало только одно предложение. Ты сейчас вернешься в Копенгаген.

— Я не вернусь в Копенгаген.

— Что? В смысле? — Голос Соммерстеда звучал угрожающе.

— Я не вернусь в Копенгаген.

Нильс нажал на отбой и постоял, осматриваясь вокруг. Местный участок, полицейский ответ «Маленькому дому в прерии». Парочка компьютеров, фотографии детей и внуков на стенах, вырезка из местной газеты, «Полиция в борьбе с ожирением». Нильс подивился названию, но читать статью ему было лень. Как, интересно, это работает? Начала ли полиция выписывать штрафы тем, кто манкирует еженедельными пробежками?