Последний путь под венец

Я промолчала.

– И мы никогда, никогда не узнаем, что это было, – пробормотала она и горестно всхрапнула.

Сладко посапывающий мужчина – зрелище не менее трогательное, чем спящий ребенок.

Ларочка с нежностью посмотрела на мужа. Гроза бандитов и жуликов майор Лазарчук крепко спал, утопив в пуховой подушке посеребренный ранней сединой висок. Тень от ресниц незаметно перетекала в густую штриховку вчерашней щетины, лоб разгладился, брови перестали тяготеть к слиянию, губы шевелились.

Ларочка придвинулась поближе и прислушалась.

– Люди в черном… – прошептал спящий.

– Да этому фильму лет сто уже, наверное! – усмехнулась Ларочка. – Эх, майор, майор! В кино тебя вытащить, что ли?

Майор перевернулся на бок. Ларочка потянула одеяло, заботливо накрывая им обнажившуюся мужнину пятку – натруженную и выразительную, как аналогичный фрагмент ноги Блудного сына со знаменитой картины Рембранта.

– Ну, де-е-евочки… – капризно протянул Лазарчук, брыкнув ногой.

– Девочки?! – повторила Лариса, моментально сделав глаза стрелковыми амбразурами. – Какие еще девочки?!

Она загнула пальцы и почесала акриловыми ногтями вмиг переставшую ее умилять пятку блудного мужа.

– Ай! – жалобно пискнул майор и втянул конечность под одеяло.

– Это еще не «ай», – недобрым шепотом пообещала ему супруга. – Давай, давай, Лазарчук, колись! Что еще за девчонки?

– Девчонки гуляют, и мне весело, – послушно раскололся майор, сладострастно повозив щекой по подушке.

– Да что ты? – зловеще удивилась Ларочка и закатала рукава пижамы. – Я слушаю тебя, милый! Давай еще про девочек: имена, фамилии, пароли, явки! Не жмись, Лазарчук, выкладывай! Чистосердечное признание смягчает вину!

Она сунула руку под одеяло и бестрепетно пощекотала волосатый майорский живот. Смертельно усталый Лазарчук, не приходя в сознание, смущенно хихикнул и сделал попытку свернуться в клубочек, как ежик, атакованный голодной лисой.

– Имя, сестра, имя! – не отставала Лиса Лариса.

Лазарчук бесстыдно чмокнул губами.

– Ах, ты, сволочь такая! – с грозной нежностью сказала ему жена. – Ну, хорошо, попробуем под суфлера…

Она склонилась над помятым ухом супруга и, преодолевая порыв больно цапнуть его за мочку, вкрадчиво зашептала:

– Маша? Даша? Наташа? Аня? Таня? Лена?

– Лена, – согласился Лазарчук.

– Лена, значит? Прекрасно, – неискренне одобрила майорский выбор верная жена. – Остальных тоже сдавай, кто там у тебя еще?

– Лена, – повторил Лазарчук.

– Вторая Лена? Ты не оригинален, майор! – попеняла супругу Ларочка. – Может, и третья есть?

И она гипнотически зашептала:

– Бог, как и ты, тоже троицу любит… Три – счастливое число…Три, три – будет дырка…

– Ирка! – эхом отозвался растревоженный майор.

– Лена и Ирка?!

Ларочка распрямила спину и похлопала ресницами.

– Погоди-ка, Лазарчук…

Но Лазарчук не погодил, а выдал на бис совсем уж удивительное:

– Харе Кришна, Харе, Харе! – гаркнул он вдруг вполне отчетливо и бодро – с таким лихим подобострастием, с каким солдаты на плацу кричат: «Здравия желаем, товарищ генерал!».

– Ба, знакомые все хари! – начиная улыбаться, сказала Ларочка.

Лютая ревность ее отпустила, зато одолело не менее лютое любопытство.

– Секундочку, милый, сейчас мы продолжим! – эротично пообещала она супругу и побежала в кухню – за восхитительно щекотной метелочкой для обметания пыли и собственным мобильником с полезной, как оказалось, функцией диктофона.

Утро началось удивительно хорошо – с завтрака, который не входит в мою обязательную программу.

По утрам я обычно успеваю накормить мужа, что довольно легко, так как он нисколько не сопротивляется, и ребенка, которого всякий раз приходится убеждать словом и побеждать делом. Сама я завтракаю уже на работе, да и то при условии, что какая-нибудь особо творческая зараза из числа моих коллег и подчиненных не прикончит редакционные запасы кофе и сахара еще в ночном эфире. Но сегодня с нами была Ирина Максимова, а ее фамильные традиции по части утреннего приема пищи коренным образом отличаются от моих.

Нормальный завтрак, в понимании Ирки, это безалкогольный вариант старорусского купеческого загула. К столу были поданы блинчики со сгущенкой, овсянка с вареньем, яичница с колбасой, хлеб с маслом и кофе с молоком. Размах утреннего пиршества сильно ограничила скудость моей провиантской базы. Если бы мы ночевали не у меня, а в доме подруги, в меню наверняка были бы еще и творожок со сметанкой, и сосисочки с картошечкой, и гусь с яблоками, и поросенок с хреном, и хрен знает что, и хрен знает с чем.

Настя Круглова, выйдя к столу, слегка опешила и принялась озираться – не иначе, в поисках орды голодных.

– Садитесь за стол! – строго сказала Ирка, взмахнув поварешкой. – Сейчас я буду вас кормить.

– Может, не надо? – пискнула Настасья.

Она обычно тоже ограничивается чашкой кофе, за который мы ежеутренне конкурируем.

– Надо, Федя, надо! – сказала Ирка и принялась наполнять тарелки.

Все было вкусное, но всего было слишком много, и от смерти через закармливание нас с Кругловой спасло только появление новых гостей.

– Всем привет! – радостно возвестила с порога Ларочка Лазарчук и притопнула ногой.

Полуторагодовалый Тимоня весело подпрыгивал у нее на руках.

Укрепленная памперсом детская попа выбивала мелодичный звон из украшающих мамины руки металлических браслетов. Ларочка сияла и трясла кудрями, Тимоня хохотал и выдувал пузыри, каблучки стучали, браслеты бренчали – не хватало только козочки Козетты, которая сплясала бы на задних ножках с алой розой в зубах.

– Здравствуйте, здравствуйте, наши дорогие! – Ирка разлилась в улыбке и поплыла в прихожую. – А кто это у нас такой большой, такой красивый? А кто будет кушать чудесную овсяную кашку?

Большой и красивый Тимоня заскакал вдвое чаще, нещадно трамбуя задом мамочкин локоть и протягивая ручки к любимой тете Ире.

– Да, кто ее будет кушать? – шепотом повторила вопрос Настасья, посмотрев на меня, как истомившийся в заключении граф Монте-Кристо на аббата Фариа, знающего секретный путь к свободе, – с мольбой и надеждой.

Я ухватила в каждую руку по тарелке, метнулась к мойке и вывернула замечательную кашку в помойное ведро.

Простите меня, голодающие дети Африки!