Последний романтик

Еще я с ним гуляла во дворе, где он показывал мне птиц Северной Каролины. А однажды в полночь мы вышли на улицу смотреть на звезды. «Давно видела Марс?» – спросил мистер Конвей. Я ответила: «Вообще-то, нет», – и он мне его показал. Он признался, что каждую ночь выходит и следит за его орбитой, чтобы выяснить, как близко тот придвинулся к Сатурну.

– Уже три месяца они с каждым днем становятся все ближе, – сказал он. – Знаешь, что означает слово «планета»? Блуждающее тело.

Так что я и Юстас-старший иногда говорим о книгах, иногда об опере, а иногда о планетах. Но чаще всего – о его сыне. Юстасу-старшему всегда интересно, чем занимается на Черепашьем острове его сын. Что у него за ученики? Планирует ли он поехать в путешествие? Много ли построил хижин? Как выглядит скользкая дорога, ведущая на гору? Не испытывает ли он стресс или не впал ли в депрессию?

И я рассказываю ему обо всем. А однажды – потому что я просто не могу не коснуться самого сокровенного в жизни людей и не сказать вслух то, о чем принято молчать, – я сказала:

– У него все в порядке, мистер Конвей, но ему очень не хватает вашего одобрения.

– Чушь.

– Не чушь. Правда.

– Он со мной даже не разговаривает, – возразил мистер Конвей. – Я не знаю, что происходит в его жизни. Кажется, он не хочет иметь со мной ничего общего.

И правда, два Юстаса редко общаются, а видятся и того реже. Рождество один раз в год – этим двоим этого вполне достаточно для общения, к тому же Юстас-младший терпеть не может ночевать в доме родителей, потому что ненавидит общество отца. И всё же однажды, весной 2000 года, Юстас вернулся в Гастонию и остался у родителей на ночь. Появление Юстаса на пороге отчего дома в середине мая, не в праздник, будучи чрезвычайно необычным явлением, буквально потрясло его родителей. Но Юстасу надо было заехать на лесопилку недалеко от Гастонии, вот он и решил заглянуть на ужин. Я отправилась с ним.

Подъехав к дому – дому, в котором Юстас прожил худшие годы своей жизни, – мы увидели, что отец Юстаса склонился над старой газонокосилкой – маленькой, из тех, что надо толкать, помятой и проржавевшей. Юстас вышел из грузовика и улыбнулся.

– Что там у тебя, пап? – спросил он.

– Вчера катался на велосипеде и увидел, что кто-то выбросил газонокосилку, – ответил Юстас-старший. – А она ж совсем как новая!

– Серьезно? Вот эту газонокосилку кто-то выбросил?

– Вот идиоты, да? Отличная машина.

– Выглядит замечательно, пап. Просто супер.

На самом деле газонокосилка выглядела так, будто ее достали со дна пруда.

– А она работает? – спросил Юстас.

– Естественно.

– Вот это да!

Прежде я никогда не видела Юстаса с его отцом вместе. За все годы нашего общения это была их первая встреча, при которой я присутствовала. Не знаю, чего я ожидала, но уж точно не того, что наблюдала. Юстас стоял, облокотившись на капот грузовика, и весело улыбался, нахваливая спасенную отцом газонокосилку. А тот весь сиял, с восторгом демонстрируя сыну свою находку.

– Гляди, сын, вот тут ручка сломалась, а я приварил сверху металлическую нашлепку – и теперь всё работает!

– Молодец.

– А тебе на Черепашьем острове она не пригодится?

– Знаешь что, пап… Ей нашлось бы применение. Мотор я бы вытащил и использовал для чего-нибудь другого, а остальное разобрал на запчасти. Или пользовался бы ей так, или отдал кому-нибудь из соседей… Было бы здорово. С радостью ее заберу. У меня вещи не пропадают, ты же знаешь.

Через минуту счастливые отец и сын грузили газонокосилку в кузов грузовика.

Знали бы вы, какой ужин ждал меня в Гастонии в тот день! Двое Юстасов весь вечер перешучивались. Казалось, они больше никого вокруг не замечали. Никогда не видела мистера Конвея в таком бодром настроении, да и Юстас был на высоте. Готова поклясться, они ломали комедию передо мной, пытаясь показать, какие они шутники! У них сияли глаза. И у меня разрывалось сердце, когда я видела, как отчаянно им хочется заслужить одобрение друг друга. Уж лучше бы они подрались. Они тянулись друг к другу так же, как верная собачка бежит к хозяину.

Они наперебой вспоминали любимые семейные байки. Юстас уговорил отца рассказать, как однажды тот сильно порезал ногу и так взбесился из-за того, что в приемной больницы его игнорировали медсестры, что лег на пол перед их стойкой и отказался двинуться с места, пока его не проводят к врачу. Потом Юстас стал вспоминать свои приключения на Аппалачской тропе, а мистер Конвей весь обратился в слух; улыбку на его лице вызвал тот случай, когда Юстаса до такой степени измучила жажда, что он бросился пить из вонючей лужи, в которой лежал гниющий труп енота и «плавали синие куски гнилого мяса». Мистер Конвей ахнул, словно живо представил эту сцену.

– Ну кто еще способен на такое! – воскликнул он.

После ужина Юстас с отцом пошли во двор осматривать куст остролиста, который нужно было пересадить. Стоял теплый южный вечер, и солнце висело так низко над перистыми облаками, что воздух подернулся золотистой дымкой. Отец и сын стояли во дворе, сунув руки в карманы, и обсуждали судьбу остролиста. Вдруг раздалось птичье пение – длинная, мелодичная трель. Старший и младший Юстасы, как актеры по указке режиссера, одновременно посмотрели вверх.

– Кто это был? – спросил Юстас. – Пересмешник? Мистер Конвей покачал головой:

– Не знаю… Птица снова запела.

– Ну ничего себе, – проговорил Юстас, застыв на месте.

– Никогда не слышал, чтобы пересмешник выводил такие трели, – тихим, задушевным тоном произнес мистер Конвей. – Наверное, это дрозд.

Благозвучная, долгая трель повторилась.

– Дрозды так не поют, – возразил Юстас.

– Должен признаться, я с тобой согласен. Похоже на флейту, да? И не пересмешник… В один момент я готов был поклясться, что это дрозд, но у дроздов не бывает такой… гармонии.

– Я слышал таких птиц только в тропическом лесу, – заметил Юстас.

– Почти как музыка, – сказал его отец.

Они молча стояли рядом, запрокинув голову и глядя сквозь кружево густой листвы разросшихся кизилов и магнолий. Птица пела как по нотам, гамму за гаммой, точно оперная певица сопрано распевалась перед концертом. Что за птица, обитающая в Северной Каролине, выводит такие превосходные трели? Оба размышляли. В это время года, в такой час – кто бы это мог быть? На лице одного и второго мужчины застыло одно и то же выражение сосредоточенного размышления. Они слушали птицу и обменивались репликами.

– Ты ее видишь? – спросил мистер Конвей.

– Знаешь, пап, кажется, она за углом дома, – прошептал Юстас.

– Точно! Кажется, ты прав.

– Давай я пойду и попробую ее разглядеть, понять, что за птица.

– Да! Иди!

Юстас крадучись завернул за угол дома, где птица продолжала свои трели. Мистер Конвей наблюдал за сыном с довольным, счастливым видом. На лице его отражались гордость и интерес. Это было чудесное мгновение.

И тут я спросила:

– Мистер Конвей, как думаете, он ее увидит?