Последний шанс

— Богдан Андреевич, давайте вернемся к сегодняшнему дню. Чем вы занимались после посещения пенсионерки-девятиклассницы? — старался Иван Иванович направить разговор в нужное для него русло.

— Подались ко мне в гараж, — рассказывал Лазня. — Эта дуреха Валька устала от выкрутасов своего папаши. Однажды в сердцах сказала: «Выпивохи — люди потерянные, от них один вред и разорение. Неисправимых надо расстреливать». Так наш Петенька разыгрывает из себя перед ней трезвенника. Вешает девчонке лапшу на уши, но душа-то у Пети своего требует. А как пропустит три-четыре стакана под хорошую закусь, его и тянет на подвиги: «Отвези к Крошке». Если нет ничего более подходящего, он по пьяному делу всегда к ней.

— Кто такая? — поинтересовался Иван Иванович.

— Фамилии не знаю. Зовут Анкой, дразнят Крошкой. Массажистка из салона красоты. Живет на Набережной, в высотном доме, семнадцатиэтажке. Квартира шестьдесят четвертая.

Память мгновенно оживила беседу с Генераловой: «Набережная, 20, квартира 64. Тюльпанов Александр Васильевич...» Закадычный друг Екатерины Ильиничны...

— Тюльпанова? Алевтина Кузьминична?

Лазня пожал широкими плечами.

— Может, и Алевтина, но все ее зовут Анкой. Такая шмакодявочка. Кожа да кости, но Петенька давно с нею хороводится.

Неприятная новость. Чему удивляться? Свято место пусто не бывает. Не исключено, что Тюльпанову такой вариант вполне устраивает. Если Генералова не делает секрета из своих отношений с Тюльпановым, то ее лучшая подруга, Алевтина, не может об этом не знать. Но мирится. Значит, есть какая-то причина.

В памяти розыскника отложился и такой факт: «Петя едет к Алевтине Кузьминичне, когда ему заблагорассудится». Обычно после солидной выпивки, ближе к ночи. И она принимает его безотказно. А где же в это время ее муж, доцент кафедры профессора Генералова — товарищ Тюльпанов? Неужели и он... мирится? «Ничего себе семейка!» — подивился Иван Иванович. Но тут ему в голову пришла другая догадка: «А может, они живут на разных квартирах?..» Но тогда как объяснить их ежедневные трогательные встречи у салона красоты в 18.15? За-гад-ка...

Ивану Ивановичу стало обидно за Генералову. После ее слов «Я ни разу не пожалела, что вышла замуж за Генералова» он было поверил, что у Екатерины Ильиничны с Тюльпановым какая-то особая дружба. Не банальная связь, а нечто возвышенное. Но всё, видимо, гораздо проще.

Он хотел верить людям, был убежден, что человек, творящий добро или зло, делает это прежде всего в угоду самому себе. Такая уж потребность души: делать людям хорошее или, наоборот, злое. Да, видать, попадал Орач со своей доверчивостью впросак. Жизнь его секла. В те моменты он каялся и божился, что больше ни-ни... Но проходило время, и он опять начинал с того же, с веры во все хорошее. Таково уж свойство его души.

«Эх, Екатерина Ильинична, дорогой вы мой человек...»

— Как же вы сегодня искали талоны на бензин? Вы же вышли из дому после десяти, — рассердился он на Лазню.

Перед домом на площадке Иван Иванович увидел «жигуленок» бежевого цвета. Номера отсюда не рассмотришь — его перекрывала другая машина — «Москвич» красного цвета.

Лазня уловил смену настроения у милиционера и помрачнел. Не сразу собрался с мыслями.

— Вначале я в гараж, надо было после вчерашней пьянки навести порядок. По дороге зашел на участок, поинтересовался, что делают мои ребята в забое. Смена отпалила, убирала породу, начинала обуривать. Значит, могут обойтись без меня. Навел порядок в гараже. Часок покимарил. Надо было разжиться талонами на бензин, чего доброго, Петя к вечеру опять что-нибудь затеет. Словом, выехал, — рассказывал Лазня. — Голова с похмелки — будто в ней сорок перфораторов обуривают забой. Останавливает какой-то шкет с бородкой, подвези, мол, плачу натурой. И показывает бутылку.

— Откуда он ее вынул? — потребовал уточнения Иван Иванович. — В кармане она у него была? В портфеле?..

— Достал из сумки.

— Что за сумка?

— Такая черная, модняцкая... На обрезок стойки смахивает. На молнии, с длинными ручками. Можно в руках нести, а хочешь — на плечо надень.

— Где он тебя остановил?

Иван Иванович не верил в случайность встречи Лазни с бородатым. Можно предположить, что бородатый всех своих секретов перед дружком не раскрывал: «Отвезешь — привезешь, а свое — получишь». Случайного человека для ограбления магазина не возьмут. Нужен «свой в доску», которому можно довериться и который при случае будет помалкивать. Ответ Лазни нужен был Орачу для того, чтобы позже уличить его во лжи.

— Да за переездом, что ведет от металлургического завода на Пролетарку.

Пролетарка — один из рабочих районов индустриального города, именно при въезде в этот район и находится мебельный магазин «Акация». У переезда сходятся три магистрали, две из них, минуя центр, выводят за город: одна — на юг, в сторону Мариуполя, вторая на восток, к Ростову-на-Дону, на Ворошиловград. Этот переезд давно стал темой для анекдотов. Лет двадцать в планах благоустройства города на его месте числится путепровод, да всё руки не доходят у горсовета, уж слишком много неудобств сулит такое строительство городу, оно надолго отсечет от центра огромный промышленный район, где кроме заводов, шахт и автотранспортных предприятий находится еще и центральное городское кладбище. А объезжать — за тридевять земель. Вот и откладывают строительство путепровода до лучших времен.

Словом, заводской переезд — проклятое место для водителей. Снует по нему туда-сюда маневровый паровозишко с металлоломом для мартенов, собирая до сотни машин с той и другой стороны. Но поймать на переезде попутную машину легче всего.

— Каков из себя этот пассажир?

— Приметы, что ли? В спортивной куртке. Коричневатая, на рукавах по три полоски: белая, синяя, красная. В вязаной шапочке. Бородатенький... На инженера из НИИ смахивает.

— Почему именно из НИИ?

— Да так... Тощенький. При зарплате в сто десять он, поди, по утрам еще и вокруг ставка бегает. Глазки проворные, как у мазурика-карманника, который садится при давке в трамвай.

— Он тебе что, и адрес свой назвал? Почем знаешь, что бегает именно вокруг ставка? Не всюду же ставки.

— Я-то живу рядом со ставком... Идешь на работу в первую, особенно летом или после ночной, они бегают. Улыбнешься: «Вам бы, ребятки, лопату или отбойный молоток. За месяц-два всё бы лишнее растрясли».

«Резонно», — согласился Иван Иванович. Но у него было подозрение, что Богдан Андреевич что-то недоговаривает. Может быть, самую малость, но недоговаривает. По умыслу? Или от волнения забывает кое-какие детали?

— Ну и как же завязывалась ваша дружба?

Лазня с досадой махнул рукой.

— Какая там дружба, товарищ майор. Говорит: «Заработать хочешь? Плачу натурой». Руку — в черную сумку и, не вынимая бутылки, показывает горлышко. Вижу — она, злодейка, с наклейкой, белоголовая. Спрашиваю: «Куда тебя?» Говорит: «В «Акацию» привезли поролоновые матрасы. Так вот парочку, в центр... За транспортные услуги — бутылка. Но пока я смотаюсь туда-сюда, минут десять надо будет подождать. За это — на закуску наличными». И клюнул я. Садится он на заднее сидение и шепчет: «Матрасы — матрасами, но ищу я подходы к директорше: хочу за наши, советские, взять импортный гарнитур, тот, который на чеки Внешторга. Один мой знакомый отхватил. Прелесть!» Я и допер: спортсмен-то мой, видать, из мохнатых тузов, коль ворочает деньжищами. А по виду — Исусик.

Лазня постоянно подчеркивал три детали: бородатый, спортивного вида и с модной черной сумкой. Это вызывало сомнение у Орача: «Наводит на цель или уводит в сторону?»

— Набиваю себе цену, — продолжал Лазня, — мол, спешу! А он свое: «Не обижу». Подъехали мы к магазину...

— В каком месте остановились? — перебил его Иван Иванович.

— На обочине, поближе к дверям. Там перед крылечком площадка... Правда, висит знак: «Стоянка запрещена». Но тут у магазина стоят кому не лень.

— Когда ты остановился на этом запрещенном, было много машин? — поинтересовался Иван Иванович.