Последний снег

Трубка затухла. В тот же момент горизонт проглотил солнце, сразу стало темно и холодно. Лив поежилась. В дом идти не хотелось — там все казалось чужим.

Хассан наклонился ближе и тихо сказал:

— Веришь ты или нет, но я на твоей стороне. Я не могу рассказать тебе, что мы думаем и почему делаем то, что делаем, но я хочу, чтобы ты знала: мы тут ради тебя и Видара. Никто не заслужил такой смерти.

Глаза заслезились от ветра. Лив не стала их вытирать. Пусть думает, что это слезы. Что она плачет из-за потери любимого отца.

— Я знаю, что вы с Видаром много значили друг для друга, — продолжал он. — Это тяжелое время для тебя и Симона. И если вам что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня найти. Я всегда приду вам на помощь. Не только как полицейский, но и как друг.

— С чего ты решил, что мы много значили друг для друга?

Его удивил этот вопрос. В растерянности он сунул пальцы в густые волосы.

— Иначе вы бы не жили под одной крышей, разве нет? И он не носил бы с собой твое фото.

Хассан начал рыться в карманах, бормоча что-то про одежду Видара, достал пластиковый пакетик и протянул Лив. Фотография лежала в нагрудном кармане рубашки Видара, когда его нашли. Лив взяла карточку, но смотреть не стала. Она и так знала, кто там изображен.

— Это не я. Это мама.

— Ничего себе! Вы похожи как две капли воды. Я был уверен, что это ты.

Фото выцвело от времени, но на нем угадывалась юная улыбающаяся Кристина с распущенными волосами. Только по глазам можно было догадаться, какая тьма скрывалась у нее внутри, грозя в любой момент вырваться наружу.

Лив вернула карточку Хассану. Видар и правда всегда носил ее с собой. В детстве Лив часто разглядывала фотографии, думая о матери. Но, повзрослев, начала видеть на снимках себя.

— Она покончила с собой, когда мне было несколько месяцев.

— Это, должно быть, тяжело — расти без матери…

Лив поднялась и свистом подозвала собаку. Тело налилось усталостью, каждое движение причиняло боль. У двери она остановилась и обернулась к Хассану.

— Люди говорят, что отец виноват в ее смерти. Говорят, что он душил ее любовью.

От всех пересудов голова шла кругом. Лиам вспомнил о снимках в своем мобильном, и ему стало любопытно на них взглянуть. Он дождался, когда стемнеет и собаки утихнут. Ваня спала лицом к стене. Трещины в обоях были похожи на паутину, в которой запуталось ее крошечное тельце. В темноте Лиам сидел перед компьютером и разглядывал снимки на большом экране. Видар стоит к нему спиной, наклоняется. Роет землю руками, словно в поисках чего-то.

Лиам удалил снимки с телефона, но перед этим скопировал на компьютер. Это было небезопасно, но почему-то он был не в состоянии удалить их насовсем. Что-то останавливало его каждый раз, когда он пытался. Ему нужны были эти снимки, чтобы понять, что произошло в ту ночь. Ночь, которую ему хотелось забыть.

Больше всего снимков он сделал рядом с домом. Одинокое окно, горящее в ночи. Три двери в дом: парадная, задняя и дверь сарая. Яблоня, по которой можно залезть на второй этаж или крышу. «Вольво», уткнувшаяся капотом в смородиновые кусты. Ржавый металл сияет в рассветном солнце как золото.

Размытые снимки — незадолго до того, как все случилось. Тощая фигура между елей. Охотничья вышка на фоне светлеющего неба… Видар шел в стороне от тропы. Он словно кого-то выслеживал. Или от кого-то скрывался.

Лиам усилил яркость и приблизил снимок. В нем ожили воспоминания. Крики птиц, запах пороха… Холодный пот выступил на затылке, но он не мог оторвать взгляда от экрана. Ваня заворочалась в кровати, и Лиам застыл, потом повернулся. Комната была освещена молочным светом экрана.

Он снова уставился в компьютер. Видар стоит на коленях, руки в земле… Вдруг что-то в левом углу привлекло его внимание. Он прищурился и разглядел странную тень. Среди темных елей виднелось что-то ярко-синее. Кофта или куртка человека, прячущегося за елями. Габриэль? Но он был с другой стороны.

Лиам смотрел и смотрел, менял яркость, контраст, увеличивал изображение до мельтешения пикселей, но так и не мог с уверенностью сказать, что в камеру попал человек. Наверное, просто дефект.

С губ Вани сорвался смешок, и Лиам поспешил закрыть картинку. Дочка поворочалась, косичка свесилась с кровати. Спи, моя маленькая. После ее рождения Лиам часто прижимал руку к ее спинке, чтобы убедиться, что Ваня жива. Иногда он не мог уснуть от страха потерять ее.

Лиам выключил компьютер, лег и натянул на себя одеяло, а потом и покрывало — он никак не мог согреться. Лежал и дрожал, пока не провалился в сон. Снился ему Габриэль с его зловещим кашлем.

Гротрэск был еще запущеннее Одесмарка. По-луразвалившиеся дома с выбитыми окнами и пустые сараи. Лив вжалась в пассажирское кресло. У нее было ощущение, что кто-то следит за ними из заброшенного дома. Машину вел Симон: ему нужно было тренироваться. Глубокие тени под глазами делали его взрослее. Проезжая качели, он снизил скорость, а Лив с грустью подумала, что эти места уже много лет не слышали детского смеха.

— Если натолкнемся на полицию, поворачиваем обратно, — сказала она.

— Мам, глупо. Они же услышат мотор.

— Ну и пусть.

С ее слов полиция составила описание последних дней жизни Видара, но они по-прежнему отказывались верить Лив, когда она говорила, что у отца не было ни друзей, ни врагов. Он в принципе не выносил людей — ему нужна была только семья. Полиция изъяла оружие из оружейного шкафа в подвале, сказали, что проведут экспертизу. Но хуже всяких вопросов и даже обыска были взгляды, буравящие ее насквозь. Эти взгляды забирались ей под кожу, которая снова чесалась.

Проезжая дом Большого Хенрика, они увидели хозяина в загоне для лошадей. Он пялился на них во все глаза. Симон поднял руку в знак приветствия, но получил только угрюмый взгляд в ответ.

— Вот урод.

— Никто нас теперь знать не желает, — прокомментировала Лив. — Мы приносим несчастье.

— Нас и раньше никто не желал знать.

Бело-голубые заградительные ленты они увидели издалека. За лентами была вырубка — как проплешина среди зеленого леса. Дорога вся в следах от шин, но поблизости — ни души.

Симон остановил машину.

— Как думаешь, где этот колодец? — спросила Лив.

— Должен быть где-то на участке. Только тут все заросло. Если бы не рабочий с лесопилки, они бы никогда его не нашли.

Трудно сказать, что повлияло — заброшенность этих мест или напряжение последних дней, но к горлу Лив подступили слезы. Она заморгала, чтобы скрыть их. У нее нет времени плакать.

Отыскать колодец оказалось просто — полицейские протоптали к нему тропинки. Они остановились перед поросшими мхом камнями, и Лив решительно взялась за ручку крышки. Стояла и гадала, как его сбросили в колодец — головой вперед или ногами? Колодец был глубокий, но высохший. Наклонившись, она услышала свист ветра далеко внизу. На стенках были видны темные капли крови. Лив отвела глаза. Симон изучал окрестности.