Последний старец
Шрифт:
«Тридцать два года прослужил как один денёк, наш батюшка и всё для храма старался! Сколько после него добра осталось: и железо, и стекло, и гвозди, и краски. Церковь всегда была полна народу. И днём, и ночью служил он требы, никому не отказывал. Среди сна разбудят его, он встанет и в храм пойдёт. А народу к нему приезжало! Толпами. Вон там, в сторожке, бывало, битком набито. Откуда только ни ехали! И с Валаама, и с Москвы, и с Украины, не говоря о местных. Только бы совет от батюшки получить».
«Через слово у него шутки-прибаутки. Готовит гостям еду, а сам приговаривает: «Повар-кок, начинка — плешь, привскакивай да ешь». Всё вспоминал, как мама звала его «дрыбаник», то есть дрыбался он во всём руками. Ой, чудак! Даже сам с Марьей просвиры пёк. Я работала
«Может быть, грубоват он был по-сельски, но никого не обидел», — сказал мне в тот первый мой приезд в Верхне-Никульское хирург из Борковской больницы Анатолий Карпович Мусихин. Несколько раз он оперировал батюшку, дружба их продолжалась много лет. В доме о. Павла он был завсегдатаем — придёт, чайник поставит, хозяйничает. Батюшка всем говорил, что с «Мусиным отцом» он сидел в лагерях. Отец у Анатолия Карповича действительно был репрессирован, но в одном лагере с батюшкой не сидел — это то, что называется «лагерное братство». Какая разница — в одном лагере или в разных… Всё было удивительно в тот день, запала в память и эта встреча с Анатолием Карповичем в Борковской больнице, куда мы приехали из Верхне-Никульского буквально на полчаса. Сестра в приемном покое вызвала нам хирурга Мусихина, вышел румяный жизнерадостный человек в белом халате и докторском колпаке. С первых минут разговора возникло какое-то доверие — как само собой разумеющееся воспринял Анатолий Карпович то, что к нему в больницу среди рабочего дня нагрянул корреспондент из Ярославля с просьбой рассказать об отце Павле.
«Редкой души человек! Приходилось встречаться с другими священниками, но он особый… Каждый приходил к нему со своей болью, и он не расспрашивал, кто и откуда. Щедрость такая — всем помогал…
Мы познакомились в 1978 году, — вспоминает Анатолий Карпович, — когда я сюда приехал. Отец Павел глуховат, голос громкий, кричит: «У вас тут врач новый, покажите мне его». Я смотрю — мужчина лет шестидесяти, с бородой. Он так встал: «Ну-ка проверь меня, что болит». Через плечи ленточка чёрная — что-то монашеское — крест. Проверил я его: «Вы здоровы». Через два года поступил к нам — камни в желчном, я прооперировал. Это было в 1980-м. Несколько операций ему делал. Последний раз, когда оперировал почечную грыжу, захожу через полтора-два часа — а больного-то и нет…»
Даже в тяжелые дни болезни отец Павел не терял ни живости своего характера, ни чувства юмора, так что приходили к нему в больничную палату с утешением, а «он сам всех утешал». «Прихожан ходило как в Мавзолей, я вынужден был просить, чтобы не всех пускали» — пишет он из Борковской больницы родным в Тутаев. «Посещаемость триста процентная, но не пускают, старухи ревят, а соседние попы радуются» — это из другого письма. «Шлю привет! 3-го лёг в стационар, 5-го делали операцию оба хирурга — не усыпляли, но обезболили. 7 швов, завтра половину снимут. Каждый день 4укола: один в вену и 3 в ж…у, да пусть колют, ведь на ж… е-то не репу сеять..».
Вспоминая отца Павла, то смеемся мы с Анатолием Карповичем, то вдруг слезы выступают на глазах у врача:
— В Тутаеве его прооперировали, трубочку поставили… Приехали мы его навестить, помыли в ванной. А он встал и запел: «У церкви стояла карета..».
Эх, Анатолий Карпович… Через три дня мы встретимся в Тутаеве на године о. Павла 13 января, а 9 сентября того же 1997 года Анатолий Карпович Мусихин погибнет в своём автомобиле — несчастный случай… Как-то сказал он батюшке: «Я, отец Павел, себе машину куплю». «Ты сначала себе гроб купи и в гараж поставь, а потом машину!» — закричал на него отец Павел. Очень он любил Анатолия Карповича и звал его «Толянушко». Похоронили батюшкиного врача на кладбище в
Верхне-Никульском рядом с дорогими о. Павлу могилами монахини Манефы из Мологского Афанасьевского монастыря и бабы Ени (девицы Евгении, как поминают её в церкви, она жила у о. Павла несколько лет, до самой своей кончины — Енюха, Енюшка, отец Павел сравнивал её с блаженной Пашей Саровской).Батюшка и себе присмотрел участок земли для упокоения рядом с Манефой и Енюшкой — очень там красиво, место возвышенное, открывается вид на залив, где река Сутка впадает в Ильдь и обе текут в Волгу, и кладбищенские ивы здесь растут могучие, их в Верхне-Никульском называют по-местному «брят», «бредина».
«Мы вас, батюшка, у церкви похороним», — предлагали О.Павлу, когда заходила речь о последнем пристанище. «Чтобы по мне тракторы ездили?» — отвечал отец Павел. «И прав оказался», — говорит сейчас настоятель Троицкого храма (он третий священник после отца Павла, а Троицкая церковь ремонтируется, и трактора действительно ездят у самого храма…). Место упокоения нашёл батюшка рядом с родными, отцом и матерью, на Леонтьевском кладбище Тутаева, а любимый им Анатолий Карпович покоится недалеко от присмотренного батюшкой для себя места. Да будет ему земля пухом, а душе его — вечный покой в горних обителях…
Тот день 10 января 1997 года до сих пор кажется мне рождественским чудом: ослепительное сияние солнца и снега, струящиеся потоки воздуха над зимним простором, белая церковка в белых снегах, белый батюшкин домик… «Отец Павел — загадка», — говорят сейчас в Верхне-Никульском. Где истоки этой загадки и корни этой тайны? Не в древней ли земле, ушедшей под воды рукотворного Рыбинского моря, на берегу которого почти тридцать лет и три года возносил молитвы Богу, юродствовал, шутил и смеялся, садил огород и ходил по грибы мологский переселенец, бывший узник Вятлага, «арестант матерый и монах бывалый», как говорил о себе отец Павел?
Глава II. Родословный корень Груздевых,
в старые годы Терёхиных,
происходивших из деревни Большой Борок
Ярославской губернии Мологского уезда
Боронишинской волости
Если посмотреть на старую карту Мологского уезда, то видно, как река Молога делает изгиб при подходе к городу, то, что мологжане называют «дать колено», или «дать кулигу». Кулига — слово старинное, в Новгородской и Костромской областях, так же как и в Ярославской, обозначало местность, расположенную внутри этого колена. В Вятской губернии кулигой называли починок, выселок или деревню в лесу, так что выражение «у чёрта на кулижках», т. е. неведомо где, очень далеко, как раз и пошло от слова «кулига».
Отец Павел, будучи шесть лет заключенным Вятлага, конечно, не мог не знать вятского значения слова «кулига». Не раз, должно быть, вспоминалась ему и родная Кулига — это уже собственное название местности внутри Мологского колена, которое оканчивалось у Афанасьевского монастыря, а к северу от него одна за одной шли кулигские деревни, начиная с Подмонастырской Слободы и Большого Борка, где родился отец Павел, и заканчивая деревней Чернятино, за которой тянулось вдоль реки Мологи Конское озеро.
Деревня Большой Борок находилась в двух верстах от монастыря на речке Уймице (по-старому — Ульмице). И Большой Борок, и соседние с ним деревни Малый Борок, Новосёлки и Бортница имеют историю в несколько столетий, тесно связанную с Мологским Афанасьевским монастырём. Перепись начала нашего века насчитывает в Большом Борке 58 семейств, из них Бабушкиных — 13, Усановых— 11, Земсковых— 5, Нориновых и Рябковых — по 4. Как пишет отец Павел: «Когда-то в деревне Колымой Борок проживал крестьянин Терентий (Терека), на что указывает то, что в деревне Большой Борок до коллективизации был Терехин десяток, как-то: Усанов десяток, Бабушкин и так далее. У этого Терентия был сын Алексей, у которого была кривая супруга Фекла Карповна» Так начинается батюшкина родословная — «Родословный корень Груздевых, в старые годы Терехиных, происходивших из деревни Большой Борок Ярославской губернии Мологского уезда Боронишинской волости»