Последний свидетель

— То есть, я… — Она растерянно заморгала густыми и длинными ресницами. — Я, я не знаю.

— Зато я знаю. Если повезет, пять часов. Не повезет, пять дней. Так что было бы проще, если бы вы мне это сами сказали. Сколько вы потеряли?

Она снова заморгала:

— Откуда вы знаете, что я вообще что-то потеряла?

— Я как раз не знаю, но мистер Гудвин, очень опытный детектив, на основании имеющихся у вас в комнате публикаций, пришел к заключению, что ваше увлечение игрой на скачках носит хронический характер… А раз так, есть все основания предположить, что вы ведете учет своих выигрышей и проигрышей.

Он повернулся ко мне.

— Арчи, твой обыск был прерван. Продолжай. Посмотрим, удастся ли тебе найти эти записи.

— Встаньте рядом с ним, мисс Веларди, — продолжил свой допрос Вулф, — если желаете. Тут и речи быть не может о мелком воровстве.

Я подошел к маленькому комоду. Вулф, несомненно, спешил использовать сложившееся для него удачно положение вещей. Если она проглотит и это, не попытаясь вызвать полицию, значит, если она и не убийца, то, несомненно, имеет уязвимое место и не желает, чтобы кто-то до него добрался. Впрочем, она все же как-то запротестовала. Когда я повернул ручку в ящике, чтобы выдвинуть его наружу, Веларди торопливо заговорила:

— Послушайте, мистер Вулф, я готова рассказать вам решительно все, что вас интересует. С радостью сделаю это. — Она наклонилась к нему, громко хрустя пальцами. — Мисс Харт предупреждала, чтобы я не удивлялась вашим вопросам, но они меня все-таки поразили, вот я и разволновалась. Ни для кого не секрет, что я люблю играть на скачках. Совсем другое дело, сколько я ставлю… Понимаете, у меня есть друзья, которые — ну, они не хотят, чтобы окружающие знали, что они ставят на лошадей. Они дают мне для этого деньги. Так что получается около ста долларов в неделю, иногда больше, почти две сотни.

Даже если бы она делала ставки на других животных, а не на лошадей, все равно каждому было бы ясно, что она беззастенчиво врет. Вулф в этом разбирался не хуже меня, поэтому он даже не потрудился поинтересоваться именами ее застенчивых друзей. Кивнув головой, он спросил.

— Ваше жалованье?

— Всего лишь шестьдесят пять долларов, так что, разумеется, сама я не могу играть особенно широко.

— Конечно. Теперь я задам вам вопрос об окнах в передней комнате В летнее время, когда одна из вас дежурит в ночное время, они раскрыты?

Она задумалась.

— Жалюзи подняты?

— Да.

— 15 июля было очень жарко. Были ли окна открыты?

— Не знаю. Меня там не было.

— Где вы были?

— Уезжала в Джерси на машине вместе с моей приятельницей, Эллис Харт. Чтобы немного прохладиться. Мы вернулись назад после полуночи.

Поразительно, подумал я. Это все решает. Одна женщина может быть и солгала бы, но, конечно, не две.

Вулф буквально поедал ее глазами.

— Если окна были раскрыты, и жалюзи подняты вечером 15 июля, а так оно было почти наверняка, неужели любой здравомыслящий человек решился бы убить Мэри Виллис буквально на виду у всех? Как вы считаете?

Она растерянно покачала головой.

— Ну нет. Это было бы… нет, я этого не думаю.

— В таком случае он, или она, должно быть, запер окно и опустил жалюзи, прежде чем приступил к выполнению своего плана. Как бы смог это сделать Леонард Эш, не возбудив у нее подозрения? Ведь она тотчас же переполошилась бы. Я говорю о мисс Виллис.

— Не знаю, может быть он… — нет, я не знаю.

— Что он «может быть»?

— Ничего. Не знаю.

— Насколько хорошо вы знаете Гая Унгера?

— Довольно хорошо.

Было ясно, что этого вопроса она ожидала. Эллис Харт успела ее подготовить.

— Часто ли вы с ним встречались за последние два месяца?

— Нет, очень редко.

Вулф сунул руку в карман и достал оттуда любительский снимок.

— Когда вас фотографировали?

Она встала с кровати с намерением забрать у него карточку, но он крепко держал ее. Бросив на фотографию мимолетный взгляд, она пробормотала: «Ах, эта!» и снова села на постель. Совершенно неожиданно она не выдержала. Дрожа от ярости, она завопила с возмущением:

— Вы посмели взять эту фотографию в моем ящике! Что еще вы оттуда взяли?

Глаза ее метали молнии, она потрясла в воздухе кулаками:

— Убирайтесь! Немедленно убирайтесь и не смейте больше возвращаться!

Вулф сунул карточку к себе в карман, неторопливо поднялся с кресла и веско произнес:

— Пошли, Арчи! В конце концов всему есть предел.

И двинулся к выходу. Я пошел следом. Но он успел дойти только до порога, как мисс Веларди бросилась за ним, схватила его за рукав и потащила назад.

— Подождите минуточку! Я вовсе не хотела вас обидеть. Просто я очень неуравновешенная. На меня никто не обижается. Да мне эта фотография совершенно безразлична!

Вулф рванул рукав из ее цепких пальцев и отошел на всякий случай в сторону.

— Когда был сделан снимок?

— Недели две назад, в воскресенье.

— Кто эта вторая особа?

— Элен Велтц.

— Кто фотографировал?

— Мужчина, который был в нашей компании.

— Его имя?

— Ральф Инголлс.

— Гай Унгер был вашим кавалером или мисс Велтц?

— Ну, мы просто были все вместе.

— Ерунда. Двое мужчин и две женщины не могут быть «просто все вместе». Каким образом мы были разбиты на пары?

— Ну, Гай и Элен, а Ральф со мной.

Вулф взглянул на кресло, которое он только что оставил, но, очевидно, решил, что не стоит затрачивать энергию ради того, чтоб сделать несколько шагов к столь неудобному сидению.

— Значит, после того, как мисс Виллис погибла, мистер Унгер переключился на мисс Велтц?

— Я не знаю, переключилась ли она, или он… Насколько мне известно, они давно симпатизируют друг другу.

— Как давно вы здесь работаете?

— В этом отделении с момента его открытия год назад. До этого два года я работала в Трафальгарском бюро.

— Когда мисс Виллис сообщила вам о своем намерении рассказать Робине Кин о предложении ее супруга?

Мисс Веларди, разумеется, ожидала этот вопрос.

— Утром того дня. В четверг 15 июля.

— Вы одобрили ее решение?

— Нет. Я подумала, что ей следует просто ему отказать и позабыть об этой истории. Я ее предупреждала, но она сама напросилась на неприятности. Она была в диком восторге от Робины Кин…