Последний танцор

Дэнис целых трое суток не приходила в сознание.

В течение всего этого времени Роберт не допускал к ней ни Чандлера, ни Двана, и даже Джимми Рамиресу разрешил нанести ей только короткий визит, который безжалостно прервал в самом начале, поскольку молодой человек проявил слишком уж бурную реакцию.

Помимо введения физиологического раствора и глюкозы для поддержания уровня сахара в крови, он не позволил медботам Чандлера никакого другого вмешательства, справедливо полагая, что ему лучше знать, как обращаться с этой больной, чем каким-то железякам, пусть даже суперсовременным и обошедшимся владельцу в весьма и весьма кругленькую сумму.

Утром в четверг она очнулась.

— Роберт? — позвала Дэнис слабым, едва слышным голосом. Дремавший в кресле рядом с ее кроватью японец мгновенно пробудился и открыл глаза:

— Дэнис! Девочка моя!

— Ужасно хочу есть.

— Сейчас. Сейчас я тебя накормлю.

Он распорядился принести завтрак на двоих, присел на кровать и помог пациентке принять сидячее положение. Сам отобрал поднос у подкатившего робота-официанта и водрузил его на одеяло. Меню было продумано заранее и включало тосты из пшеничного хлеба, черничный джем, свежую клубнику, морковь и апельсиновый сок с мякотью. Сначала ей ничего в рот не лезло, и Роберт заставил выпить хотя бы сок. Минуту спустя он оказался на подносе и одеяле. Японец терпеливо вытер полотенцем все это безобразие, дал Дэнис стакан воды и заказал еще один сок, на этот раз яблочный. Яблочный пошел лучше. Прошло пять минут. За это время тосты успели остыть, а Роберт — расправиться со своей порцией. Не наблюдая больше позывов к рвоте, он рискнул скормить пациентке блюдечко клубники — по одной ягодке и с интервалом. Глаза Дэнис начали слипаться, а голова клониться набок. Роберт поддерживал ее одной рукой, а другой ловко засовывал в рот ломтики морковки. Дэнис послушно жевала, но все же так и не смогла завершить трапезу. Веки ее окончательно отяжелели, и она откинулась на спинку кровати. Убрав поднос с недоеденным завтраком, старый учитель бережно уложил девушку и накрыл одеялом.

Он долго сидел рядом, наблюдая за спящей Дэнис. Дыхание и пульс ее выравнивались, на щеках появился легкий румянец. Собственно говоря, процесс восстановления начался еще тогда, когда она была без сознания. С каждым днем она все меньше стонала и металась, все реже разговаривала в беспамятстве. Не знай он истинной подоплеки, Роберт принял бы нынешнее состояние Дэнис за нормальный, здоровый сон. Спустя некоторое время он осторожно высвободил запястье из ее стиснутых пальчиков и переместился в кресло, продолжая свое неусыпное бдение.

Роберт проснулся около десяти вечера. Дэнис сидела в кровати и в упор разглядывала его со странным выражением на лице.

— Где Дван?

Японец несколько раз моргнул, отгоняя сон, и выпрямился в кресле.

— Скорее всего, сидит под дверью твоей палаты. Я его там уже не раз замечал.

— Приведи его.

Роберт кивнул, но не сдвинулся с места.

— Сначала скажи, как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Местами побаливает, и есть очень хочется, но в целом порядок. — Она на мгновение замолчала, как будто прислушиваясь к своему организму. — Остались, правда, кое-какие осколки, фрагменты, но большую часть я сумела выбросить из памяти. Думаю, это спасло мне жизнь.

Роберт не решился уточнить, что она имеет в виду.

Он говорил долго, очень долго, а когда наконец иссяк, воцарившаяся тишина показалась слушателям осязаемой, как живое существо.

Роберт сидел в своем кресле, Дэнис в кровати. Лицо ее все еще оттеняла нездоровая бледность, в то время как Дван, излагая свою историю, был бодр, полон энергии и все эти часы оставался на ногах, как часовой на посту.

— "Разведслужба Объединенной Земли", — задумчиво повторил японец.

— Да, так там и было написано, — сухо подтвердил Дван.

— Я помню, — тихо сказала Дэнис. — Не все, конечно, но это помню точно: надпись на нагрудной нашивке.

Роберту только и оставалось, что переводить взгляд с одного на другую. Дван сжалился над стариком и пояснил:

— То были слова из языка, очень похожего на английский, Ночной Лик, но написанные арабским шрифтом.

— Охотно верю, но такого учреждения не существует, иначе я бы о нем непременно слышал, — заметил шивата.

— Послушай, Ночной Лик, когда я был молодым — еще моложе, чем присутствующая здесь госпожа Кастанаверас, — и циничным, как это свойственно молодости, я считал Межвременные Войны досужим вымыслом, религиозной притчей, на которую не имелось ссылок даже в священной для каждого Защитника книге «Времена легенд». Но ты прав, старик, такой конторы действительно не существует.

— Пока, — тихо добавила Дэнис.

3

В геометрическом центре святилища на небольшом возвышении, высеченном из серого камня, лежала книга в тисненом переплете под названием «Времена легенд».

Дван не только не читал ее — даже в руках не держал. Защитникам дозволялось знакомиться только с сильно сокращенными и адаптированными версиями. Иногда, правда, Танцоры перед началом представления приводили на память выдержки из полного издания, но за всю свою не столь уж долгую жизнь он познакомился в лучшем случае едва ли с сотой долей всех содержащихся в ней притч, апокрифов, преданий и легенд.

Дван стоял на коленях спиной к возвышению и покоящейся на нем книге и молился Богу Игроков.

Вряд ли кто-нибудь из верующих современников Дэнис Кастанаверас связал бы произносимые им слова с молитвой в ее христианском понимании. Двану в свою очередь сама концепция обращения к богу с персональной просьбой показалась бы дикой и граничащей с ересью. Если бы кто-то вдруг выступил в его присутствии с подобной идеей, он, скорее всего, ответил бы, что у Великих хватает своих забот и без того, чтобы вмешиваться в дела смертных. Его с детства учили, что молитва предназначается для очищения и совершенствования возносящего ее; она дает толчок к самоанализу, пробуждает мысль, позволяет молящемуся услышать голос божества — в том случае, разумеется, если божество соизволит его подать.

Стоя на коленях, Дван возносил молитву Богу Игроков. В своей жизни он лишь однажды услышал ответ. Это случилось в раннем детстве. Тогда он тоже преклонил колена перед Безымянным Богом и попросил наставить его на пути к осуществлению заветной мечты стать Танцором. Всего на мгновение ожило изображение бога, обратившись к нему таким чистым и звучным голосом, что Дван ни тогда, ни после не усомнился в реальности происходившего. Слова Безымянного навсегда запечатлелись у него в памяти:

— Нет. Эта стезя не для тебя.

Тело, окутанное плащом-невидимкой, не испытывало холода, а вот открытое лицо изрядно мерзло под мощным потоком холодного воздуха из ближайшего вентиляционного люка. Впрочем, на физические неудобства Дван обращал не больше внимания, чем на течение времени. И молиться закончил не раньше, чем всем своим существом почувствовал, что на сегодня достаточно.

Проблема Седона по-прежнему сидела занозой, но это его как раз нисколько не удивляло.

Дван поднялся, коротко поклонился Богу Игроков — ни на волосок ниже, чем тому же Маре или кому-нибудь из Старейшин, — и громко произнес: